Режиссёр Роман Качанов (иноагент): «Весь глобус, который есть сейчас, мне внушает оптимизм»
Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Качановым Романом Романовичем либо касается деятельности иностранного агента Качанова Романа Романовича
Кинорежиссёр Роман Качанов (21 июня 2024 года внесен в реестр иностранных агентов) заканчивает новый фильм — «Марш утренней зари». Фильм про время, когда можно было всё. Автор культовых лент «Даун Хаус» и «ДМБ» спустя год анализа наступившей реальности после первого диалога с «Новым проспектом» решил поделиться соображениями о феномене девяностых, свободе и цензуре, Чебурашках прошлого и будущего.
«Марш утренней зари», ваш новый фильм, судя по отдельным репликам, кино про дух девяностых — дух, которого многим творческим людям очень не хватает сейчас…
— Не только творческим. Вообще людям не хватает, я думаю.
Что есть для вас «дух девяностых»?
— Я бы, конечно, не формулировал в категориях «дух», скорее речь про ощущения. Про ощущение девяностых. Понятно, что субъективно это был гигантский подъём. Подъём в том, что наступили абсолютно новые реалии, а советский человек всё-таки три поколения отмотал в лагерной системе. Эта система в разные годы по-разному проявлялась, но она в любом случае была замешана на полной несвободе. Все светлые коммунистические идеи понятным образом переродились в довольно тухлую малоинтересную диктатуру. И мы жили в этом. Только моя бабушка, родившаяся в 1902 году, помнила, как это всё начиналось. Мы уже не помнили. Мы существовали в условиях дикой несвободы.
И наступил 1991 год, когда всё это естественным образом накрылось, в чём была невероятная победа таки духа тех людей и тех народов, что жили тогда в СССР. Общество должно было обладать огромной энергией, чтобы подвинуть коммунизм. Естественно, новая энергия вышла наружу. Сказать, что девяностые — дух свободы, — это уже общее место. Девяностые — это был не просто дух свободы, а свобода после 70 лет несвободы. Как из лагеря выпустили. А когда человек выходит из лагеря, где он просидел бо́льшую часть жизни, он дико не приспособлен к свободе, особенно если он был в лагере несправедливо, не заслужил. Но также понятно, что помимо растерянности его удерживает на плаву ощущение того, что он вырвался.
Гигантская энергия, когда люди открылись в девяностые после того, как у них был максимум сделать карьеру на заводе или в НИИ, до сих пор работает, до сих пор на этой инерции и существуем. И этот внутренний заряд, внутренний свет делал девяностые очень светлыми, как многие теперь понимают. Светлыми, несмотря на то что у меня у самого пару лет были просто чудовищными. У многих это сильнее затянулось, перекинулось и на нулевые. Но при этом это всё было освящено духом свободы, энергией свободы. И сейчас те, кто это всё строил, деловые люди, сколько их ни стреляли и ни сажают, из последних сил делают что-то важное… На этом заряде ещё живём.
То есть в работе над новой лентой была некая внутренняя установка — напомнить окружающим и себе тот самый период?
— Напомнить и тот период, и этот, и будущие (улыбается). По сюжету главному герою поступает заказ организовать конкурс молодых музыкальных исполнителей. Естественно, победитель уже известен организаторам. Но победитель всё равно, оказывается, не известен до самого конца конкурса. Это как в жизни. Возможно, когда фильм выйдет, зрители увидят в этом какой-то символизм. Надо смотреть!
Нынешняя реальность заставляет «работать в девяностых»?
— Ну да, разница потенциалов. Как при перепаде высот вода течёт. Чтобы увидеть на расстоянии, нужно увидеть себя в одно время и увидеть себя в другое время. Но я себе немножко сложнее поставил задачу. Мол, вот смотрите, тогда были казино. Помню, когда начали закрывать казино — начали и закрыли (с 2009 года в России игорная деятельность легальна только в особых игорных зонах, фактически этот бизнес не состоялся в РФ. — Прим. «НП»), я сразу сказал, что началось закручивание гаек. И почему-то это ни для кого тогда не было очевидно (улыбается). Все поржали. Когда стали ограничивать продажу алкоголя по времени и закрывать казино (зажигает и подносит ко рту то, что легально продаётся совершеннолетним в магазинах, но называть в СМИ эти изделия, показывать их возбраняется).
Курить вредно. Об этом даже у вас в Facebook (принадлежит Meta Platforms Inc., — компания признана экстремистской организацией в РФ, деятельность запрещена) наглядно сказано!
— Да, это мой товарищ хулиганил. Кстати, был приличным рокером, а сейчас чиновником работает. Но, в общем, тоже приличным. Относительно (смеётся).
Рок-музыка разная бывает.
— Это да. Во всём консерватория виновата, как говорится (улыбается). Кстати, о музыке. Есть определённые художественные средства. Когда душа поёт, поется разное, и логично сделать так, чтобы люди и пели разное в разных стилях.
И, кстати, у вас там в актёрах значатся Игорь Иванович Сукачёв…
— Игорь Иванович исполнит драматическую роль. И Агузарова у нас не поёт, а исполняет драматическую роль в рамках сценария. Игорь Иванович Сукачёв играет загадочного человека, который долго пробыл на севере: то ли полярник, то ли уголовник.
Он и сам таких персонажей воспевал…
— Фактурой надо пользоваться! Куда деваться с такими товарищами. Если уж такие лица со следами тяжёлой жизни на лицах, груди и других частях тел.
А что касается многоуважаемых Жанны Хасановны, Артемия Кивавича и Найка Владимировича, соответственно Агузаровой, Троицкого и Борзова, они исполняют роли ветеранов сцены. Которыми они отчасти уже и являются, стоит признать.
Но там есть ограничения, допуски, домыслы. Они играют ветеранов сцены, которые могли бы быть в девяностых, такой перевёртыш. Плюс это кино о смене поколений. Действие происходит в 1997 году. Как раз те самые 24-25 лет. Кино выходит осенью 2021-го — в начале 2022-го. Смена поколений.
И тогда менялось поколение. Люди помоложе были моложе! Совершенно сознательно я набрал туда актёров реально молодых. Я обратил внимание, что, когда мы смотрим про войну, там действуют 18-20-летние пацаны, а играют их всех 40-летние мужики. Для меня это всегда в фильмах про войну. Даже когда фильмы выходили в 70-е, спустя 25 лет с окончания войны, люди помнили, как это на самом деле было.
Актёры всё равно были возрастные и не соответствующие исторической правде. Я решил разрубить этот порочный круг, когда молодых людей играют немолодые. Взял юных. По 18, 21, 24, 25, 26, 27 лет. Плюс-минус какими мы были тогда. Вот так безнравственно я поступил.
Сейчас на съёмках так же весело как в конце девяностых? Вообще на съёмках весело или тоталитаризм с казнями?
— Веселье на съёмках, прямо скажем, понятие относительное. Это пространство, для нормальной жизни малопригодное. Термины нормальной жизни плохо применяются. Но вообще съёмки у нас были просто огонь. Это же было в самый разгар коронакризиса. Молодые актёры и группа, которую я тоже собирал так, чтобы при попадании инфекции в организм одного из членов группы она им никакого вреда не причинила, то есть юных. Но были люди повзрослее, например я или оператор постановщик. Это были новые эмоции. Но сейчас-то уже большинство привилось…
Как бы это вам сказать… Смотря от какой численности отсчитывать. Не так давно рапортовали, что всего 10% населения привили. В Канаде ещё месяц назад было больше 50%. Не любят у нас прогресс?
— М-да… При том что прививок у нас хоть залейся… Кстати, у меня в группе съёмочной все старше 30 лет привились. Было ли весело? До такой степени весело, что даже страшно! Бывало, что не был уверен, что следующий день наступит, даже календарно. Снимали каждый день как последний, буквально по завещанию Эйзенштейна, каждый кадр как последний. Возможно, в картине это будет видно.
Когда есть риск, что голову оторвёт снарядом, легче быть настоящим?
— Что было, то было. Все были настоящими, работали в полную силу. И молодежь звонкая, и мы. Хотя ребят постарше было не так много. И у актёров постарше я постарался запихнуть все съёмки в один день, чтобы было меньше риска их здоровью. Второго съёмочного дня могло не быть… По большей части работали в закрытых помещениях. Нормы соблюдали, но всё равно микробами обмениваешься… Про молодых ребят надо сказать, что каждый из них был открытием. Это видели все, не только я. Видели невооружённым глазом. Сейчас, когда мы встречаемся на озвучании, когда жизнь их прибила, они в обычном свете, то это обычные студенты, которые заканчивают свой вуз: те же тревоги, куда идти. А идти-то, собственно, некуда… А там на площадке я видел новых абсолютно сложившихся людей. Срез нового времени.
Они видели ваши старые фильмы?
— Часть сама видела, часть посмотрела. У меня не так много фильмов, основные можно посмотреть за один вечер, ну за два. С другой стороны, им деваться было некуда! Я же начальник на киноленте (улыбается). Посмотрели, пересмотрели, родители их заставили. С уважением в итоге отнеслись. Поняли многие вещи без проекции на боевые заслуги. Работали по-честному. На голубом глазу.
Молодёжь новая как-то с вами делилась тем, от чего их сегодня колбасит? Понятно, что фильм не совсем про сейчас. Они скорее свалят или будут биться лбом об стенку?
— Случайное дополнительное открытие: они абсолютно адекватны той передовой молодёжи, которую я помню, которая была тогда. Но мы себя не воспринимали как молодёжь. Тогда люди в 24 года становились министрами, миллиардерами. Гибли пачками — не только от пуль, от разных вызовов того времени. Мистического в этом ничего нет особо, но хотелось бы верить, что круг замыкается. Идёт гигантская техническая революция. Мы внутри — не очень ощущаем. Тогда в СССР кардинально и революционно изменилась экономическая ситуация, а сейчас всё технологически. Если народ постарше то за белых, то за красных, то молодёжь уже вообще не понимает, о чём речь: для них мир единый.
Это пока знающий человек по-отечески не сказал им, похлопывая по плечу, «пора определяться»…
— Они выросли с YouTube. Они понимают на тех языках, на которых хотят понимать, при этом родители и родственники живут в разных странах, что на настоящий момент данность. Плюс внутренняя энергия, присущая молодости и ярким творческим красивым людям. Они абсолютно внутренне свободны. Понятно, что для поколения, которое сейчас идёт, вся эта возня с созданием искусственной несвободы абсолютно не про них…
Это не значит, что их туда не запихнут. Это им пока молодые некомфортно…
— Они видят, что сейчас рулят не они. Но они понимают, что дальше — они. Это похоже на начало девяностых. Куда вырулят, это мы уже только гадать можем. Но это уже будет их ответственность, а мнение старших товарищей учтено не будет.
То есть риск повторения того, что мы наблюдаем в Минске, возможен и в РФ. Там тоже молодёжь была преисполнена правильных установок: без насилия, с требованием соблюдения правил.
— Это просто арифметика. Дальше действительно они. Нынешние просто вымрут. Ковид ускорил процесс вымирания старикёжа. В каждом отдельном случае это трагедия, да. Но в целом этот процесс освобождает дорогу новым людям. Дальше рулят другие. Что они нарулят — их мера ответственности. Вам 39? Вы уже на границе. А вот если бы вы постарались, то сейчас бы у вас были дети, которым по 21, и вот они и будут рулить. Принять это может быть тяжело. Лично меня в этом всём утешает то, что я не чувствовал разрыва поколенческого. Просто хорошо сохранился. Наверное, в данном случае я не показатель. Я себя и сознательно и подсознательно погрузил в то состояние. Я даже местами себе казался даже поюнее своих юнцов.
Цензура вернулась. Нынешняя весна и диалог власти с той же прессой говорят сами за себя. В этом смысле как у вас выглядит творческий процесс? Вам приходится оглядываться на то, что потом может стать помехой, проблемой?
— Честно говоря, нет. Звучит самонадеянно, но я не сильно оглядываюсь. Если быть до конца честным, в этих ограничениях нет никакой необходимости. Абсолютно добровольная каторга, когда люди сами себе устраивают самоцензуру. Извиняюсь, но и в Иране снимаются совершенно свободные и замечательные фильмы. И при советской власти снимались замечательные фильмы.
Но это почти всегда следствие гения, когда автор мог высказываться в обход уровня знаний цензоров.
— Творцов всегда мало, большинству всё равно — нужно реально смотреть на эти вещи. Творцов мало, и это хорошо. Будь их много, обесценился бы сам процесс творчества. При советской власти это единицы фильмов. Был мутный поток, до тысячи фильмов в год. Понятно, что из них 980, 975 — это были просто выброшенные деньги и плёнка. Пропорция осталась та же самая. Чем жёстче закручивают гайки против физики, против естественных законов, тем сильнее их потом сорвёт. Вот и всё. Быстрее сорвёт…
Пока есть граница как демпфер, когда человека так или иначе туда выдавливают, того, кто умеет держать в руках гаечный ключ, то не очень понятно, почему сорвёт…
— Сорвёт по двум причинам. Очевидные вещи. Придёт новое поколение. Просто старое поколение станет недееспособным. Как новые вырулят, хрен знает. Хочется надеяться на лучшее, но может быть по-всякому. И вытолкнуть их заграницу невозможно, они живут вне границ: у кого-то российское гражданство — он живёт в Киеве, у кого-то латышское — он в Москве, у кого-то мама в Варшаве, у кого-то в Америке, а бабушка в Японии. И это у каждого первого, даже не у каждого второго.
Я абсолютно сознательно больше это в оптимизм увожу… То, в чём мы живём, это строили мы. Понятно, что были негодяи и люди недалёкие, понятно, что таким проще пробиваться. Но в краткосрочной перспективе. Мы живём в том, что построили люди активные в девяностые, и мир не такой уж плохой. Он весь был настроен на позитивный вектор. Эти ребята из девяностых и дали этот вектор. Понятно, что это был цивилизационный момент, отразившийся на всём глобусе. Крушение системы, противостояние капитализма и социализма было глобальным. Толчок для серьёзных изменений всем. Весь глобус, который есть сейчас, мне внушает оптимизм. Как говорится, есть издержки.
Что касается непосредственно постсоветского пространства. Коммунисты так долго держали людей в натуральном лагере, без возможности выехать за границу! Некоторые сразу уехали и приехали обратно, а некоторые не приехали. Постсоветские люди живут во всём мире, и этот мир влияет на то, что происходит в РФ. СССР очень сильно повлиял на весь остальной мир. И смерть СССР. И, в общем, мир не такой хреновый, каким мог бы быть. До идеала тоже далеко, конечно…
Так у нас теперь есть инструмент развешивания позорных бирок «иноагент» за иностранные денежки. И физлица уже можно так метить. На примере друзей-журналистов могу сказать, что это очень некомфортный режим жизни. Нет опасений, что на киношников может перекинуться?
— У меня больше опасений за самоцензуру. Цензуру снаружи всегда можно обойти, проявив малейшие признаки интеллекта и таланта. А цензуру внутри уже хрен обойдёшь. Меня больше расстраивает что не очень умные и не очень талантливые люди начнут какие-то процессы… С другой стороны, что они смогут начать? Иноагентов в кино искать будут? Маловероятно. А что касается не очень радостных тенденций про несвободу слова и дела, люди прикрутят себя сами. Цензуру любую можно обойти, при нынешних технологиях тем более.
Наверняка были примеры, когда в семье приходилось что-то придумывать для обхода цензуры? Можете рассказать, как в этом смысле работал отец?
— Я сам в 17 лет написал сценарий для «Союзмультфильма», который я потом переписывал 17 раз. 17 раз! Не знаю, какую они видели там крамолу. Но если вы снимаете сериал для телевидения, то понятно, что там большая группа цензоров и ещё больше идиотов, которые пытаются давать советы, назовём политкорректно — редакторами. Но это выбор. Можно же не снимать сериал или ставить условия, если уж вписываешься. Безусловно, происходящее вокруг не может не влиять на кино, на театр. Просто кино как высокотехнологичная индустрия находится не в сегодняшнем дне, даже не в завтрашнем — в послезавтрашнем. Там же, где IT. Нужно и можно отрываться от реальности. Иначе мало того, что будет больно, когда тебе прикручивают свободу выражения, будет ещё и неинтересно зрителям. Нужно использовать свои таланты, способности товарищей. Кино новую реальность формирует, формирует будущее.
У нас как кино ни включишь новое русское — всё по реальность старую и какую-то несуществовавшую. Реклама онлайн-кинотеатров, которые смотрим, уговорила посмотреть отечественный «Чернобыль». Ну, блин… Треть осилили, выключили…
— Был же замечательный американский сериал «Чернобыль».
Я про русское кино. После фильмов Качанова вообще сложно смотреть отечественных авторов… Где вы новую реальность в кино разглядели?
— Как вы понимаете, я по другим причинам тоже лучше знаю фильмы Качанова (смеётся). Лично я для себя не разделяю кино на русское, французское, американское. Для меня это единый мировой процесс. Нет специфической русской архитектуры. Она как бы есть. Но ни архитектура, ни музыка не требуют перевода на другой язык. Я так же воспринимаю кино. Кино — дело интернациональное. Начиналось оно вообще как немое. Было пофигу вообще на язык! Я не кинокритик, плохо знаю тенденции в русском кино. Отдельно знаком и несистемно смотрю русское кино. Но я всё равно смотрю его в контексте мирового. Сейчас же всё просто: любой фильм смотришь на планшете. Посмотрел Спилбрега, Тарантино, нашего Пупкина.
У нас государство — спонсор кино. Часто это выглядит, как «да, трэшак, но наш собственный».
— Ну, трэшак ещё и снимать проще! Меньше требований и к себе, и к тому, что получится. И это тоже логично. Многие фильмы же просто не выходят на экраны, и не по причине цензуры: деньги распилены, и нет никакого смысла выпускать на экраны. В лучшем случае — на 38-м кабельном.
У нас есть правильная правда и неправильная…
— Это расстраивает. И сильно расстраивает. Но и в СССР, и сейчас это вопрос собственности. Как говорил Карл Маркс, в первую очередь экономика. Вопрос удержания собственности государством, аффилированным компартией, был коренным вопросом в СССР. И сейчас собственность оказалась у определённого поколения и некоторого количества определённых людей. Далеко не вся собственность приобретена корректно и праведно, и эту собственность легко снова перераспределить. У десятков и даже сотен тысяч людей, которые не хотят с ней расставаться, дрожат от страха руки и ноги. В основном это люди уже преклонного возраста. Они обладают собственностью, немолодыми мозгами, передовых в этом возрасте мало. Вот эта масса людей хмурь и навевает. Это довольно большой пласт общества, но они не вечны. У кого-то магазин, у кого-то бензоколонка, кто озеро приватизировал или речку. Но это поколение сменится, сменятся собственники. От того, что собственники хотя удержать собственность, и происходит эта хмурь. Это моё мнение. Это по моему и Карла Маркса убеждению.
И Михаил Шуфутинский, который внезапно засветился у вас на юбилейных торжествах по «Даун Хаусу», ещё и для новых споёт?
— (Смеётся.) Михаил Захарович — артист, он не про эту собственность. Я говорю про тех, кто, как сказал бы Карл Маркс, капиталисты, кто сам старается поменьше работать. Фон про закручивание гаек — это про удержание собственности. Понятно, что при изменении фона можно не удержать, и идут эти все перверсии. Но если бы и смена собственности, и смена атмосферы не были неизбежны, то тогда бы и все действия эти не происходили. Неизбежность очень нервирует наших собственников.
И всё же про цензуру. 17 раз переписывался сценарий ваш. Экранизировали?
— Да. Это был мой первый мультфильм и последний мультфильм папы. Он назывался «Чудеса техники». Антисоветского там вообще ничего не было. Докапывались до всего. Там всего семь страниц было, причём большим интервалом напечатано на печатной машинке. У отца в те времена тоже были забавные вещи. Во-первых, когда вышел фильм «Крокодил Гена» (1969), ему бахнули третью категорию — решили, что это большая творческая неудача: ходит какой-то ушастый, длинные уши, крокодилы говорящие, апельсины, помидоры непонятно, на что намекают. Тогда же учредили Совет экономической взаимопомощи (межправительственная экономическая организация в 1949—1991 годах, объединявшая члены соцлагеря. — Прим. «НП»). В мультике построили домик дружбы, который никому не был нужен. И решили, что это про СЭВ. «Крамолу хотели зафигачить!?»
То есть каракулевая шапка воспламенялась на голове цензоров автоматически?
— Да! Международную консолидацию трудящихся хотели олицетворить! Дали третью категорию. Никто никаких продолжений делать не собирался. Но когда в прямом смысле по многочисленным просьбам трудящихся сняли вторую серию «Чебурашка», то там появились пионеры. «Вы издеваетесь над пионерской организацией?! Вы понимаете, что вы сняли вообще?» И я этих тёток знал в лицо. Они представляли самую тупую и дебильную часть той партии. В партии там были разные люди, но эти представляли какую-то совсем мракобесную часть.
Главный по комсомолу в конце восьмидесятых Виктор Мироненко так и сказал мне про своих некоторых «коллег по комсомолу», что они состояли в какой-то иной организации.
— (Смеётся.) Ну да. Но эти тётки были все с высшим образованием, и они на полном серьёзе выражали чистое мракобесие. Сказали, что фильм «Чебурашка» — это «чистое издевательство над пионерской организацией», хорошо бы запретить и выбросить, если вы туда не включите фразу, что «в пионеры берут самых лучших». Должна быть такая фраза обязательно! Иначе фильм антисоветский и антипионерский. Включили эту фразу, но с ироничным уклоном. В меру издевательским. Стоит такой туповатый пионер, поправляет сам у себя галстук и сам про себя говорит, что в пионеры берут самых лучших (улыбается). То есть он говорил о себе. А дать третью категорию второму фильму про Чебурашку уже рука не поднялась.
А отец как это переживал? Смеялся или грустил?
— Конечно, он смеялся над этим. Он был повыше этого всего, конечно… Не в смысле, что он был выше этого всего. Это было несложно (улыбается). Редактирование и цензура были на чудовищном уровне, быть выше которого было несложно. Но он, конечно, с иронией относился. Но ему же нужно было всё это перемалывать в себе… Он поэтому и ушёл в 72 года. Последние четыре года был очень плох… Когда это в рутинном режиме перемалывается, так, чтобы потом относиться к этому с иронией, то это совсем не удлиняет жизнь. При этом он был человек физически очень здоровый. Конечно, и в кино, и около искусства можно прожить, не укорачивая себе жизнь, но тогда и результат будет другой.
Вы в девяностых понимали, что этот «пир духа» временный?
— Я, как более-менее начитанный персонаж, понимал, что за свободой бывает реакция. Другое дело, я понимал, что реакция может быть сильнее. Может ещё и стать сильнее… Это тот самый маятник, который видно в любые исторические события. В девяностые творилась история и страны, и мира. Всегда маятник качается: свобода, потом несвобода, потом свобода. Перемалываются люди, много… Понятно, что импульс возникает в момент свободы. Потом заканчивается, маятник идёт обратно. Будет новый импульс, технологическая революция сыграет роль, но импульс будет снова амбивалентный: будут и плюсы, и минусы. Люди по-разному будут воспринимать эти воздействия на свои биографии. Портятся характеры в такие моменты…
Пока есть электричество, есть надежда дождаться новой свободы?
— Конечно. В девяностые свобода была абсолютной, кристальный пик. Очень сложно себе представить это всё. Гигантские издержки, понятно: не работала ментовка… бандиты, Дикий Запад.
Не хочу вас расстраивать, но, судя по новостям, ментовка всё ещё странно работает…
— (Смеётся.) Это да. Но ещё ведь были бесконечные бандиты и хулиганы. Понятные издержки высокого градуса свободы: делаешь что хочешь, думаешь что хочешь, живёшь как хочешь. Все хотели и могли разное.
Новая реальность Чебурашку не подарила…
— Ну, что тут сказать… Посмотрим, что наши дети будут воспринимать как Чебурашку и крокодила Гену. Ну, а девяностые стоят того, чтобы их зафиксировать по-разному. Не без ностальгии, не без оптимизма. Нужно давать надежду, что всё хорошо закончится. Понятно, что реальность местами лютый трэш и угар, но я абсолютно уверен, что это закончится. Вообще, насколько я знаю, молодое поколение ребят в самой системе очень не любит старших товарищей. Кроют на чём свет стоит. Понятно, что есть риски замены одних дураков и подонков другими, но менять надо. Всё равно будет струя свежего воздуха, от которой всё заводится.
Николай Нелюбин специально для «Нового проспекта»
Фото: пресс-служба фильма «Марш утренней зари»
Роман Качанов. 54 года. Родился и вырос в Москве в семье мультипликатора Романа Качанова. С детства работал: с 14 лет сначала почтальоном, а потом литературным секретарём у писателя Кира Булычёва. Ещё школьником как вольный слушатель посещал курс режиссуры на Высших режиссёрских курсах. В 1984 году поступил во ВГИК на сценарный факультет.В студенческие годы на сценарии Качанова сняли несколько мультфильмов, но поскольку его отца мультипликатора тоже зовут Роман, юноша подписался Роман Губин. В 1988 выступил автором сценария к короткометражному дебюту Ивана Охлобыстина. Однокурсники Качанова — Рената Литвинова, Аркадий Высоцкий. На параллельных курсах учились режиссуре Фёдор Бондарчук, Иван Охлобыстин, Тигран Кеосаян, Александр Баширов, Рашид Нугманов и другие.
В студенческие годы на сценарии Качанова сняли несколько мультфильмов, но поскольку его отца мультипликатора тоже зовут Роман, юноша подписался Роман Губин. В 1988 выступил автором сценария к короткометражному дебюту Ивана Охлобыстина. Однокурсники Качанова — Рената Литвинова, Аркадий Высоцкий. На параллельных курсах учились режиссуре Фёдор Бондарчук, Иван Охлобыстин, Тигран Кеосаян, Александр Баширов, Рашид Нугманов и другие.
В 1991 году дебютировал в кино с фильмом «Не спрашивай меня ни о чём». Премьера фильма состоялась только в 1995 году, поэтому первым на экраны вышел фильм «Урод» 1993 года. В 1993—1997 годах снимал рекламные ролики и видеоклипы. В 1998 вышла картина «Максимилиан», где главные роли играют Александр Демидов («Квартет И»), Эммануил Виторган, Никита Высоцкий.
В 2000 вышел фильм «ДМБ». Он вызвал смешанную реакцию критики. На фестивале «Кинотавр» лента получила приз ФИПРЕССИ, в прессе кинокритики назвали случившееся анекдотом. Народное признание принесло «ДМБ» включение в 100 главных русских фильмов, по опросу журнала «Афиша».
Следующий фильм, «Даун Хаус», с беспощадным переосмыслением оригинального сюжета романа Фёдора Достоевского «Идиот», также изначально был подвергнут остракизму, но тоже стал культовым в народе и интернет-среде. По данным независимого опроса LiveJournal.com, фильм «Даун Хаус» вошёл в 100 лучших фильмов всех времён на русском языке.
С тех пор Качанов снял ещё четыре полнометражных ленты: «Арье» (2004), «Взять Тарантину» (2005), «Неваляшка» (2007), «Гена Бетон» (2014). Как сценарист Роман Качанов является автором и соавтором 16 фильмов. В конце 2021 года ожидается премьера нового фильма «Марш утренней зари».
У режиссёра четыре дочери.