Фото: Светлана Привалова / Коммерсантъ
Последствия теракта в «Крокус сити холле» могут оказаться суровыми: Россия, похоже, стоит на пороге возвращения смертной казни в практику российского правосудия. Вместе с тем смертная казнь не останавливает последующих преступников, иначе везде, где она существует, хватило бы ровно одной казни.
Обсуждение возвращения смертной казни сдетонировало после кровавого теракта в московском «Крокус сити холле», унесшем жизни, по последним данным, уже 143 человек — некоторые пострадавшие скончались уже в больнице. Отмена моратория на высшую меру обсуждалась не раз, но сейчас пойти на это вполне могут из принципа — в пику Западу.
Возмущенная общественность жаждет мести. Возглавил это движение, естественно, зампредседателя Совбеза РФ Дмитрий Медведев. «Что делать? Их поймали. Молодцы все, кто ловил. Их надо убить? Надо. И это будет. Но гораздо важнее убить всех причастных. Всех. Кто платил, кто сочувствовал, кто помогал. Убить их всех», — заявил он.
Медведев уже давно погрузился в пучину буйного боевого транса, наподобие того, в какой некогда впадали берсерки, употребившие специального напитка (бывшему президенту, наверное, и того уже не нужно). Как будто он слишком буквально воспринял известную композицию «Убей их всех» рок-группы «Черный обелиск», проигнорировав пока что концовку. Но и многие другие высокопоставленные политики ему вторят, пусть и не в таких симоновских выражениях.
В Госдуме и Совфеде уже изобразили высшую степень озабоченности, хотя и несколько обтекаемо. «Эта тема, безусловно, будет глубоко, профессионально, содержательно проработана, и будет принято решение, которое будет отвечать настроениям и ожиданиям нашего общества», — пообещал, например, руководитель фракции «Единая Россия» в Думе Владимир Васильев. Понимать это можно как угодно: как анонс, или, наоборот, как убаюкивание, а вернее всего, это означает, что парламентарии не сделают ничего, пока не высказался президент.
Возможно, конечно, что все поддерживающие идею чиновники и депутаты всего лишь помогают обществу спустить пар, как это было в случае с повышением пенсионного возраста: тогда тоже очень многие надували щеки, но на деле всего лишь тормозили протест как могли. Но во всяком случае такого накала требования казней не было даже после Беслана.
Лидер «Справедливой России» Сергей Миронов предложил провести по этому вопросу референдум. Но референдум в современной России штука излишняя: непредсказуемый результат ни в коем случае не устраивает власть, а для предсказуемого не нужны лишние дорогостоящие телодвижения. Поэтому спикер Госдумы Вячеслав Володин в ответ и заявил, что никаких референдумов не требуется, а достаточно только решения Конституционного суда, который некогда мораторий на смертную казнь и ввел.
Стоит вспомнить, как это происходило. Ведь смертная казнь в России существовала не так уж и давно — до 1999 года. Почти на всём протяжении 1990-х она не просто существовала как артефакт советской эпохи, а вовсю применялась. Наибольшее количество смертных приговоров в РФ было приведено в исполнение в 1995 году — тогда было расстреляно 86 человек, а к моменту введения моратория уже вынесенных смертных приговоров насчитывалось около тысячи.
Отмена смертной казни от России требовалась по условиям вступления в Совет Европы. Причем европейцы настаивали на полной отмене, однако возможность высшей меры наказания была и остается до сих пор заложена в Конституции РФ. Тогда Борис Ельцин просто перестал подписывать приговоры о смертной казни, а те, что уже были вынесены, массово заменили на пожизненное заключение либо лишение свободы на 25 лет. КС РФ чуть позже выдал юридическое обоснование, признав применение смертной казни неконституционным до тех пор, пока во всех регионах страны не будет создан суд присяжных. Именно этого и требует Конституция: в ней сказано, что смертная казнь «может устанавливаться в качестве исключительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей».
В тот момент казалось, что условие не будет выполнено никогда. В частности, невероятным казалось появление суда присяжных в Чечне, фактически не контролировавшейся тогда Москвой. Тем не менее в нулевых этот институт был создан, и Чечня стала последним регионом, где появились присяжные — в 2010 году. Это, правда, не всем понравилось, так как, несмотря на малый процент дел, предназначенных присяжным, среди них немедленно вырос процент оправдательных приговоров. Более того, были случаи, когда присяжные выпускали на свободу даже тех, кто совершил жестокие преступления. В той же Чечне первые дела с участием присяжных привели как раз к оправданию обвинявшихся в бандитизме и нападении на силовиков, чего в наши дни, конечно, невозможно представить.
Непрекращающееся военно-политическое напряжение всё же изматывает нервы россиян и снижает иммунитет к насилию. Один из силовиков, участвовавших в задержании террористов из «Крокуса», отрезает задержанному кусок уха и пихает в рот (наградили ли его за рвение? уж верно, если еще не наградили, так наградят); затем соцсети облетают фотографии применения пыток к другому задержанному; третьего на судебное заседание привозят прямиком из реанимации, в инвалидном кресле — и всё это практически не вызывает осуждения в публичном пространстве. Еще полтора года назад на убийство бойцами ЧВК «Вагнер» перебежчика кувалдой смотрели в основном с отвращением. Теперь анархическое насилие и пытки стали, видимо, уже казаться нормой на общем фоне бесконечных жертв.
Думается, вряд ли россияне на самом деле хотят именно возвращения института смертной казни, пыток и наслаждаются видом отрезанных частей тела. Ими движет острое и вполне объяснимое желание максимально сильно здесь и сейчас наказать конкретных террористов, которые только что хладнокровно убили почти полтораста человек на глазах у всей страны. Но совсем не факт, что общественность желала бы регулярного использования этой практики. Большинство наверняка понимает, что здесь, как при употреблении изменяющих сознание веществ, очень просто в какой-то момент незаметно перейти определенную грань. Если в порядке вещей отрезать ухо террористу, и государство закроет на это глаза, то отчего же нельзя на месте отрезать ухо, например, педофилу? А наркоторговцу, убийце, телефонному мошеннику? В конце концов, тому придурку, который не включает поворотники?
Принцип «око за око» предписывался «Русской правдой» Ярослава Мудрого, так что его восстановление может быть истолковано как возврат к традиционным ценностям; хотя этот древний свод законов предписывал именно кровную месть, то есть право на расправу имели непосредственно родственники убитого.
В смертной казни нет ничего, кроме мести многих людей одному опосредованно, руками государства. Она не останавливает последующих преступников, иначе везде, где она существует, хватило бы ровно одной казни — уже вторая означает, что это не является ограничителем. В Китае, где казнят в том числе за коррупцию, казни, а значит, и коррупция, не прекращаются. Тем не менее казни в мире сохраняются, и в последний год их количество даже показывает рост. В основном они распространены на традиционалистском Востоке, где к человеческой жизни относятся более философски. На Западе смертная казнь существует лишь в части штатов США, и это тот случай, когда американские реднеки вряд ли служат хорошим примером.
Формально препятствие, на которое ссылались судьи 25 лет назад, исчезло. Что еще важнее, Россия покинула Совет Европы, куда когда-то упорно стремилась. Вот это и может стать главным психологическим драйвером для отмены моратория — желание властей еще больше подчеркнуть свое отличие от Европы, от которой Россия в последние 2 года бежит как можно дальше и возвещает «да, скифы мы! да, азиаты!» как можно громче. Похоже, смертная казнь кажется национал-патриотам верным атрибутом сверхдержавы, которая обязана отречься от европейской цивилизации. В чём сила, брат? В возможности убивать без последствий.
