"Сердце могло разорваться, понимаете?" Рома Либеров (иноагент) об эмиграции, музыке и надежде

Фото: Алина Никитина

«Этим альбомом нам хочется обратиться к опыту вынужденной эмиграции столетней давности, чтобы учесть его сегодня», — пишете вы во вступительном слове на сайте проекта. В альбом вошли, помимо имен известных российских поэтов, живших век назад, имена, которые многие услышат впервые, как и многих исполнителей слушатели узнают благодаря этому проекту. Сколько прошло времени от возникновения идеи до реализации альбома и что было самым сложным в работе?

Фото: afterrussia.world

— Мы работали в ежедневном и, в сущности, круглосуточном режиме полгода. Это не очень долго для такого объемного процесса. Но сейчас все реакции ускорены. Мы ведь так разогнаны этой ***… Достаточно переглянуться друг с другом, чтобы понять, имеет смысл дальнейший разговор или нет. Хотя наш добрый товарищ Юра Дудь (включен Минюстом в реестр иностранных агентов) только что выдержал так долго, что это обсуждают уже, по-моему, во всех новостях. Взял какую-то новую планку героизма (имеется в виде разговор Дудя с Оскаром Кучерой, который опубликован на YouTube. — Прим. «НП»). Но речь не об этом.

В двух словах невозможно описать эту работу, реализацию, идею. Я довольно давно занимался историей первой эмиграции. В сущности, я занимался всеми эмиграциями из России, потому что, к сожалению, каждая из них выдавливала каких-нибудь значительных поэтов и писателей. А я по призванию читатель, а по профессии — кинорежиссер и продюсер. Поэтому мне всегда нужно объединять, если говорить очень грубо, аудиовизуальные и изобразительные искусства с искусствами словесными, привязанными исключительно к русскому языку. Это то, что меня интересует.

Изучая первую волну эмиграции, я занимался литературой «незамеченного поколения» с моей подругой Полиной Проскуриной-Янович. Так получилось, что и до нашего знакомства, и после, совместно. Это Атлантида, это затонувший мир. Затонувший и, в сущности, очень мало кем вспоминаемый за пределами академического сообщества. Из всего так называемого незамеченного поколения вы наверняка слышали фамилию Владимира Набокова, и преимущественно как «англоязычного писателя». Вряд ли в своей жизни вы корреспондируете с ним как с поэтом. Можно, я прочитаю одно из моих любимых его стихотворений? Лет в шестнадцать я прочел его (а шестнадцатилетний организм очень падок на такие яркие образы) и запомнил. Это стихотворение Владимира Набокова «На годовщину смерти Федора Достоевского».

Фото: afterrussia.world

Таков поэт Набоков, с которым мало кто встречается. Вы, конечно, слышали из «незамеченного поколения» о прозе Гайто Газданова, которому повезло быть переведенным на многие языки мира. Сегодняшнее его состояние в русской культуре можно назвать как признание и славу. И, может быть, некоторые (во всяком случае он издавался) слышали о поэте Борисе Поплавском.

Я даже знаю тех, кто издавал его стихи вместе с музыкой еще 17 лет назад…

— Издательство «Гилея» выпускало совершенно замечательные номерные сборники Бориса Поплавского. А дальше можно перечислить сто или двести имен, не вставая с места, понятия о которых русский читатель не будет иметь никакого. Это будут поэты и писатели из пражского «Скита поэтов», из берлинского «Цеха поэтов», из царьградского «Цеха поэтов», из харбинских и шанхайских объединений, из «Парижской ноты», из Белграда, Ревеля, Софии…

То есть ваша сверхзадача альбомом «После России» привлечь интерес ко всему этому наследию?

— Нет, в такие одеяния пророка я не хочу рядиться. Не хочу делать вид, что я кому-то что-то рассказываю. Нет. Мы лишь передаем те рифмы и те нервы, которые чувствуем сами с помощью поколения, чей опыт недостаточно, на мой взгляд, замечен. А если говорить вообще банально, делимся какой-то накопленной любовью, которая всегда должна находить выход, или она порвет тебя изнутри.

Как говорит группа Laibach, «любовь — самая могущественная и потенциально самая разрушительная сила во всей Вселенной».

— Я думаю, что не бывает чувств разрушительных или созидательных. Бывает то, что ты с чувством делаешь. Это как миллион долларов, который не может быть плохим или хорошим — зависит от того, как ты им распорядишься. Любовь может быть плохим чувством, а может быть хорошим. И ненависть может быть и плохим, и хорошим чувством.

Фото из личного архива Ромы Либерова

Прежде чем поговорить о треках отдельно, спрошу про весь проект. Два года назад вы сделали потрясающий трибьют Мандельштаму — «Сохрани мою речь навсегда». Там список звезд был чуть шире. Многие отказались от участия в альбоме «После России»?

— Не буду врать, к сожалению, да. Скажу даже, что, к сожалению, многие отказались в последнюю минуту. Добавлю даже, что, к моему большому горю, не только в последнюю минуту, а отказались близкие мне артисты, люди и даже друзья. Но, конечно, я не назову вам никого из тех, кто отказался. До сих пор не могу ничего с собой сделать. В сегодняшних условиях я должен понять это, простить, об этом не думать. Но я признаюсь честно, что я не могу. Я в этом смысле крепко ранен.

Почему первым номером к проекту, который, в общем, не про радость, идет бодрая композиция от «Ногу Свело!» — «Ледяной поход«? Стихи Георгия Иванова.

— Она обманчиво бодрая. Это же про то, что кровь застит глаза. Это же «гойда». Обманчивая кровавая композиция о страшной трагедии, над которой мы с Максом очень долго работали. Он удивительно свободный, податливый и адекватный в работе человек. Я к тому, что этот процесс не то чтобы остановился с выходом альбома, он продолжается. Макс, отвечая Илье Варламову, сказал, что препятствия перепрыгивает. Препятствие можно снести, можно под ним пролезть. Макс Покровский препятствия перепрыгивает с таким еще залихватским визгом, как будто у него пегасовы крылья или шпоры приделаны (улыбается). Но то, что там внутри происходит, особенно отклонение на стихотворение «Друг друга отражают зеркала, взаимно искажая отраженья…» затем переходит в ведьмовской шабаш. Разгорается революция и гражданская война. И вот входит Макс, то ли он на коне, то ли он на горящем мотоцикле туда въезжает.

Фото: Арина Воронова

Ещё в черновом варианте, когда был набросок этой работы «Ногу свело!», я просто начал дышать и жить. Я понял, что это начало альбома, еще не зная, какие песни будут в альбоме, Максу сказал: «Песня-открытие у нас есть. Значит, я уже работаю не зря». Он застеснялся: «Ну что ты говоришь?» «Я говорю то, что знаю точно. У нас есть первая вещь альбома», — ответил я ему.

Дальше у вас поставлен трек на стихи Юрия Иваска — «Пули». Дуэт «Королев Попова». Такой вдох ледяного воздуха февральской ночи, такого вечно февральского воздуха… «Королев Попова» — кто они? И почему именно они сделали этот трек?

— Прежде всего, Вадик Королев и Женя Попова — это совершенно замечательный дуэт. Это сторонний проект Вадика, который является участником группы OQJAV. У Жени Поповой тоже большое количество проектов. Она выдающийся музыкант и блестящая аккордеонистка. Мы встретились в Черногории по совершенно другому поводу, и за пять минут было принято решение, что в составе дуэта «Королев Попова» они должны поучаствовать в нашем деле. Причем Вадик Королев был буквально с самолета, он еще даже не отошел от гула пропеллеров, а мы уже это обсуждали. Группа OQJAV участвовала в сборнике «Сохрани мою речь навсегда». Это помимо моего общего с ним дружеского общения и всего такого. Что касается песни: стихотворение Иваска называется «Гласные». Там меняется одна-единственная гласная пять раз.

Фото: afterrussia.world

Насчет дыхания февральской ночи… Оно относится скорее к следующей композиции. А здесь… Вы наверняка видели фотографии периода Первой мировой, когда поле боя усыпано трупами, и над этим всем с кадилом ходит священник. «Пели, пели, пели, пели» — это, в сущности, отпевание первых жертв… После разухабистого коня-мотоцикла Макса Покровского, который проехался по полям сражений, их надо отпеть.

Сейчас вообще время отпевания, скорби и милосердия. Потому что параллельно идет невиданная ***. Не надо иллюзий, нам с вами лично ее отпевать всю оставшуюся жизнь. И нашим детям ее отпевать всю оставшуюся жизнь. Поэтому родилась такая вещь. Это отпевание.

Текст нашел ребят или ребята нашли трек?

— Я совершенно конкретный текст предложил Вадику с Женей. Они, увидев этот текст, обалдели. Там лишь рояль и голос, но работали они над композицией вдумчиво и долго. Экспериментов было много. Мы начинали с аккордеона. Потом Женя решила написать музыку и переключилась на рояль. От одной очень уважаемый мной подруги, по образованию оперной певицы, мне пришло невероятное сообщение, что рояль в этой песне — это образец лучшей фортепианной школы Танеева.

И потом снова драйв. «Наив» — «Пулемет». Стих Вадима Андреева, сына Леонида Андреева. Если честно, я теряюсь в ассоциациях от этого текста. Пулемет в окне настораживает. Как вы видите актуальность этих строк сегодня?

— Мы не работаем с сегодняшней актуальностью. Актуальность рождается от того, что мы чувствуем, что повторяется какой-то опыт или совпадают какие-то переживания. Я вообще очень не люблю слово «актуальность» и никогда с ним не работаю. Актуальность будет всегда, когда сердце бьется сегодня. Так как сердце у нас бьется сегодня, это происходит сегодня.

Фото:afterrussia.world

Треком группы «Наив» я не могу наслушаться. Я готов его гонять просто на повторе! В стихотворении речь идет о Февральской революции, но мы суммируем здесь обе революции: и Февральскую, и Октябрьскую. Тот самый пулемет пока «невзрачен» и пока припрятан. Но мы же понимаем, что на следующее утро после описанных в стихотворении событий он будет внятный, взрачный и будет управлять этим миром. Это прямой разгул революции. Это матрос Железняк, который говорит «караул устал».

С другой стороны, это разговор между верхом и низом, между жизнью и смертью, между судьбой и сиюминутным. Картина этой истории: стоит какой-то алкоголь, люди рубятся в карты… Они увлечены сиюминутным наслаждением. И поступь судьбы этим людям не слышна, не чувствуема и не ведома. Поступь судьбы. А судьба уже дышит за порогом: «Февральским медленным дыханьем…» Речь идет об этом. Это история роковой судьбы и разгула, который наступит завтра.

Миша Дымов и Мила Варавина — «Уходящий берег». Сейчас же как: ты можешь стоять на улице с пустой бумажкой — ты всё равно дискредитируешь. Когда слышишь строчки Николая Туроверова «Уходили мы из Крыма среди дыма и огня», начинаешь оглядываться по сторонам…

Мила Варавина. Фото:afterrussia.world

— Слышать в этих строчках что-то, что заставляет вас оглядываться по сторонам, — это форма безумия. Я уповаю на собственную крепкую внятную психику и формам безумия не поддаюсь. Я помню, как мы в самом начале 2015 года после кинопроката сдавали на Первый канал для телевизионной премьеры фильм памяти Осипа Мандельштама «Сохрани мою речь навсегда», где я был автором, режиссером и продюсером.

Традиционно с канала приходят необходимые замечания. Так вот, мне пришло замечание: «Такой-то тайм-код, такая-то минута и секунда — упоминается слово «Киев». Я почему и говорю про формы безумия. Как вы думаете, я стал исправлять не то, что слово «Киев», а хоть что-то в фильме? Нет, конечно. А слышать тут нужно следующее. Я вам расскажу. Мне одна известная артистка прислала такое сообщение: «Эта песня, как будто бы она была всегда, а не написана сейчас для твоего альбома». И это высшая форма похвалы, на мой взгляд. Это казацкая покойнишная. Это причет, начёт. Это плач над тем, что произошло в первом, втором и третьем треке. Это обычный народный причет. В данном случае казацкий, потому что остатки Таманского полка и вообще всех казачьих армий отступают.

Крым был их последней точкой сопротивления, последний остаток бывшей страны. Взяв Перекоп, вы понимаете, что сотворили там красные. Не хочу делать исторические отступления. Это была чудовищная эвакуация. До этого была эвакуация из Одессы проблематичная, с проломами льда. Была новороссийская катастрофа. Это просто страшный ужас. И потом относительно благополучная эвакуация из Крыма. 150 тысяч военных и гражданских. Последняя эвакуация Гражданской войны.

Они уходили из другого Крыма, в другом контексте. Несмотря на то что творится такое безумие, когда каждый день погибают люди, сохранить психику почти невозможно. Когда ты видишь подъезд дома в Днепре, это не укладывается ни в одном сердце… Это не укладывается и в миллионе сердец. Мы с этим жить не сможем, как прежде. Мы навсегда травмированы. Но пытаться сохранять психику для того, чтобы помочь другим, просто необходимо.

— Наум Блик читает стихи Юрия Мандельштама и Вадима Андреева. Трек «Во сне». Идея совмещать в одном треке разных авторов — результат изучения их жизненного опыта, или просто рэп позволяет начитать вообще всё что угодно? Насколько жанр влиял на слияние разных авторов в один трек?

Фото: afterrussia.world

— Это творческий замысел. В этой вещи Наума Блика звучат голоса двух выдающихся актеров — Анатолия Белого и Юлии Ауг, которые читают фрагменты из дневников Поплавского и такие резюмированные сентенции. Наум передо мной ставил определенные задачи. Мы работали вместе. Стихотворения предложил я, поскольку были совершенно конкретные требования подготовленного уникального бита. Наум хотел, чтобы вещь получилась эпическая. И требовалось определенное количество слогов и определенный настрой, связанный со сном и с иллюзией. Поэтому стихи трагически погибшего Юрия Мандельштама и относительно благополучной судьбы Вадима Андреева легли совершенно невероятно.

Причем Наум на меня так повлиял, что я, как сторонник определенного подхода к чтению стихотворений, теперь, когда сам для себя внутри читаю это, то читаю как Наум (улыбается). По-другому больше не могу это произносить. Мы очень долго работали над этой вещью. Это был процесс не без препятствия. Могу раскрыть один секрет, не называя имен… Мы доделали трек, сдали. Там были голоса других актеров, которые в последний момент отказались от участия. И нам пришлось в экстренном режиме в четырех разных странах перезаписывать голоса и пересводить всё.

Я обратил внимание, что у вас на сайте Юлии Ауг и Анатолию Белому отдельная благодарность.

— Юлия сразу включилась в проект в Эстонии, Толя включился в Израиле. Сводили в Париже. И всё в последний момент, когда альбом уже был сдан.

Мириaм Сехoн и Вaсилий Зoркий сделали душераздирающую историю «Тишина» на стихи Раисы Блох и Михаила Горлина. Боль по дому, который далеко? По любимым, которые далеко?

Василий Зоркий. Фото: afterrussia.world

— Да, у них получилось что-то невероятное. Мы сначала работали с Мириам долго. Потом у меня возникла идея подключить Васю. Вася с большой душой отозвался. Может быть, эта вещь может вообще как-то исцелить… Как бы нам ее так заслушать, как бы ее запустить над всеми этими полями, домами… Весь запас скорби, который был у Васи, и весь запас нежности, который был у Мириам, а у Мириам ее очень много, может быть, подарили нам песню для раненых…

Мириам Сехон. Фото: afterrussia.world

Повзрослевшая «Каста». Шым читает Эйснера — «Человек начинается с горя». Когда слушаешь, как стихи тех лет ложатся на бит, возникает желание поспорить с рэперами США о том, что первично?

— Да-да-да (улыбается). С Шымом мне так повезло, это просто что-то невероятное! Сколько мы работали… Как он требователен! Сколько он из меня вытащил! Сколько стихотворений мы перебрали! Как он требовал, чтобы я на диктофон записал ему, как я читаю это стихотворение. И буквально мне пришлось сделать несколько дублей, чтобы он разобрался. Потом начал разбираться с темами этого стихотворения. Потом его замечательный коллега-композитор сделал просто невиданную музыку, непостижимую уму (напевает). В общем, с Шымом мне повезло. Вы знаете, сколько было вариантов, сколько было записей на телефон до того, как это зазвучало как диалог? С кем он прощается? Кто прощается? Кто остается как автор за теми, кто прощается? С Шымом мне очень повезло, повторю в третий раз.

Фото: afterrussia.world

Монеточка (настоящее имя — Елизавета Гырдымова, признана иностранным агентом) с Набоковым и его текстом «Расстрел» даже не выпала из своего фирменного амплуа и стиля. Этот текст долго искал Лизу?

— Вообще, я всем артистам так или иначе присылал подборки текстов. Несколько больших подборок я составлял для всех, чтобы искали себя. Вите с Лизой я прислал конкретную подборку, в которой было это стихотворение. У меня есть добрый старый товарищ, огромный авторитет — Леонид Парфенов. Когда Парфенов узнал о том, над чем я работаю, он позвонил и начал говорить (машет руками): «Рома! Рома! Ты обязан! Обязательно в этом альбоме должно быть стихотворение «Расстрел»!» И тут же мне сбрасывает текст, который я и так знаю. Леонид Геннадьевич человек харизматичный, я замолчал. И я подумал, попробую-ка я Лизе с Витей прислать такую подборку, которая начнется с этого стихотворения (улыбается). И, естественно, они тут же на него — бдыщ! И теперь мне кажется, что Набоков ждал сто лет, чтобы это стихотворение было спето голосом Лизы. Теперь мне кажется, что за этим нет благородного юноши, на глазах которого убили отца. Нет этого смелого человека из благородной семьи, который никогда не вернулся в Россию. Теперь мне кажется, что эти стихи написала Лиза и что речь в них идет о хрупкой девушке, ей снится Родина, которая сегодня представляет самую большую опасность в ее жизни.

Фото: afterrussia.world

У Монеточки получилась такая пугающая легкость кошмара репрессий, что страшно именно от этой легкости.

— Там еще Витя написал такую музыку, создал такую драму, что не просунуть иглу. Там огромная проведена звуковая работа. Мне кажется, что эту вещь просто разберут фильмы, спектакли, сериалы. Теперь это какой-то символ, что оказывается, что можно убивать… Возвращаясь к мысли о том, что сердце это вместить не может. «Но сердце, как бы ты хотело, чтоб это вправду было так…» А сердце, оказывается, вместить это не может…

Клип будет?

— Этого пока мы не знаем. Мы существуем в сложных условиях. Понимаете, мы все рассеяны. Мы все с потерянными домами, потерянной собственностью и без средств. Российская поддержка, которая раньше была у моих проектов, теперь невозможна, тем более публичная. Конечно, я мечтал бы снять видео на все треки альбома, так же, как и в предыдущем проекте (все клипы доступны на официальном сайте проекта. — Прим. «НП»). Но вы представляете, какова стоимость сегодня, когда мы рассыпаны? У меня таких средств нет, но мы продолжаем искать. Мы продолжаем надеяться, и все артисты спрашивают, все хотят. Мы продолжаем искать эти средства, но пока шансы невелики.

«Порнофильмы» — «Я не умру» на текст Довида Кнута. Что-то есенинское такое, или как песни в моем детстве, которые писали парни, вернувшиеся из Афгана. Можно в эту сторону думать? Это не сильно оскорбит автора?

— Я думаю, что он будет счастлив. Володя Котляров не боится быть другим. Группа «Порнофильмы» не боится быть другой. Вы слышите, как сейчас бьются их сердца. Я вообще не могу спокойно слышать эту вещь. Мне кажется, что Володя докричался до того, что Довид Кнут живет хотя бы тогда, когда звучит эта песня. Он так не хотел умирать… Он так рано умер (поэт умер в 54 года. — Прим. «НП»). Еще Володя с группой в студию в Тбилиси притащили уникальные клавиши, раздобыли их каким-то чудом. И в итоге эта группа дооралась до того, чтобы Довид Кнут эти три минуты жил! Хотя бы эти три минуты песни. И вот это осознание, что Кнута нет уже 70 лет, а в 2023 году он снова живет, пока мы слушаем эту песню, это как бы оправдание всего нашего существования.

Фото: afterrussia.world

RSaC поет Георгия Раевского — «Издалека». Как видеоряд к американскому роуд-муви, когда рассвет и дорога.

— Я бы сказал, что мы окружены катастрофой. В частности, трек RSaC окружен с одной стороны воплем от «Порнофильмов» о том, что человек хочет жить и не хочет умирать, а с другой стороны — композицией «Бедняк» от петербургского музыканта Хмырова с невозможностью произведения искусства в мире, в котором холодно жить. Эти композиции неслучайно так стоят. И, конечно, это попытка посреди кошмара увидать хоть что-то, хоть на секунду. Ведь бабочку мы видим очень мимолетно, если она не садится с нами рядом на цветок. Бабочка вообще — символ. Есть замечательное стихотворение о бабочке у Бориса Божнева. Я его очень люблю.

И здесь эта сиюминутная красота. Это такая багателька, вещица. Что-то очень красивое посреди распада атома. «Распад атома» — это сочинение Георгия Иванова 1937 года, изданное в 1938. Текст о полном распаде личности эмигранта. Трек от RSaC — красота в чистом виде. Скрипки, колокольчики, гитарный перебор, почти шепот. Незамутненная красота мира, который, в сущности, был и будет всегда абсолютно равнодушным к человеческой трагедии.

Фото: afterrussia.world

Хмыров — «Бедняк». Тексты Юрия Одарченко и Владимира Смоленского. Лубочек такой. Мишка, гармошка, балалайка. Осознанный ход?

— Мне не кажется, что это лубочек. Там две составляющие. Мы специально с Полиной Проскуриной-Янович для сайта с нуля написали биографии поэтов, подобрали цитаты. Это был отдельный литературоведческий труд. Посмотрите биографию Одарченко, она приводит в ужас. Это обэриут, который сам по себе, не называясь обэриутом, возник в эмиграции. В сущности, возник без какого-либо общества. Эта поэзия про стихи, которые можно бросить в стекло, чтобы оно разбилось. Отсюда и Хмыров. Бедняк — сам лирический герой Хмырова.

Фото: afterrussia.world

Но там есть вторая часть, от Владимира Смоленского.

Это крик. И в этом месте я попросил (а Филипп прислушался) сделать бит громче. Это специально, потому что всё гремит. Жить-то невозможно. Вот такой невнятный комментарий…

Куда уж внятнее… Трек, который сразу попал в сердце. «АлоэВера» — «Это так важно сейчас». Когда Вера с ее чудесными парнями записали этот трек? Ее любимый человек Илья Яшин (включен Минюстом в реестр иностранных агентов) был арестован 13 июля. Как будто бы она говорит с ним в этой работе.

— Она наверняка отчасти это и делает… Но в эту область я не хочу влезать, тем более когда человека мучают в тюрьме… Эта вещь была записана поздним октябрем, если не ранним ноябрем. Мы также долго подбирали текст, потому что Вера не хотела уходить в тоску и безнадежность. Она требовала и поэтической судьбы, и поэта, и стихотворения. Она требовала как бы утверждения, она не хотела истории провала. Она, говоря очень грубо, хотела историю становления, историю нахождения себя в эмиграции. Поэтому возникла фигура Лидии Червинской. Вера — красавица. Лидия Червинская была красавицей. Поэтому я сразу предложил, чтобы голосом Веры зазвучала Червинская. Сначала было другое стихотворение. А потом ребята пришли к этому, где нет ни одного лишнего слова и где нет ни одного слова, которое говорит о том, что стихотворение написано сто лет назад. Это любовь… Когда пришел предварительный мастеринг этой вещи, я сказал Вере: «Если бы ты спела еще три раза по кругу эти финальные слова, я бы не устал тебя слушать» (улыбается). А потом, когда уже завершился мастеринг и была плюс ко всему очень удачная звукорежиссерская работа, я ей сказал: «Твой голос станет мечтой многих молодых людей» (улыбается).

Фото: afterrussia.world

«Сансара» поет Михаила Горлина — «Песня». Как ранний Цой и «Кино» с Титовым, правда же похоже?

— Я стараюсь отойти от музыковедения. И когда мы долго-долго подбирались с текстами, то я бы сказал, что артисты — это своеобычные существа (улыбается). И, наконец, когда я увидел это стихотворение Михаила Горлина в обход его трагической судьбы, ничто в стихотворении, кроме того, что «о нас не думают нигде, мы пламенеем в пустоте» — это… Нет, не хочу говорить о трагедии, не хочу говорить о печах концлагеря… Стихотворение называется «Песня». И я понял, что такая вещь может быть только у группы «Сансара» и Саши Гагарина. Тут же ему прислал: «Вот это — ты». Он говорит: «Да».

Фото: afterrussia.world

Noize MC (псевдоним музыканта Ивана Алексеева, который включен Минюстом в реестр иностранных агентов) снова дает «Русь Матушку». Трек «Парнас» на стихи Сергея Бонгарта. Обычно, когда слышишь новое Ванино, понимаешь: хит. У него почти всё становится гимнами. Здесь же первая мысль — не станет. Не проблема?

— Очень смешно. Сейчас пришла статистика всех платформ, где есть наш альбом. Noize на первом месте (улыбается), именно с этим треком «Парнас». Хит — это такое понятие, с которым мне совершенно неинтересно разбираться. Я не знаю, что такое хит или не хит. И вообще, лично я слушаю альбомами, лично я музыку воспринимаю альбомами, никогда не слушаю отдельными песнями. Ваня закрутил эту пружину до самого предела. Это пророчество от второй волны эмиграции в лице Сергея Бонгарта. Бонгарт смотрел на руины, оставшиеся от мечтаний и надежд первой волны эмиграции. Ваня эту пружину так закрутил, что щемит везде, потому что невозможно: «Неужели с нами произойдет то же самое?»

Фото: afterrussia.world

И еще одно откровение альбома. Tequilajazz — «Флаги» на стихотворение Бориса Поплавского. На трибьюте Мандельштаму от Жени Федорова и Ко была такая ледяная история — «Не говори никому» («Новый проспект» презентовал видеоклип на эту песню. — Прим. «НП»). А сейчас такой весенний ветер. Вы тоже видите эту полярность двух треков Федорова для ваших проектов?

— Женя — это великий человек. Насколько я знаю, он впервые в жизни написал песню на чужое стихотворение. И это получилось.

Он хорошо про это написал в запрещенной соцсети.

— Да. Это песня. Это невероятно. Я не могу поверить, что эта песня существует. Женя как будто бы стал конгениален Борису Поплавскому в рамках вот этой песни. Я просто не могу поверить, что он смог взлететь куда-то туда, куда больно даже смотреть. Я просто не могу поверить, что эта вещь существует. Не могу наслушаться ею… Но я не могу наслушаться и остальными пятнадцатью вещами. Но, пожалуй, тезис о конгениальности тут для меня самый важный. Там как будто есть всё. Там как будто есть сон о сне. Там как будто есть надежда на послежизнь…

Да. Удивительно светлая история получилась. Хотя из текста она не просматривается.

— Невероятно. До того, как появился этот текст, уже почти утвердили другие вещи. И вдруг он раскрыл сборник «Флаги». Невероятно…

Фото: afterrussia.world

И всё же. Можем поговорить об этом треке в сравнении с «Не говори никому»?

— Я же не занимаюсь сравнительным делами. Например, в литературоведческо-филологической работе я не склонен прибегать ни к перекличкам, ни к интертекстуальности. Я просто не пользуюсь таким инструментом. Это же существует отдельно. Сейчас существует одна вещь. Два года назад был совершенно другой контекст. Не было ***. То есть не случилось необратимого. Хотя, если вы видели клип на «Не говори никому», то там вся идея ровно в том, чтобы избежать чего-то, что над нами нависло. Это я чувствовал уже тогда. Напомню, что тот альбом начинался с украинского языка. Это был замысел. Поэтому в клипе «Не говори никому» герой Жени садится перед экраном, на котором ему демонстрируют все ужасы XX века.

И это, конечно, отсылает нас к кубриковскому «Заводному апельсину» (главного героя «лечат» от насилия насильным просмотром сцен насилия на широком экране, закрепив его веки таким образом, чтобы он не смог закрыть глаза. — Прим. «НП»). То есть это был совершенно другой контекст. Зачем нам сегодня говорить и показывать насилие? Зачем? От него и так некуда спрятаться. Сегодня нужны тихая поэтика, милосердие, скорбь, тихая грусть и мольба за всех нас. Потому что нам от этого не спастись.

И тут мы подошли к финалу. «Вернуться в Россию» Георгия Иванова от группы R.A.SVET. Надежда на возвращение.

— Да. Я очень хотел бы вернуться домой. Просто думаю, что это невозможно, вряд ли нам это выпадет. Этой жизни больше нет. Мне снится мой город Москва, я во сне или в полудреме гуляю по своим улицам… Вряд ли я увижу когда-нибудь снова этот город. Может быть, туристом когда-нибудь. Юрий Иваск, один из наших поэтов, кажется, в 1983 году в составе туристической группы из Франции навестил Санкт-Петербург. На три дня. Он был потрясен. Писал, что его сердце могло разорваться. Понимаете? То есть, уехав в 1920 году, он смог побывать дома в 1983…

Возвращаясь к финальному треку, то там надежда повторяется мантрой. Если и вернемся, то хотя бы стихами.

Фото: afterrussia.world

В моем случае не стихами — фильмами. Я кинорежиссер. Впрочем, и стихами, которыми я тоже очень много занимался. У меня был проект, когда я сохранил голоса 64 поэтов. Может быть, и эти голоса когда-то вернутся.

И в последнем треке звучит еще одно стихотворение, которое, в сущности, вместе с надеждами передает, суммирует все наши сегодняшние страхи.

Вы не поверите, Иванов написал это в 1943 году. 80 лет назад Георгий Иванов опасался атомной войны, хотя атомной бомбы тогда еще не было, были лишь слухи о ее скором появлении. И в этих строчках звучит страх атомной войны, что есть опасность конца всей истории. И вся ответственность останется на том, что «кто мог помочь и не помог».

Физические копии этого альбома будут? Хотя бы ради того, чтобы собрать денег тем, кому сейчас хуже, чем нам с вами?

— Это мы решим на рабочем совещании по zoom с нашей несокрушимой изумительной командой, которое случится через 1 час 55 минут (улыбается).

Фото: скриншот YouTube / varlamov