Советский плакат 1952 года. Художник Алексей Кокорекин
Есть люди, разгрызающие кобальтовый сплав, а есть люди, мечтающие о том, чтобы в России была непременно установлена какая-нибудь официальная государственная идеология. Вот председатель Следственного комитета Александр Бастрыкин заявил на днях, что это просто необходимо: «Работа над нашей Конституцией должна быть продолжена, — сказал он. — Просто отмахнуться, что не может быть никакой идеологии государственной, не получится». «Идти по пути определения перспектив нашего развития без закрепления этих перспектив в Конституции», по мнению Бастрыкина, нельзя.
В Кремле на это отреагировали осторожно: пресс-секретарь Владимира Путина Дмитрий Песков сказал, что мнение Бастрыкина — это, конечно, мнение авторитетного человека, но прямо сейчас какой-то специальной позиции насчет идеологии у Путина нет. Другими словами, не подтвердил, но и не опроверг.
Сенатор Андрей Клишас высказался более определенно: современная Конституция, дескать, после правок 2020 года и так стала отвечать всем запросам общества, а статья о том, что «никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной» относится к не подлежащей правкам первой главе; изменить ее можно только путем принятия нового Основного закона. Но при этом отметил, что Конституция — «живой документ, а не памятник и может быть изменена при наличии общественного запроса».
Потому что, мало ли, обстановка за два года несколько поменялась, вдруг президент решит выступить с новым «общественным запросом»? А других в России и не бывает, у нас даже бесконечное продление президентских сроков полномочий и то исключительно по просьбам граждан делается.
В свое время Александр Бастрыкин, как известно, сделал хорошую комсомольскую карьеру: был секретарем сначала в ЛГУ, потом в горкоме и обкоме ВЛКСМ. И как раз курировал вопросы агитации и пропаганды, а также культуры и военно-патриотического воспитания. Его внутренняя тяга к идеологии совершенно понятна: люди такого склада 30 лет жили ожиданием реванша и боятся не дотянуть до полного триумфа, когда он уже вроде бы так близок.
Но ведь не только Бастрыкин, и другие высокопоставленные чиновники придерживаются того же мнения. Министр юстиции Константин Чуйченко, к примеру, не далее как на ПМЭФ-2023 рассуждал: «Конечно, нам придется решить вопрос со статьей Конституции, где указано, что у нас нет ни государственной, ни обязательной идеологии». Потому что запрет на госидеологию, пояснил министр, был в свое время принят «по совету наших так называемых партнеров». Как будто в 1991-м были какие-то варианты…
Многие принимают заигрывание власти с советским наследием как желание реставрации СССР в буквальном смысле. Но сам Кремль вовсе не спешит поддакивать неосоветским энтузиастам. Любая формализованная идеология — это ответственность. Она свяжет руки и самой власти, которая будет вынуждена следовать взятым на себя обязательствам, а они далеко не всегда удобны. Сила путинской власти как раз в том, что она в любой момент может вильнуть и в либеральную, и в социалистическую, и в национал-патриотическую сторону — куда угодно, может совершить и прекратить любой маневр; необходимость же подчиняться уставам со временем обязательно станет для власти слабостью.
От постоянного маневрирования некоторые из путинских соратников, менее энергичные, по всей видимости, уже устали. Им хочется простоты и ясности, взять всё и поделить, и соблазнительная мысль о госидеологии уже овладела их умами, хотя еще и не созрела до четкой формулировки. Пока никто не готов описать идеологию в деталях, но всех сводит с ума определение «государственная». Она как бы может быть любой или вовсе никакой — главное, чтобы государственной. Суть не в том, чтобы составить какое-то четкое описание идеала (что, собственно, и есть идеология), а в том, чтобы наделить государство правом легально цензурировать образ мысли граждан по своему усмотрению.
Конституция в такой оптике рассматривается не как контракт с обществом, а как своего рода манифест, закрепляющий победу определенной группы лиц в политической борьбе и их власть над остальными. Манифест часто становится политической программой, содержание которой меняется в зависимости от изменяющихся обстоятельств, как советская конституция, которая провозглашала то стремление к мировой революции, то диктатуру пролетариата, то победу социализма. Уточнялось и внутриполитическое содержание: в 1936 году, например, СССР был «государством рабочих и крестьян», а в 1977 году стал «государством, выражающим интересы рабочих и крестьян», — государство уже превратилось в отдельную сущность.
На практике, разумеется, заниматься идейным надсмотром предстоит вполне конкретным людям — масштабному разветвленному аппарату работников идеологического сектора. Государственная идеология — это в первую очередь власть государственного идеолога.
Спикер Совфеда Валентина Матвиенко недавно предложила (не в первый раз) создать в России министерство счастья — должно быть, это оно и есть. Специально обученные люди будут помогать соотечественникам осознавать их счастье жить в лучшей в мире стране. Работа обещает быть денежной и не особенно тяжелой, как раз для бывших и будущих комсомольцев.
