"Я и все мои коллеги мешаем государству тем, что просто работаем". Журналист Денис Камалягин о независимой прессе России

Фото: Сергей Мостовщиков

Денис, ты судишься с государством за снятие своего статуса «иноагент». Я знаю, что ты готовишься идти в Конституционный суд. Что конкретно ты пытаешься оспорить или исправить?

— Сейчас я пока пытаюсь оспорить конкретные неточности Минюста, потом — суда первой инстанции. Первая инстанция (7 мая Псковский городской суд признал законным включение Дениса Камалягина в список СМИ-иноагентов Минюста. — Прим. «НП»), где мы пытались оспорить этот статус, не учла многие моменты. Во-первых, что документы были подготовлены неграмотно. Упоминались публикации, которые выходили в свет до вступления в силу закона о журналистах-иноагентах. Второе: я в суде сказал, что не помню, получал ли я деньги или не получал, но суд в своём решении отметил, что я «признал получение». С каких пор слово «не помню» стало признанием? В апелляции буду говорить «не получал», раз суд у нас по-другому не понимает. И таких неточностей было очень много. Самое главное, что я так и не увидел документов о том, что я получал денежные переводы. Минюст же говорит, что информацию ему прислал Росфинмониторинг. Они ему верят. У них нет оснований полагать, что Росфинмониторинг может врать. А у меня есть такие основания.

Какие? Что у тебя не решено с Росфинмониторингом?

— (Смеётся.) У меня проблемы с государством в принципе, государством, которое не даёт мне работать. Сегодняшний день очень чётко показывает, что и я, и все мои коллеги мешают государству тем, что просто работают. Ничего личного, наверное. Понятно, что государству мешают те, кто не дает ему жить так, как хочет государство. При этом государство считает, что оно сильнее людей, сильнее, чем общество, и по праву сильного может делать что хочет.

Так у нас и сами люди не понимают разницы между обществом, страной и государством. Многие верят, что они и есть часть государства…

— Да, есть такое. Путаются в терминах многие.

Что ты хочешь оспаривать в Конституционном суде? Там ведь не действия проверяют, а нормы. На соответствие основному закону. Нормы, подкреплённые фактами действий.

— Статью 6 федерального закона «О СМИ» (документ на официальном портале pravo.gov.ru. — Прим. «НП»), которая предусматривает включение физлиц в список СМИ-иноагентов. Будем просить Конституционный суд оценить эту норму. Возможно, что-то ещё. Прямо сейчас мы проводим консультации с НКО «Центр защиты прав СМИ» (внесена Минюстом РФ в реестр НКО — иностранных агентов), и, наверное, только к сентябрю я смогу точно сказать все статьи. Но шестая статья — это точно. А пока у нас впереди апелляционная инстанция по самому включению в реестр. Этот суд 19 августа. А Конституционный суд в сентябре в лучшем случае. Коллективное обращение от всех пяти первых физлиц-иноагентов.

Денис Камалягин в суде. Фото: «Псковская губерния»

Апелляция иноагента в России XXI века именно 19 августа, в 30-летнюю годовщину августа 1991 года, — это такой пугающий символизм.

— Так точно, годовщина путча. Уже 30 лет. Есть ли символизм? Будем в суде разбираться (улыбается).

Какой смысл апеллировать к судьям? Например, к судьям КС, после того как они легализовали обнуление Владимира Путина и его право их увольнять в любой момент?

— Это такой же философский вопрос, как вопрос, какой смысл ходить на выборы, если выборов нет. Ты предлагаешь мне выбор между тем, чтобы делать бессмысленные вещи, и тем, чтобы не делать ничего. Я выбираю делать бессмысленные вещи (смеётся). Такой же вопрос к нам всем: какой смысл писать дальше наши статьи? Но мы же всё равно их пишем. Если бы мы не делали и этого, то было бы ещё хуже. Когда мы что-то делаем, что-то останавливаем, мы же знаем, что было бы хуже, если бы мы этого не делали.

Ты говоришь как практик?

— Конечно. С теми же «иностранными агентами» если бы мы, наши коллеги не шумели, то все эти включения в реестр начались бы ещё раньше и более масштабно. Сейчас всё понеслось перед выборами. Видимо, дальше не могли терпеть. Но мы хоть на какое-то время притормозили включение в реестр новых людей. Все эти публикации коллег, судебные разбирательства. Если мы получаем ответ в виде большего закручивания гаек, значит, мы всё делаем правильно, значит, мы на что-то влияем. Но, к сожалению, значительная часть населения уже просто не верит тому, что можно что-то изменить. Выученная беспомощность, это всё описано психологами, я это всё понимаю. Но в моей профессии нельзя так. Если появляется беспомощность, надо уходить.

Весь этот вал неприятностей можно начать отсчитывать с момента отравления и возвращения Навального. Он как будто так всех там разозлил, что до сих пор не могут успокоиться. Зачищают вообще всех. Он разогнал этот каток?

— Это вторая причина. Первая — Белоруссия. Безусловен страх повторения ситуации как в Белоруссии. Есть понимание, что наши отстают от Белоруссии на 2-3 года по календарю. Сколько там Лукашенко у власти? 26 лет? У нас 21 год. И понятно, что и там, и там режим похожий. Но у нас народ типа поинертнее. Хотя сценарий вполне возможен. Думаю, что до августа 2020 года сами белорусы предсказать не могли последовавшего. В январе у нас ещё было определённое оцепенение, а потом — всё, погнали.

Плюс опыт Украины ярко пылает в памяти, говорю я редактору газеты, чьи публикации про десантников в 2014 году просто взорвали мозг.

— Конечно, эта память у них есть. Любая такая система принимает вполне логичные шаги. Вопрос в том, что параллельно при этом общество и гражданские институты либо защищаются, либо не защищаются. У нас, как я вижу, сейчас осталась пара гражданских институтов: журналисты и адвокаты. Всё! Правозащитники в целом.

Возвращаясь к политику, которого привыкли называть главным оппозиционером страны: стоило форсировать события зимой, чтобы сейчас было вот так?

— Я считаю, что стоило. Он пошёл ва-банк. Другого такого удобного момента могло и не быть.

По последствиям (разгрому структур Навального, наездам на адвокатов и журналистов) не очевидно, что момент был удобным.

— Что было бы дальше? Опять же сослагательное наклонение. Как результаты работы, которых мы не видим от нашей деятельности, как мы можем сказать, был бы более удобный момент в будущем, если бы зима прошла спокойно. Хорошо. Он не приехал бы в Россию. Терял бы популярность? Понятно, что, оставаясь вне России, он бы повторил историю Ходорковского (признан иностранным агентом).

Новости по коллегам, которых блокируют и штампуют старательно, всё время связаны с фамилией экс-главы «ЮКОСа». Буквально две рельсы, по которым нас всех уже куда-то везут: Навальный и Ходорковский…

— К сожалению, так и есть.

Как изменилась твоя жизнь после того, как министр юстиции Чуйченко разглядел тебя из Москвы? Что конкретно ты теперь обязан делать кроме того, чтобы изводить друзей в фейсбуке шапкой «данное сообщение (материал) создано и (или) распространено иностранным средством массовой информации, выполняющим функции иностранного агента, и (или) российским юридическим лицом, выполняющим функции иностранного агента»?

— Раз в квартал надо отчитываться. Делать финансовые отчёты, по которым до сих пор нет разъяснения от Минюста, как их делать. Никаких трактовок к поправкам в закон нет.

То есть даже чек из гастронома надо подшивать к делу?

— Точно такой же вопрос хочу задать Минюсту, чтобы нормально разъяснили. Такой же вопрос Конституционному суду. Прошлый ответ был такой: отчитываться по форме, предоставленной для НКО. НКО отчитываются через бухгалтера: чеки, кассы. А у физлиц-то такого нет. Если я покупаю у бабули с рук, она мне чек даёт, что ли? Нет, не даёт. Я отчитываюсь поэтому категориями: супермаркет, транспорт, связь и вся прочая фигня. Вот так.

Пока претензий за эту твою находчивость персональную не было?

— Пока не было. Но понимаешь, претензии ко всем бывают обычно через год. Не исключаю, что в декабре-январе я сразу получу пачку административок, потом уголовку, и всё.

Если они сочтут, что ты неправильно исполняешь закон, который они не могут объяснить, как надо правильно исполнять, тебе грозит уголовная статья?

— Да. После двух административных дел мне грозит уголовная статья. Санкция там — до 2 лет лишения свободы. Небольшая.

Ты так легко говоришь «небольшая» про 2 года тюрьмы, как будто у тебя есть опыт присутствия в этих пространствах.

— У меня есть подружка, которой уже грозило в суде 6 лет лишения свободы (псковская журналистка Светлана Прокопьева обвинялась по статье «публичное оправдание терроризма», была приговорена к денежному штрафу вместо реального лишения свободы. — Прим. «НП»). Ты что, думаешь, что после этого я буду переживать из-за двух?

Денис Камалягин и Светлана Прокопьева. Фото: Николай Нелюбин

Звучит воздушно-десантно. Никто, кроме нас?

— А нас уже немного осталось. Мне первому дадут реальный срок? Если захотят, конечно, могут, но вероятность всё же маленькая. Было последнее дело по этой статье. Человеку присудили исправительные работы, 100-200 часов. А шутку про «никто, кроме нас» я услышал (улыбается).

Один из базовых смысловых столпов Псковщины. ВДВ, Кремль, Шлосберг — можно как угодно менять местами. Кстати, перестала напоминать о себе история 2014 года про безымянные могилы наших солдат?

— Тогда вообще всё было настолько травоядно по сравнению с тем, что происходит теперь… Та история уже уходит. Раньше все в основном об этом вспоминали: если говорили «Псковская губерния», то потом — «десантники». Сейчас всё, конечно, совсем другое. Каждый день получаем новые поводы задуматься, а доживёт ли наша профессия вообще до конца года. Моя коллега сегодня написала, что заплакала, когда прочитала про «Открытые медиа» и «МБХ-медиа», которые объявили о закрытии. Человек искренне не понимает, что за хрень творится кругом. И в том, и в другом издании много моих знакомых, с которыми мы регулярно общаемся. Я не понимаю, куда им всем теперь идти… Круг-то сужается. Ещё один мой товарищ рассуждает: ну, закрыли эти — Ходорковский новые придумает. Он, может, и придумает, а кто работать-то в них будет?

Кто готов сесть?

— Да. Именно так и стоит вопрос. Уже история про десантников из прошлой жизни, как и моя депортация из Донецка.

Ты сам изменился? Не стал чаще прежнего хвалить в приватных беседах Путина? В шутку.

— (Смеётся.) Нет, конечно. В этом смысле не стал! Наоборот, мне кажется, мы стали совсем отбитые. Все, кто включен в реестр — другие журналисты. Они всё больше идут либо к оппозиционной, либо к общественной деятельности. Те, кто стал иноагентами, занимаются просветительством, объясняют тем, кто боится быть включен в реестр, — что делать, как бороться, какие важные вещи нужно делать. Я вижу, что я всё больше говорю, всё меньше пою. Как Вася Обломов. Больше рассказываю, больше занимаюсь документами. Всё больше сижу в судах. Сейчас один суд, потом сразу другой. Общаюсь с Роскомнадзором, который мне морочит голову и уже год не выдаёт свидетельство о СМИ. Четырежды отказывали! С ними надо судиться. Если все наши коллеги, которых закрывают, не имели свидетельства о СМИ, да и не хотели его иметь, то я оформлял его в прошлом году. Я хочу получить свидетельство о СМИ. Мне не страшно быть подконтрольным Роскомнадзору, чтобы жить и работать по закону. И вот это свидетельство, которое выдаётся в разрешительном порядке, не выдают мне уже больше года. Ещё один наш фронт. Когда работать-то? (Смеётся.)

Вас замкнули на самих себя…

— Да! Пишем уже только про себя или про коллег!

При этом широким массам это всё неинтересно. Наверное, вашим близким, не связанным с миром новостей, это всё вообще странно слушать.

— Об этом я и говорю. За нас никто не выйдет, кроме нас. Но они и за себя не выйдут. Без обид. Общество не выходит. Даже вот у нас история с профсоюзом. Был независимый профсоюз до июня 2020 года. Числилось там 45 тыс. человек. Когда председателя профсоюза силовым образом спихнули с поста, не выпустили на выборы, кто-то возмущался или выше за него заступиться? Нет. Где эти 45 тыс. людей? Где их трудовая солидарность? Борются правозащитники и журналисты, остальным до своей свободы дело не особо есть. Нас же реально заставили заниматься правозащитой.

А правозащита уже неотделима от политики. Об этом Александр Шишлов говорил нам ранее.

— Вообще всё в один пучок связалось… Не хотел я никогда заниматься политикой. Для меня она — объект изучения. Я всегда смотрел на неё со стороны. Не хочу вообще в ней быть. И никогда не был.

То есть когда мимо твоего рабочего места пробегает в свой кабинет Лев Шлосберг (офис «Яблока» во Пскове делит один офис с редакцией «Псковской губернии». — Прим. «НП»), ты смотришь на политику со стороны?

— Да. Это ты очень точно сказал. Одно дело, когда я продолжаю его дело в издании, другое дело — моё отношение к его политике. Понятно, за какую партию я голосую. Ну нет у меня в этой стране другой партии. Тем не менее, у меня много вопросов было к редакционной политике «Псковской губернии», когда её возглавлял действующий политик Шлосберг (газета была создана им в 2000 году. — прим. ред. «НП»). Тогда это было действительно оппозиционное издание в полном смысле. Оно имело определённую политическую линию. Когда я пришёл в газету, я не хотел этим заниматься. Понимаю, что всегда будет ореол оппозиционности у нашего издания. Но если мне сейчас кто-то ткнёт пальцем в строчку за последние несколько лет и скажет, что вот здесь мы были политически ангажированы, я ему поставлю ящик шампанского.

Неплохо. Есть мотивация весело перечитать архив «Псковской губернии»!

— Это такая мотивация, да. (Прерывается на параллельный звонок.) Пойдём сейчас в избирком признавать единороссов аффилированными лицами. Закон-то для всех равен. Давайте по-честному играть.

Не жалеешь, что решил потроллить местные элиты денежными переводами? Чего добился этой попыткой сделать губернатора Ведерникова иноагентом (журналист перевёл деньги губернатору области, мэру Пскова и депутату Госдумы от региона, о чём рассказал ранее «Медузе», которая признана в России иноагентом. — Прим. «НП»)?

— Конечно не жалею! В детстве мне нравилась философия Льва Толстого. И произведения его. Вот это непротивление злу насилием. Мне это нравилось. Но с тех пор государство сделало всё, чтобы я начал думать по-другому. Поэтому я вижу, что нужно в нашей ситуации не защищаться, а нападать. Не молчать, а нападать.

Легальным способом.

— Да-да. Но у меня даже легальный способ проверяют на «дачу взятки». Я пытался максимально придать публичность ситуации с присуждением нам статуса «иностранный агент».

Но ведь не стали уважаемые управленцы иноагентами, получив денег от иноагента. Автоматически должны были стать?

— Там есть хитрость. Чтобы стать иноагентом, получив деньги от иноагента, ты должен заниматься некой антигосударственной деятельностью. Бредовый нюанс, поэтому спорно. Но правозащитники, глядя в тексты законов, говорят, что автоматически должны были и они стать иноагентами. Если не иноагентами буквально, то аффилированными лицами однозначно. Деньги они получили, они признали это. В апреле были приняты поправки в закон по аффилированным лицам. Сейчас они все ведут агитационную кампанию предвыборную. Никто из них не указал, что аффилирован с иноагентами. Вот пойдём в избирком эту тему по крайней мере озвучивать.

Вот ты уже и политик.

— Да, наверное… Но это вне зависимости от моего желания. Меня сделали таким.

Стал ли понятен алгоритм принятия решений? Еженедельные сводки с новыми именами коллег не всегда можно понять со стороны. Грубо говоря, кто кому и на что указал? Кто и за что?

— Нет, мне так и непонятен. Очереди какой-то нет. Но знаю, что готовятся идти ещё за одними нашими коллегами. Не буду называть имён. Мы в этом смысле даже ещё защищены. У нас сайт зарегистрирован на физлицо. Свидетельство нам не выдают. Юрлицо я не вижу смысла держать вообще при редакции, если сейчас сплошные риски у нас в стране. Для нас это гемор.

Людмила Савицкая (ещё одна из первых физлиц-иноагентов, читайте её колонку и выступление на круглом столе «Нового проспекта». — Прим. «НП») говорила мне, что там всегда есть некий доброхот. Все решения о расширении списка иноагентов принимаются по обращениям неких госорганов.

Депутат Псковской городской думы Дмитрий Пемяков, Денис Камалягин и супруга Пермякова, журналист Людмила Савицкая

— У нас у всех был некий госорган. «По обращению органа государственной власти…» Я полагаю, что это либо Министерство иностранных дел, либо кто-то ещё из министерств.

Чем ты так насолил Лаврову и Захаровой?

— Потому что ФСБ навряд ли будет отправлять само заявление о признании меня иноагентом. Они у нас занимаются более серьёзными вещами, а не стукачеством. Они так говорят. Думаю, что кого-то просто попросили, обратились. Ну и потом МИД — Министерство иностранных дел, я — иноагент. Всё сходится.

Был бы внутренним агентом, тобой бы Колокольцев занимался?

— (Смеётся.) Да. И кстати, МИД у нас в суде выступает заинтересованным лицом.

Неужели есть целый официальный представитель МИДа на Псковщине?

— Нет, всё по ВКС — видеоконференцсвязь. И Минюст по ВКС сидит в судах, и МИД.

Как в лучшие перестроечные годы: телемосты связывают хороших людей с разных материков.

— Точно.

Есть люди, которые перестали с тобой общаться, или, наоборот, больше людей стало вокруг? Старые одноклассники попросили автограф?

— Офигенно больше стало людей. Автографы одноклассники не просят, но писать стали. Думал тут, кто это мне всё пишет «вконташе». Оказалось, что ребята, с которыми я учился, но имён их уже не помнил.

Чего хотят?

— «Вау! Круто! Видели тебя по телеку!»

«Вау! Ты скоро сядешь!»

— Нет. Так никто не написал, кстати (улыбается). Было бы забавно. Чёрный юмор у нас в основном в редакции процветает. Вот коллеги дорогие мне каждый день говорят, что я скоро сяду.

Денис Камалягин на рабочем месте в «Псковской губернии». Фото: Николай Нелюбин

«Псковская губерния» — самоокупаемый проект?

— Конечно нет, это типично некоммерческий проект. Мы с 2014 года испытываем жесткий прессинг. С 2016 года, когда «Псковская губерния» в качестве НКО уже стала иностранным агентом, еще при Турчаке был дан приказ не давать нам никакую рекламу. И всё. Как без рекламного рынка? Шла небольшая рекламка из Новгорода, из Питера, и всё. Поэтому мы сейчас сами финансируем это издание. Для нас это практически хобби. Которое, правда, важнее всех дел. Работаем где-то, делаем проекты, где-то сотрудничаем с журналистскими организациями, которые платят нам гонорары. Я пытался делать коммерческий проект, который назывался «МК во Пскове», но поменялась администрация, и нас так же начали гасить и зажимать.

Если посмотреть на список на сайте Минюста, что объединяет этих людей? Есть закономерности?

— Кроме того, что они достали кого-то, больше не вижу, что объединяет. Раздражители из разных регионов.

Те, за кого просили у начальства сверху разобраться снизу?

— Ну да. Мы с Людой (Савицкой. — Прим. «НП») не враги Путина и Шойгу с Бортниковым. Мы враги для тех, кто находится в Псковской области.

Видимо, показываете их суть и мешаете делать их дела.

— И выносим проблемы на федеральный уровень.

Почему швейцарская недвижимость Клишаса не проблема, а работа журналистов на Ходорковского — проблема? И там, и там иностранщина.

— Проблема-то не в иностранщине, а в том, кто готов говорить, что «нет Путина — нет России», а кто говорит «нет Путина — есть Россия». Вот и всё. У нас две партии: «Путин вор» и «Путин бог». И всё. Если ты говоришь, что Путин — бог, тебе многое прощается. Чаще всего почти всё.

Будешь спорить с тем, что удары по тебе, Люде Савицкой, Свете Прокопьевой — это так или иначе удары за Шлосберга? Вы все с ним связаны.

— Нет, я бы сказал, что я и Люда — за Прокопьеву. Это, безусловно, не может не попадать в общую канву, так как мы все начинали свою работу в политической журналистике со Шлосбергом. Может быть, заодно и это тоже. Но сейчас у него больше федеральная карьера, а мы проблемы создаем здесь, на месте.

Никогда не было попыток вербовки людей Шлосберга понятно кем? Не сталкивался ты с таким?

— Сталкивался. Я не был в такой ситуации, но знаю, что с некоторыми людьми знакомились, общались, пили пиво, кофе, потом это вылезало. Это люди со стороны, которые пытались найти внутри организма того, кто мог быть крысой. Таких историй, которые я знаю, была парочка. Они закончились неудачно. Хотя об удачных я бы просто не узнал.

Кто ты по образованию? Сможешь, если что, найти другую работу?

— По образованию я экономист-менеджер. Оно позволяет много где работать, но, во-первых, я не хочу, а во-вторых, чтобы идти куда-то работать профессионально, нужно заниматься этим много лет. А я много лет занимался одним и тем же: писал, редактировал, собирал информацию. И куда я сейчас приду? На уровень новичка-студента?

Почему в этом году такой накат на журналистов? Связано ли это с выборами?

— В том числе. Это один из факторов. Много что наложилось: коронавирусный год, потери людей, денег нет, цены растут, потом Белоруссия, потом Навальный, выборы на носу — всё вот это вместе и привело к таким жестким действиям.

Евгений Смирнов, адвокат Ивана Павлова, говорит, что так и начинается большой террор. Будешь с этим спорить?

— Нет, не буду. Но в 1937 году не было интернета и… хотел сказать «и открытых границ» и замялся. Но сейчас хотя бы с интернетом замолчать что-то сложнее, и поэтому выкорчевывают всё на корню.

63% населения всё равно смотрит телевизор как основной источник получения информации.

— Кто бы сомневался.

Что будет с профессией журналиста через год? Анин дает как раз год, Колпаков говорит, что идет сегрегация журналистов. Не пора ли идти на RT, Денис? Так сказать, менять систему изнутри.

— (Смеется.) У нас Света Прокопьева уже пыталась менять систему изнутри, когда возглавила редакцию «Псковской правды», входящей в госмедиахолдинг. Она там проработала ровно полгода. Ее уволили. Поэтому, наверное, не пора. Таких вариантов, конечно, нет. Я думаю, мы просто будем вытеснены. Нас спокойно выпустят заграницу и скажут: вот и валите туда, в свои мелкие паразитарные СМИ. А мы, когда захотим, заблокируем ваш сайт. А что вы сделаете, сидя у себя в Эстонии, Грузии или еще где-то?

А если, как Мария Колесникова, порвать паспорт на границе? Не вариант?

— Я же не политик. И моя страна это заслужила, что ли? Мне жалко мою страну. То, что с ней происходит, не ее вина, а тех людей, которые это делают. Конечно, и тех, с чьего молчаливого согласия это происходит. Но я же страну свою люблю, пусть это и не совсем моя родина, но я почти всю жизнь здесь прожил. Не хотелось бы отсюда уезжать. Но понимаешь, два месяца назад я бы сказал, что это вообще невозможно, месяц назад — что не хочу об этом задумываться, а сегодня я говорю, что задумываюсь. Совру, если скажу, что это не так.

А первая родина — это что?

— Украина. Но там я был в базе «Миротворец». А тут я иностранный агент.

Это значит закрытый въезд?

— Да.

Как быть с тем, что обывателям все журналистские проблемы до лампочки?

— Утешение надо искать в своей светлой миссии. Нормально сказал? Для нашей профессии это честь — то, что сегодня с ней делают. Не надо бояться. Именно в такие моменты и становится ясно, зачем твоя профессия нужна. Чего расстраиваться? Наоборот, надо бороться. Не хочешь бороться, устал — ну, тогда и ладно, отдыхай.

Николай Нелюбин специально для «Нового проспекта»

Слева направо: Светлана Прокопьева, Лев Шлосберг, Денис Камалягин и Людмила Савицкая