Фото: Глеб Щелкунов / Коммерсантъ
Сенатор от Свердловской области Эдуард Россель выстрелил инициативой новых поправок в закон «О СМИ», запрещающих, как он выразился, «использование средств массовой информации в целях субъективной внесудебной оценки действий граждан, а также содержащих публичные призывы к субъективной внесудебной оценке их действий третьими лицами, ведущие к расколу в обществе». Эту суконную фразу, которую не сразу и расшифруешь, сам Россель разъяснил простыми словами: «Хамить нельзя. Журналисты должны нести культуру в обществе, а не хамить».
Порыв сенатора на первый взгляд совершенно ясен: нужно, чтобы надоевшие журналисты перестали хоть сколько-нибудь критически отзываться о тех, кто не хочет, чтобы о них критически отзывались. Просто Россель пытается описать свое эмоциональное состояние языком законопроектов, и получается, как всегда, какой-то лабиринт дремучих формулировок, из которого и сам автор не может найти выхода.
На фоне ужесточений законов о медиа последних лет такое понимание приходит в голову на лету, но штука в том, что Эдуард Россель здесь возмущается вовсе не какими-нибудь иноагентами, этим уже давно никого не удивишь, а главным пропагандистом страны Владимиром Соловьевым, это его он хочет заткнуть — по нынешним временам едва ли не бунт.
Дело в том, что накануне Владимир Соловьев обозвал Екатеринбург, столицу Свердловской области, которую Россель много лет возглавлял, «центром мерзотной либероты», породившим «многих подонков, скрывающихся за границей», начиная с соратника Навального Леонида Волкова (внесен Минюстом в реестр иностранных агентов) и заканчивая «разными неонацистами».
На защиту региона встал действующий губернатор Евгений Куйвашев, посоветовавший Соловьеву «следить за языком». Тот в ответ поднял градус и принялся открыто дерзить губернатору: «Ты мне по понятиям, что ли, пытаешься предъявить? <…> Сильный, смелый стал?» После чего окорачивать Соловьева вышел уже целый отряд, от мэра Екатеринбурга до боксера Егора Мехонцева и барда Александра Новикова (дошло до советов «фильтровать хрюканину» — в тон самому Соловьеву). Россель посоветовал: «Злить и обижать нас, особенно беспочвенно, не надо».
Конфликт получился очень показательным. Владимир Соловьев ведет себя в нем вольготно, с позиций гораздо выше, чем губернаторские. Эдакий хунвейбин, без приказа открывающий «огонь по штабам». Он соображает, что сейчас его дело — пропаганда — гораздо нужнее государству, чем хозяйственная деятельность в регионах, а значит ему можно практически всё. И вдруг нарывается на довольно резкий отпор со стороны вполне системных лояльных политиков и селебритиз, которые, конечно, делают положенную оговорку насчет того, что Навального они и сами не любят, но все-таки явно злятся от безнаказанности и статуса Соловьева.
Это напоминает другой словесный конфликт, случившийся пару недель назад — между главой Чечни Рамзаном Кадыровым и пресс-секретарем Путина Дмитрием Песковым. Точнее, это был не столько конфликт, сколько атака: Кадыров раскритиковал Пескова за положительную оценку Ивана Урганта и поставил вопрос о патриотизме самого кремлевского пресс-секретаря.
В общем-то, всё развивается так, как и должно в таких случаях. После того как власть расправляется с явно различимыми своими врагами, начинается брожение уже внутри самой власти. Значительная сила инерции заставляет передовой отряд борцов с крамолой вламываться в поисках «предателей» уже в собственные ряды, и ищут здесь уже не тех, кто против, а тех, кто недостаточно за, чтобы принести в жертву ради революционной необходимости.
Чтобы быть своим в глазах тех, кто считает себя вот этим самым передовым отрядом, уже не всегда достаточно просто рисовать везде буквы Z и следовать генеральной линии — нужно самому проявлять ярость и инициативу. Вероятно, кстати, именно поэтому Дмитрий Медведев во время спецоперации проявляет их гораздо демонстративнее и чаще, чем даже патентованные «ястребы»: Медведев понимает, что он как человек с «либеральным» бэкграундом находится под номером один в списке тех, кого коллеги схарчат в первую очередь, когда закончатся оппозиционеры.
Владимиру Соловьеву терять, в принципе, уже нечего, он весь на виду, как и Кадыров, и старается вытащить в один ряд с собой тех, кто пытается остаться умеренным и ограничиться соблюдением политеса, что уже принимается за саботаж. Примерно так, как на знаменитом заседании Совбеза РФ Владимир Путин по очереди вызывал высших чиновников страны на трибуну и вынуждал признаваться в поддержке признания независимости ДНР и ЛНР.
Вопрос, все ли готовы так стремительно радикализироваться. Реакция Росселя и Куйвашева показывает, что не все. Понятно, что Свердловск-Екатеринбург — город и в самом деле немного особый, отсюда родом Ельцин, и поэтому здесь всё еще стоит Ельцин-центр, приводящий в неистовство национал-консерваторов, здесь в 1990-х бурлила реальная политика, здесь еще недавно устраивали такой протест против стройки храма в центре города, что даже Путин решил не возражать, здесь, в конце концов, живет Евгений Ройзман; то есть давить здесь, в случае чего, еще найдется что. От этого делается страшно, и поэтому, как бы ни было страшно, возникает возражение.
Стремительность перемен настораживает многих. Слишком уж резко страну переводят на мобилизационное положение, при том что живы и здравствуют еще многие из тех, кто был важной частью предыдущей эпохи, как тот же Россель. Конечно, они предпочли бы сейчас остаться в тени — просто из опасений, что сейчас начнут припоминать прошлое. Собственно, Соловьев уже и сделал это, зачем-то приписав Куйвашеву связи с былинной ОПГ «Уралмаш», и непонятно, насколько это серьезно, разводит ли телеведущий самодеятельность или это уже какой-то план, кто сейчас главнее, Кадыров или Песков. Мы же помним, что Путин некоторое время уже анонсировал чистки элит.
В советское время в стране существовал разветвленный аппарат идеологического контроля с более-менее устоявшимися правилами, сейчас такого нет (то ли уже, то ли еще). Новые правила пишутся на лету. Пока не до конца ясно, какой уровень самопожертвования требуется от чиновников, призрак карьерной мины будет пугать их.
Впрочем, умеренная часть элит, похоже, начинает пытаться, также по наитию, обозначать пределы обороны; она даже контратакует, обвиняя радикалов в расколе общества, то есть в том же, в чём они обвиняют оппозицию, потому что сами радикалы уверены, что они общество как раз консолидируют на свой лад.
По большому счету, речь идет о том, останется ли у российских элит потенциал разогнуться обратно с новой сменой эпохи, или же он будет у них ампутирован. Держать в страхе собственных подчиненных обязана любая авторитарная власть, однако, как показывает практика, противодействие может накапливаться и в итоге иметь такую же силу.
