Вадим Клювгант: «Силовой Франкенштейн получит новый витамин роста»

Партнёр, соруководитель уголовно-правовой практики коллегии адвокатов Pen&Paper разобрал цитаты лоббистов законопроекта, которые прозвучали в Госдуме 21 февраля во время принятия документа в первом чтении, и пришёл к выводу, что «силовой Франкенштейн продолжает расти, становясь всё более самодостаточным, в том числе и как бизнес-игрок».

Вадим Владимирович, ещё до первого чтения вы комментировали, что новая статья УК будет бить по бизнесменам. Почему по бизнесменам? Официально же говорят про «высшее положение в преступной иерархии». А частный бизнес в РФ пока вроде бы легален.

— Он не просто легален — он конституционно гарантирован, общественно полезен и поощряем. И регулируется он правом гражданским, а вовсе не уголовным. Но в наших нынешних реалиях это только до тех пор так, пока каким-нибудь «правохоронителям» в погонах не привидится организованная преступная деятельность в обычной деловой практике и корпоративном управлении какой-нибудь компании. И тогда они с лёгкостью необычайной и без всякой оглядки на Конституцию и гражданское право всё и всех переименуют. Так было во втором деле по обвинению Платона Лебедева и Михаила Ходорковского (последний признан иностранным агентом; в декабре 2006 года бизнесменам были предъявлены обвинения по ст. 174 ч. 3 УК РФ — «легализация денежных средств, полученных преступным путём». — Прим. «НП»), где обвинение ничтоже сумняшеся заявило о том, что весь персонал компании «ЮКОС» был вовлечён в преступную деятельность, а «доказательствами» такой всеобщей деятельности были объявлены, например, должностные инструкции менеджеров, корпоративные решения и даже — не шучу! — корпоративный телефонный справочник и ежедневник с записями о назначенных совещаниях и встречах. Всё это из обвинения перекочевало в приговор. Вменить статью 210 УК, правда, не решились — в то время это был бы прямой путь к суду присяжных. Поэтому ограничились «организованной группой» как квалифицирующим признаком обвинений в хищении и легализации, но все формулировки для ОПС отработали. С тех пор такие технологии искусственной криминализации делового оборота распространились по необъятным просторам нашей Родины…

То есть можно сказать, что новая статья УК родом из дела «Ходорковского и Лебедева»? Вот кто настоящие «преступные иерархи» для нынешней законодательной, правоохранительной и судебной системы РФ?

— Ну, не так буквально и прямолинейно. Я сказал о первичной отработке в этом деле технологий искусственной криминализации, в том числе путём «переименования» корпоративной структуры и корпоративного управления в организованную преступную деятельность. А дальше — нет предела «творчеству». Можно сказать и иначе: отравленное дерево даёт отравленные плоды.

Коллеги юристы, которые защищают классических «авторитетных» предпринимателей 90-х, говорят, что сегодня настоящих «иерархов» ОПС уже не осталось. Что документ несколько устарел, если речь идёт о борьбе именно с так называемыми «ворами в законе». Согласны? Почему?

— Простой эмпирический способ проверки истинности этого суждения: много ли мы с вами вспомним за последние три-пять лет дел против традиционных, «классических» воров в законе с обвинением их в создании ОПС, руководстве им или хотя бы участии в нём? Пальцев одной руки много, чтобы их перечислить, несмотря на то что эти дела уже давно не в компетенции суда присяжных. Вот и ответ.

Кого же тогда нам показывают в криминальной хронике? Видеороликов производства МВД ТВ, где тот или иной спокойный и солидный мужчина говорит на камеру «я вор», в сети насчитываются десятки и даже сотни. Термин «вор» девальвировался?

— Не возьмусь комментировать ролики от МВД и тем более оценивать достоверность заявлений их героев — «спокойных и солидных мужчин». А то, что многие традиции и ценности криминальной субкультуры девальвировались, по-моему, уже даже не дискуссионный вопрос.

Вы в своей практике сталкиваетесь с ситуацией, когда именно бизнесмен, помимо инкриминируемого ему преступления, параллельно обвиняется в создании преступного сообщества? 210-я статья насколько часто используется следствием в отношении бизнесменов? Какова динамика?

— Да, с тех пор как это обвинение в 2013 году стало неподсудно присяжным, его всё чаще применяют по экономическим делам. И главное здесь даже не в количественном показателе, а именно в качественном — в динамике. Только не бизнесмен-одиночка обвиняется по такому алгоритму, а сразу несколько бизнесменов и менеджеров, что-то делавших совместно или просто одновременно. А потом к ним присоединяют других, сортируя сотрудников компании на «участников реализации преступного плана» и «неосведомлённых». И обвиняются одни в создании ОПС и в руководстве им, другие — в участии в нём. Характерный пример того, как это делается, — дело в отношении бенефициаров и менеджеров группы «Сумма» (первое в истории современной России уголовное дело, когда бизнес-структура была названа преступным сообществом — «НП»). Этот же алгоритм применяется и в делах управленцев регионального уровня. Например, в отношении руководства Республики Коми (с осени 2015 года глава Коми Вячеслав Гайзер и несколько его заместителей обвиняются по ст. 210 и 159 УК РФ — «НП»). Или даже федерального уровня — дело Сугробова-Колесникова (Денис Сугробов, бывший руководитель Главного управления экономической безопасности и противодействия коррупции МВД РФ, отбывает 12-летний срок после осуждения по делу, которое в том числе расследовалось по ч. 3 ст. 210 «организация преступного сообщества или участие в нём». Борис Колесников, его заместитель, погиб во время следствия, официальная версия — «самоубийство» — «НП»). При этом описание фактических обстоятельств создания ОПС обычно крайне размыто и декларативно, а описание его деятельности дублирует (иногда дословно) описание других обвинений, которые инкриминируются фигурантам: в хищении, легализации, уклонении от уплаты налогов, таможенных платежей.

Как вы можете объяснить нежелание лоббистов закона заниматься уточнением формулировок на стадии принятия документа? Полпреду президента в Госдуме Гарри Минху на размытость терминов закона во время первого чтения указали, в том числе представители фракции «Единая Россия». Однако он заявил прямо: «Полагаем, что дополнительных нормативных актов с разъяснением, кто эти лица, не требуется». При этом Минх признал, что закон повторяет грузинский опыт. Однако аналогичный документ, принятый с приходом к власти Михаила Саакашвили был дополнен отдельным документом, который уточнял все формулировки. О чём вам как юристу говорит отказ уточнять формулировки сейчас в российском УК?

— Невозможно корректно «уточнить формулировки» того, что, во-первых, не имеет понятного и конкретного содержания, а во-вторых, не вписывается в азы и фундаментальные принципы уголовной ответственности: она может наступать только за виновно совершённое деяние и не может наступать, например, за «сам факт лидерства». Ответственность «за факт» — не что иное, как прямо запрещённое законом объективное вменение. Поэтому, думаю, и ответы такие обтекаемо-уклончивые.

Представлявшие документ Минх и депутат Отари Аршба сказали, что все уточнения по новой норме последуют после накопления опыта и правоприменительной практики. Как быстро этот опыт будет накоплен? Каким он будет, на ваш взгляд?

— На мой взгляд, это просто уход от ответа и очередная попытка переложить проблемы заведомо дефектного закона на правоприменителя. Сегодня этот довод уже активно используется законодателями: мы, мол, не виноваты, что закон как-то не так применяется. Думаю, это опасное лукавство, тем более что правовая определённость, системность, отсутствие пробелов, двусмысленностей, отточенная юридическая техника и, наконец, правовой характер самой концепции — базовые требования к любой законодательной новелле.

Насколько стоит обеспокоенным бизнесменам полагаться на «разъяснения Верховного Суда», на которые как на способ коррекции указали лоббисты документа? Как обычно происходит коррекция через решения пленума ВС? О каких сроках такого уточнения идёт речь?

— Вот вам вполне корректная, на мой взгляд, аналогия в качестве ответа. Давайте вспомним, например, нелёгкую судьбу «предпринимательских» поправок в УПК, которыми запрещено применять меру пресечения в виде заключения под стражу по обвинениям, связанным с предпринимательской деятельностью. Верховный Суд устал раз за разом разъяснять: предпринимательская деятельность — это именно то, что написано в ст. 2 Гражданского кодекса, не надо мудрствовать и ничего своего «уголовно-гражданского» придумывать. Прошло девять лет, разве что-то существенно изменилось в практике мер пресечения по «предпринимательским» делам? Причём суды, удовлетворяющие ходатайства следователей об аресте, в девяноста случаях из ста, несмотря на все разъяснения своей высшей инстанции, тоже «не видят» предпринимательской составляющей даже там, где она налицо вне всякого разумного сомнения. Последний пример — дело Baring Vostok. Когда реальным «менеджерам процесса» нужно создать ту или иную репрессивную практику, она создаётся без оглядки на разъяснения Верховного Суда.

Депутат от КПРФ Вера Ганзя уточнила у докладчиков по законопроекту, не приведёт ли новая норма к тому, что ей будут просто пользоваться сами силовики для участия в экономических спорах на стороне той или иной финансовой группы. В ответ Отари Аршба сказал лишь следующее: «Я бы попросил воздержаться от оскорблений. Не надо огульно всех моих коллег уничижать. И бывших, и настоящих». Насколько справедливы намёки Ганзя?

— Уже не раз говорил, что вижу именно в этом и основной риск обсуждаемой инициативы, и её приоритетную, хотя и не декларируемую, направленность. Даже название этому явлению родилось — «воры в законе 2.0.» Своё мнение не изменил и вижу, что не одинок в нём. Приведённый вами странноватый и избыточно эмоциональный ответ законодателя-докладчика могу прокомментировать известным изречением: «Юпитер, ты сердишься — значит, ты не прав».

Кстати, докладчики по законопроекту очень не хотели произносить вслух термины, которых новый закон прямо касается. «Воры в законе», «коронация вора» и т. д. Депутаты пытались понять, какие процессы взаимодействия «иерархов» преступного мира являются «составом преступления». На что им Гарри Минх заметил: «Я бы не рекомендовал вам вести дискуссию в парламенте на языке, который присущ иным субкультурам. Мы не должны идти в логике, задаваемой нам преступным миром. У нас другая логика. Мы живём по другим законам. Вся информация, которая будет подтверждать лидерство, будет учитываться». Это просто попытка демонстрации своего отрицания норм и понятий преступного мира или удобная форма маскировки нежелания быть конкретными?

— По-моему, если бы обсуждаемая законодательная инициатива была действительно направлена на борьбу с настоящими ворами в законе, живущими в логике и традициях преступного мира, то никаких оснований для такого жеманства не было бы. Тем более что вопросы эти отнюдь не праздные, они и у меня возникают. В чём именно должно заключаться это преступное деяние — «занятие высшего положения»: в согласии быть избранным, в чём-то ещё? Как это согласие должно быть выражено? Какова процедура? При этом, как уже сказал, понятные и доказуемые действия: создание ОПС, руководство им, участие в нём в любой форме — уголовно наказуемы и сейчас по действующей ст. 210 УК. И наказание по ней за создание ОПС и руководство им намного строже, чем за «занятие высшего положения». Ещё вопросы: какое именно положение в преступной иерархии будет отнесено к «высшему»? Говорят, это непременно вор в законе. А если в ОПС нет человека с таким титулом, тогда это не ОПС? Или ОПС, но без «преступной иерархии»? А если в одном ОПС несколько воров в законе? А если это «просто» вор в законе, не входящий в ОПС, то где же «преступная иерархия»? Ответов на все эти и не только эти вопросы нет. Но если непонятно, в чём преступление, как это преступление доказывать?

Что вы можете сказать о качестве работы силовиков по организованной преступности сегодня? Есть мнение коллег, что эта работа фактически развалена после ликвидации УБОП и реформирования Уголовного розыска?

— К большому сожалению, с профессионализмом и качеством работы силовиков всех видов большие и постоянно нарастающие проблемы. Это, по-моему, уже общее место: об этом говорят не только адвокаты, журналисты и правозащитники, но и судьи, и прокуроры самого высокого уровня. Всё чаще звучит слово «деградация». Борцы с организованной преступностью — не исключение. Конкретных примеров тоже приводится много. Вот недавно президент в послании парламенту опять называл показательные цифры: лишь около 14% экономических дел направляются в суд. А ведь их чаще всего ведут следователи именно из подразделений «по расследованию организованной преступной деятельности». Можно вспомнить и о трудной судьбе дела о стрельбе на улице Рочдельской или дела о стрельбе в Сити — та же безрадостная картина.

Эти резонансные дела, где через запятую с генералами идут «воры в законе», «буксуют», потому что власть и криминал слишком тесно сплелись? Вот путинский закон и разрубит эти узлы!

— Вашими бы устами да мёд пить… Простое решение — далеко не всегда правильное. Умножение сущностей не решает проблему, а лишь маскирует её, если не усугубляет.

Согласны, что отправной точкой для создания нормы, которая предполагает ответственность просто за некий «статус», является стрельба в центре Москвы в 2017 году и последовавшие за ней преследования силовиков, связанных с вором в законе Захарием Калашовым (Шакро Молодой)? Если нет, то что является триггером для введения новых правил наказания?

— Триггер, думаю, — неуёмное желание силовиков ещё и ещё облегчить себе бремя доказывания, то есть исполнение профессиональных обязанностей, и создать новые возможности для избирательных репрессий — в отношении кого надо и когда надо. Не вижу, как норма об ответственности «за сам факт лидерства» могла бы помочь в расследовании упомянутого вами дела, особенно с учётом особо колоритного состава обвиняемых по нему и в связи с ним и не менее колоритных обстоятельств всей этой истории, ставших публичным достоянием.

На ваш взгляд, общество способно оценить степень рисков предлагаемых норм? Коллеги прямо говорят, что если сегодня разрешить сажать «преступников» просто за статус, то завтра за статус начнут сажать и политических активистов, и просто неугодные группы лиц. Соглашаемся с такой «страшилкой»?

— Это не «страшилка», а трезвый взгляд на происходящее. Да, не самый оптимистичный. Но, как говорили в одном культовом фильме, прямо относящемся к предмету нашей беседы, «не мы такие — жизнь такая»…

Кто становится выгодоприобретателем от действия новых норм? В чём эта выгода?

— Те, кто владеет репрессивным ресурсом, одновременно превратив его в мощное конкурентное преимущество в бизнесе. И те, кто контролирует и стимулирует этих владельцев ресурса. Но в последнем случае выгода краткосрочна, а победа — пиррова, потому что сегодня стимулируешь ты, а завтра стимулируют против тебя. Силовой же Франкенштейн тем временем вырос и продолжает расти, становясь всё более самодостаточным, в том числе и как бизнес-игрок.

Каковы риски самой власти? Есть ли негативные последствия для неё от введения новой нормы.

— Риск и негативные последствия обсуждаемой инициативы для власти вижу в том, что Франкенштейн получит новый витамин роста. И ещё в том, что произвол всегда возвращается бумерангом. Не устаю это повторять: не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе. По-моему, мы это буквально ежедневно сейчас наблюдаем.

Главный редактор ресурса «Прайм Крайм» Виктория Гефтер говорит, что преступный мир сориентируется. «Воры — самая жизнеспособная и проворная категория населения, они среагируют на опасность раньше, чем она наступит, и приспособятся к ней. Чего не скажешь о «беловоротничковой» преступности. Кто-то из воров пострадает. Но воровской мир в целом этот закон не уничтожит». Действительно, «воры в законе» научатся молчать о своём статусе? Там же есть принципиальные традиции. Новый закон разрушает эти принципы?

— Не вижу оснований не согласиться с этим экспертным мнением. Что же до воровской традиции не отрицать наличие у себя этого статуса, кажущейся кому-то панацеей, то, насколько понимаю, отказ от дачи показаний этой традиции совсем не противоречит. Есть, несомненно, и другие ноу-хау у этих опытных в своём деле людей. На то он и профессионализм. А вот представителям «версии 2.0» защищаться от корпоративного телефонного справочника и ежедневника как «доказательств» организованной преступной деятельности, пожалуй, будет намного труднее.

Как изменится работа адвокатов с появлением новых норм?

— Полагаю, адвокаты, работающие по таким делам, понимают, что дополнительно потребуется делать защите, когда эти нормы будут приняты. Ясно и то, что закон сообщающихся сосудов универсален: если норма вводится, чтобы было ещё легче обвинять, значит станет сложнее защищать. Это очередной профессиональный вызов, не первый и не последний. Адвокатам нужно быть в ещё более активном профессиональном тонусе.

Чтобы подробнее узнать о том, как работать в условиях меняющегося уголовного законодательства и минимизировать риски привлечения к ответственности, регистрируйтесь на нашу конференцию «Уголовное бизнес-право. WCC-2019», которую «Новый проспект» проводит 1 марта в партнёрстве с юрфаком СПБГУ.

Справка «Нового проспекта»

Вадим Клювгант. 60 лет. Родился в Магнитогорске. В 1979 году окончил Свердловский юридический институт по специальности «правоведение». С 1979 по 1990 год работал на различных должностях в органах внутренних дел, где прошел путь от следователя до руководителя следственного отдела. Был заместителем начальника ОВД Правобережного районного Магнитогорска. С 1990 по 1993 год — народный депутат РСФСР (РФ), член Верховного Совета РФ, где занимал пост ответственного секретаря Комитета ВС по вопросам законности, правопорядка и борьбы с преступностью. 12 декабря 1991 года проголосовал за ратификацию беловежских соглашений о прекращении существования СССР. Участник Конституционного совещания. Входил в состав фракций «Демократическая Россия». В 1991—1995 годах — мэр Магнитогорска. В разные годы на общественных началах был советником Министра РФ по налогам и сборам, руководителя Госналогслужбы РФ.

С 1995 года — заместитель генерального директора ЗАО «Группа Стилтекс». В 1998 году — управляющий директор компании Nosta Metallhandels GmbH (Германия), занимавшейся поставками сырья и торговлей продукции ОАО «НОСТА» (Орско-Халиловский металлургический комбинат). Избирался членом совета директоров ОАО «Оскольский завод металлургического машиностроения». В 2000—2002 годах — вице-президент ОАО «Тюменская нефтяная компания». В 2001 году завершил обучение в Международном центре нефтегазового бизнеса МГИМО МИД РФ. С марта 2002 года — директор по внутрикорпоративным вопросам, старший вице-президент нефтяной компании «СИДАНКО». В 2003—2004 годах — член правления, первый вице-президент группы компаний «Нобель Ойл»: отвечал за управление активами и бизнесом.

С 2005 года — адвокат. С февраля 2015 года — член Совета, а с февраля 2017 года — вице-президент Адвокатской палаты Москвы и заместитель председателя Комиссии Совета ФПА РФ по защите прав адвокатов. Основными областями специализации являются: уголовное право и уголовный процесс; правовое регулирование предпринимательской и иной экономической деятельности; защита прав человека и основных свобод; профессиональная этика адвоката. Ведёт особо сложные и резонансные дела, в частности:

— в течение 7 лет (2007-2014) возглавлял российскую команду защиты экс-главы ЮКОСа Михаила Ходорковского (признан иностранным агентом);
— выступая на стороне потерпевших, выиграл дело о нападении в январе 2006 года на прихожан московской синагоги на Большой Бронной улице;
— защищает академика РАН РФ Ю.С. Пивоварова;
— на условиях pro bono успешно защищал фигурантов дела о беспорядках на Болотной площади и об аварии в Московском метрополитене.

Автор многочисленных публикаций по правовым и смежным вопросам в специальных изданиях и СМИ. Активно участвует в законопроектной деятельности, а также в экспертном анализе нормативных актов. Кандидат исторических наук.

Ранее на эту тему:

Наталья Шатихина: «С добрыми глазами и ленинским прищуром»

Кто отправил ФСБ в поход на «Восток»

Суд арестовал Кирилла Ласкина на два месяца

Активы Сабадаша идут с молотка

Следы по делу Арашуковых ведут в Петербург

Фото: Интерпресс / PhotoXPress.ru