«Такой воли дуракам, как сегодня, советская власть не давала». Директор Ельцин Центра о фильме «Непрошедшее время»

Фото: theunfinishedtime.com

Александр Дроздов. Фото: theunfinishedtime.com

Александр Алексеевич, как вы появились в этом фильме? Кто и когда вас пригласил сесть перед видеокамерой, чтобы вспомнить молодость и то, чем был СССР в конце 80-х?
— Поговорить на камеру Яна Визинберга меня пригласили в 2013 году. Не уверен, что именно та первая запись вошла в фильм, потому что работа шла долго, неспешно. К ней возвращались. Поводом к созданию этого 10-серийного фильма стала наша собственная работа, которую мы вели в Фонде Ельцина, начиная с середины нулевых.
Вы знаете, что по федеральному закону мы состоим из музея, который скорее стоит называть экспозицией, посвященной 90-м, архива и библиотеки. Мы начали создавать архив. Первым шагом была покупка фото и документальной хроники. Кстати, на основании этих материалов мы издали фотоальбом, сопровождаемый текстом, который называется «90-е. Страна».

Это интересная работа. Импульсом послужило то, что архив ИТАР-ТАСС открыл серию, издав том «50-е. Страна». Мы подхватили тему, стилистически отнеслись с уважением. Было бы интересно сделать такие книги и про 60–80-е.
Одновременно мы вели съемку интервью у себя в фонде. Изначально делалось это без прицела на перевод этого всего на экран. К камере выходили и Шахрай, и Волошин, и многие помощники президента. И Батурин, и Краснов, и Сатаров. Кстати, мы думаем над тем, чтобы сделать бумажный вариант «Непрошедшего времени».
Так началась работа над видео. Расходились, потом снова сходились, смотрели, обсуждали всё это. Дело шло неспешно. Но не от лености, а от желания сделать всё основательно.
На сайте создателей фильма есть серия популярных вопросов и ответов по этому фильму. Они тоже говорят, что всё началось со съемок для Ельцин Центра. То есть Ельцин Центр — соавтор фильма? Так можно говорить?
— Конечно, вполне допустимая формулировка. Хотя бы потому, что это была совместная работа на старте. Навряд ли бы команде Визинберга удалось самостоятельно собрать всех спикеров. Думаю, что это было бы практически невозможно, и тем не менее удалось.
В первых сериях Владимира Путина в кадре нет, но в трейлере ко всему сериалу он есть. Появление Путина в фильме — ваша заслуга?

— Он, конечно же, был прекрасно осведомлен, что за обращением авторской группы, которая готовит этот фильм, стоит Ельцин Центр. Иначе мы вряд ли бы его лицезрели. Его записывали в 2019 году.
Похоже. Он в кадре больше похож на себя нынешнего, чем на себя образца 2012 года.
— И на себя будущего.
Создатели фильма говорят, что далеко не все герои фильма, их высказывания есть в экспозиции Ельцин Центра. Говорят, что у вас нет ярких оппонентов Ельцина: Хасбулатова, Руцкого, Бабурина, Кержакова, Лужкова…
— У нас есть и Хасбулатов, и Зюганов, и Скуратов. Приезжайте. Это всё вас ждет. Но не в виде тех интервью, что есть в фильме. Вообще, мы неоднократно приглашали их к нам. Приглашали Хасбулатова на дискуссию — он отказался. КПРФ и Зюганов обходят нас стороной. В принципе, весь этот круг лиц, как черт от ладана от нас… Лет пять назад мы приглашали Жириновского. И он вел себя сдержанно, очень пристойно. Что-то даже похвалил…

Слева направо: Владимир Жириновский, Руслан Хасбулатов, Александр Руцкой, Геннадий Зюганов. Фото: theunfinishedtime.com

В своем базисе он всё же был человеком образованным…
— Конечно. Хотя депутаты, которых мы пригласили в прошлом году (а их очень интересовала наша работа с детской и с молодежной аудиторией), были удивлены, что у нас никто не впрыскивает малолетним посетителям ядовитую идеологию. Об этом Михалков любит всё время напоминать…
Этим заняты иные профессионалы сегодня.
— Ну да. И те наши гости-депутаты были приятно удивлены. А потом были удивлены мы, когда эти наши гости обратились в Генпрокуратуру с запросом проверить нас на всё, что можно в этой жизни, на всякие госкомы, надзоры, потребы и закон о печати. И в конце еще и на экстремизм.
Судя по всему, у ваших оппонентов ничего не вышло. Вы продолжаете работать.
— Продолжаем. Потому что даже при большой фантазии найти что-то похожее на признаки экстремизма у нас не получается. Очень хочется, я понимаю. Но крыть нечем.
К слову, о политической культуре. Знаете, какая у меня мысль осталась после первой серии? А ведь в конце 80-х мы жили при демократии. Степень цинизма политиков и участников публичных дискуссий в сравнении с настоящим временем буквально шокирует. Какие наивные и вежливые люди были тогда! Это ложное впечатление человека, который не жил в то время или был ребенком?

— Вы очень точно сформулировали. С тех пор, когда пришел в Белый дом в июле 1989 года, и до момента, когда мы вместе с редакцией моей газеты переехали на улицу Правды, я жил в очень творческой, очень спокойной обстановке. Конечно, была острота, но не было в то время, так сказать, личностного нерва. Грубо говоря, морды никто никому не бил и на персоналии не переходил. Все держались в рамках. Да, это была политическая борьба, очень жёсткая. Но тем не менее была политическая культура. Те же съезды Верховного Совета отличало какое-то очень достойное, корректное поведение. 
Потом наметились отходы от этой линии. В основном это было связано с тем, что отдельные руководители перебарщивали в оценке своей роли в мировой истории. Вообще, это происходит очень быстро. На глазах человек начинает обрастать номенклатурой…
А насколько эта метаморфоза после обретения власти советская, а насколько общечеловеческая?
— Советского было в этом действительно очень много. Прежде всего от системы, которая произвела этих людей — людей, которые тогда оказались в Верховном Совете: аппаратчики в чистом виде, которые окружали некоторых руководителей. И тут уже начиналось смещение сознания…
В конце второй серии вы называете победу над попыткой государственного переворота в августе 1991 года «незавершенной буржуазной революцией»…
— Да, это мои слова.
Вы сказали это 10 лет назад. Сегодня сказали бы так же?
— Я готов это повторить. Только я бы добавил: буржуазно-демократическая революция. По всему это было именно так. В Москве, Питере и Екатеринбурге на улицы вышел средний класс, который потом стал драйвером российской экономики. Будущие челночники, которые превратились в бизнесменов. Это были деятельные люди. И случайных людей там не было вокруг Белого дома. Люди были мотивированными.

Тема люстрации возникает в этом фильме. На ваш взгляд, состоись люстрация в сценарии Галины Васильевны Старовойтовой, революция была бы завершившейся?
— Мне кажется, что это одна из ошибок Бориса Николаевича. Я знаю, что со мной многие не согласны: и те, кто работает в Ельцин Центре, и за его пределами, и соратники, и коллеги первого президента. Я даже не собираюсь сравнивать это с опытом Чехии, который был более удачен, чем опыт Польши. Но по крайней мере подход к этому надо было сделать. Могу только гадать, чем был мотивирован Борис Николаевич: крестьянскими своими глубинными воззрениями, или готовностью, умением прощать, или более масштабными вопросами, чем возня с теми, кто проиграл в 1991, а потом в 1993 годах. Не знаю…

Есть популярная точка зрения, что Ельцин, как человек, который оперся на спецслужбы, просто не мог пойти на люстрацию.
— Мне кажется, это упрощение. Спецслужбы, вообще, это очень гибкая материя. Очень показательно, что, когда в августе 1991 года люди снимали памятник Дзержинскому на Лубянке, шторы в Большом доме были опущены. Но там находились люди с табельным оружием. Хотя бы воздух-то выстрелить было же возможно.

Молодой человек накидывает петлю на статую Феликса Дзержинского на Лубянской площади в Москве 23 августа 1991 года. Фото: кадр из фильма «Непрошедшее время»

Так ведь это могло привести к штурму офиса КГБ. Вспомните, сколько людей тогда было на Лубянской площади.
— А это о чём говорит? О том, что люди ощущали предел. «Альфа» и «Вымпел» отказались штурмовать Белый дом, который в дни путча был окружен людьми. А наша редакция находилась как раз в самом доступном месте для штурма Белого дома — пристройка четырехэтажная с плоской крышей. Это вскрывалось, как консервная банка, элементарно… Но, когда этого не произошло, я понял, что это финиш системы. Система кончилась. Потому что, если такие подразделения не выполняют приказы, значит всё, системы нет.
Я напомню, что в спецслужбах тогда были и новые кадры, и новые назначения. Думаю, что и ту систему можно было бы переналадить, чтобы держать каркас системы. То есть сохранение конституционного порядка, когда содержимое в наших головах уже не было их заботой. 
О чём говорилось тогда в контексте люстраций? Ограничение в доступе к политической деятельности людей, которые себя проявили.
Чтобы больше не лезли в мозги молодежи?
— Совершенно верно. А что мы имеем сегодня? Коммунисты, как передовой революционный отряд российского общества, просто монетизировали свой статус. Тогда же речь никоим образом не шла о том, чтобы вскрыть архивные подвалы. Это было бы на самом деле очень опасно. Обоюдоостро, я бы сказал.

Здание органов госбезопасности на Лубянке в 2014 году. Фото: moscowjob.net

Утверждается, что интервью для фильма «Непрошедшее время» записывались в 2012–2021 годах. Как вы понимаете, кому и зачем сейчас нужен выход этого фильма? Август — важный символический месяц?
— Совпадение случайное. Мы готовились выпустить его значительно раньше, чем появился другой недавний фильм про 90-е. Но еще продолжалась работа с титрами, с правами на используемые материалы. С моей точки зрения, фильм «Непрошедшее время» вечен как документ истории. Адресован он людям, которым интересно взглянуть в то время, услышать из первых уст, что это было вообще. Может быть, задуматься.
Конечно, этот фильм заслуживает QR-кода в учебнике истории. Я знаю, что мой коллега, руководитель Президентской библиотеки Бориса Николаевича Ельцина в Петербурге, добился того, что в школьные учебники ввели QR-коды, которые дают возможность выйти на источники. Пожалуй, это самое важное, даже важнее самого учебника. Потому что в новом учебнике, например, сказано, что ГДР и ФРГ не воссоединились мирным путем, а сделали это через аншлюс. Но если у вас есть QR-код, вы можете почитать, что это было на самом деле.
Тут главное, чтобы наследники Владимира Мединского в профильных ведомствах разделяли вашу точку зрения. Учебники теперь пишут они.
— А это совершенно необязательно (улыбается).
Этот фильм поможет справиться с пропагандистскими штампами о геополитической катастрофе, которой в Кремле считают развал СССР, с тем, что младореформаторы якобы наворовали денег и поэтому их при Путине выдавили из политики?
— Конечно, он помогает. Переломить и сместить фокус, сменить оценку — это дело такое долгое, такое трудное… В чём специфика нашего положения как института, учрежденного Российской Федерацией специальным законом? Института, который Российская Федерация может закрыть по своей доброй или недоброй воле только через суд. Специфика наша в том, что мы в принципе лишены трибуны. Мы лишены информационной площадки. Упаси Господи спорить с телевизором! В принципе, наш выход в белый свет ограничен нашим сайтом, какими-то отдельными интервью, событиями вроде этого фильма, нашими конференциями, круглыми столами.
Так сложилось, что информационный ресурс у нас ограничен, хотя в этом году мы оформили наконец регламент Научно-исследовательского центра. И, конечно, было бы замечательно, если бы с позиции этого центра можно было бы с более высокой информационной подставки говорить о том, о чём говорится в фильме. Но кое-что тем не менее происходит. Скажем, конференция по истории сталинизма, которая проводилась в этом году уже 18-й раз. Она дает поводы для обсуждения.
Вы назвали несколько ключевых точек в апологии периода после 90-х, с которыми соперничать очень трудно. Это потребует времени. Безусловно, в будущем что-то сместится в понимании событий, которые мы обсуждаем сейчас.

Режиссер фильма — иностранец. Спонсор — гражданин США и Великобритании Евгений Маркович Швидлер. В РФ сегодня деньги из-за рубежа — это повод сделать кого угодно иностранным агентом. В этом смысле, на ваш взгляд, рисков нет, в том числе для вас лично?
— Нет, абсолютно. Действительно, фильм финансировался из-за рубежа. Но финансировалась творческая группа. За всё время нашей работы мы всего один раз получили деньги из-за рубежа в виде гранта. Это был грант Microsoft после того, как завершилась огромная работа в 2015–2016 годах по монтажу специального очень сложного оборудования. Это был большой объем. Microsoft предложил этот грант. В итоге он был конвертирован в технику. Никаких поступлений денег не было. Более того, когда был открыт канал работы за рубежом с иностранной валютой, мы переводили деньги за рубеж через Сбербанк на подготовку и проведение конкурсов, например за лучший перевод с русского языка на иностранный, на какую-то театральную постановку и так далее.
Конечно же, была масса предложений получить деньги в России. Но как-то чутье уже давно подсказывало, что лучше не надо.
Вы вспомнили другой документальный фильм о 90-х, который вышел в этом году. Его авторов упрекают в агрессивности, необъективности трактовок. Вы его посмотрели?
— Да, я посмотрел. Одну часть. Когда там пошел рассказ про моих друзей, настрой исчез.
Как вы видите цель, которую преследует автор?
— Буду неоригинален. Похоже, что авторы ищут новую аудиторию, новую платформу. Речь идет о смене поколений. Насколько это будет удачно? Просмотров колоссальное количество. Судя по моим разговорам с людьми значительно младше меня и совсем юными, сказать, что кто-то об этом всерьез задумался, я не могу. Воруют в стране? Единственное применимое время к этому глаголу — настоящее. Я, честно говоря, уловил безразличие в реакциях на этот фильм. Агрессия, с которой авторы обращаются к аудитории в тех мягких интерьерах, по-моему, не даст нужного им результата.
Конечно, были грубо искажены и ход, и результаты исторических событий. И с Чечнёй, и с выборами 96-го года, и с залоговыми аукционами. Те аукционы сами по себе, наверное, не сильно красили зарождающуюся систему свободного рынка. Но, как бы то ни было, с ними всё ясно. И участники залоговых аукционов не раз выдвигали желание, которое не было встречено и поддержано, рассчитаться за то, как эти аукционы проходили.
Что касается 96-го года, это самый острый момент. Он вообще не осмыслен с моей точки зрения. Он осмыслен механически. Зюганов заявляет, что тогда победили они. Ну хорошо, вы победили, но что дальше? Что вы сделали для того, чтобы отстоять свою победу? С моей точки зрения, Борис Николаевич просто неизбежно должен был победить в той ситуации. Абсолютно неизбежно. Потому что Зюганов добровольно, как сейчас говорят, откатил. Понимаете? Я знаю людей из его окружения, которые признавали, что были не готовы. Было полное непонимание, при каких условиях они могли бы перехватить власть. Как можно было бы справиться и с этой системой, и с оппозицией, которая выросла тогда уже основательно и в коммерческой сфере, и в промышленной. Там всё было очень неоднозначно. Да, Лебедь, конечно, сыграл важную роль.
Его очень не хватает в этом фильме.
— К сожалению, это невозможно.
Заметили, какая его цитата гуляет в интернете в эти два года? О том, что такое война и чем она заканчивается в любом случае.
— Да. Как раз хотел сказать об этом. Чем он особенно дорог. Он просто понимал, в чём состоит главная задача командира: беречь своих людей.

Вам не кажется, что острота претензий к времени правления Ельцина, она сегодня уже поколенческая? Что Ельцина и людей, которые тогда были с ним связаны и заняты сегодня сохранением памяти о том времени, те, кто не имеют опыта жизни в СССР, просто неспособны понять? Сегодня навыки скрывать от всех то, что ты думаешь на самом деле, чтобы не получить проблем, должны быть сильнее, чем 35–40 лет назад?
— Да, вы правы. Оценить в полной мере то, что было тогда, многим сегодня трудно. Авторы альтернативного фильма, снятого оппозиционными деятелями, ссылаются на свои семейные переживания. Простите, переживания были у всех. И мои 90-е годы — это американские горки. Мне кажется странным непонимание, что там были риски и там были шансы. И это была, вообще говоря, игра с серьезными ставками. А в обсуждаемом фильме в оценке происходящего звучит недовольство, неприятие того, что не состоялось перераспределение.
Вспоминается уличная кричалка «отобрать и поделить».
— Примерно так, да. Что касается вашего вопроса про молчание. Как было сказано однажды, сегодня надо молчать как никогда. Молчите. Но тасуйте карты.
Создатели фильма стали публиковать отдельные ролики с героями фильма. Зюганов первый. Не обидно, что первым пошел человек, который называет Ельцин Центр гадюшником и призывает заменить его на центр патриотического воспитания?

— Абсолютно нет. Это объект не обиды, а сочувствия. Столько лет, и всё об одном и том же… Они много раз говорили о том, чтобы закрыть Ельцин Центр. Мой ответ: друзья, берите власть и делайте что хотите с этим 68-м законом.
К вопросу о патриотизме. Как бы вы ответили на вопрос, что такое патриотизм для вас?
— Слишком много говорится об этом. И громко слишком говорится. Это вообще тихое слово. Приходит он, как мне кажется, далеко не в младенчестве, конечно же. Он приходит с ощущением почвы, на которой стоишь. С ощущением семьи, чем она дышит. Каковы ее ценности. Это вопрос культуры, конечно же. Слишком громкое, почти истеричное звучание темы патриотизма — это как раз от нехватки культуры. Или наигрыш какой-то… В принципе, это понятие, которое не требует определения строгого. Как свобода: она есть — и мы ее не чувствуем, ее нет — и мы задыхаемся. Примерно то же самое с патриотизмом. С моей точки зрения, вообще нет нужды проявлять его нарочито. Это внутреннее состояние. Лучше быть один на один со своим патриотизмом.
Вы хорошо сказали, что это вопрос культуры. У нас ведь и термин «государство» постоянно путают с народом или страной. Меня учили в школе в 90-е, что государство — это орган управления и насилия. Если это помнить, то многие паттерны пропаганды просто сгорают.
— Согласен.
Как вам в сегодняшних условиях удается функционировать, сохраняя баланс, не предавая демократические ценности, не сваливаясь в пропаганду? Список имен попечительского совета Ельцин Центра — это скорее оберег или это скорее наручники, вериги?
— Не вериги, конечно же. И не оберег. Потому что сложился такой порядок, что никто из членов попечительского совета, включая руководителя, ни разу публично за нас не вступились. И правильно сделали, вообще-то говоря. Пусть это покажется какой-то формальностью. Свобода слова, в конце концов, у нас существует. И каждый, кому не нравится Ельцин Центр, волен высказываться. Члены совета за нас не вступаются, и это не нужно. Мне кажется, это осложнит наше положение.
Очевидно, что и их положение это бы усложнило тоже.
— Именно так. Те, кто обращают свои, так сказать, объективы в наш адрес, прекрасно понимают, что говорить можно что угодно. И делать, кстати, тоже: угрозы минирования, ложные пожарные тревоги — это продолжается регулярно. Но мы перестали реагировать и вступать в полемику. Чаще всего это совершенно бессмысленно. Спорить не о чем. Кричать с берега на берег смысла нет.

Митинг в Москве в 1991 году. Фото: кадр из фильма «Непрошедшее время»

Вам самим работать стало сложнее сегодня? Сравните с тем, что было 10–15 лет назад.
— Разница есть. Потому что сначала случился 2014 год, а потом случился февраль 2022 года. В условиях, по сути дела, военного времени мы вынуждены обращать внимание на то, с чем мы выходим к аудитории. Безусловно.
Это цензура или самоцензура?
— Самоцензура. Я не помню случаев прямых просьб или тем более указаний. Мы просто чувствуем атмосферу. Но с нашим городом, с Екатеринбургом, работать легко. Сложилась уже наша аудитория.
Удаленность от стен московского Кремля спасает?
— (Смеется.) Никогда не задумывался об этом, честно говоря. Два часа лету. Приходится летать регулярно. Делаю это с удовольствием. Тут главное — отношение местных властей. И мэр, и губернатор, думаю, как и все горожане и жители области, со временем нас приняли. Сказать по правде, сначала смотрели с неудовольствием и раздражением. «Сейчас они нам в этом здании устроят китайский рынок! А что там еще можно сделать?» Здание, которое мы получили в подарок, планировалось как огромный бизнес-центр: с продажами дорогих автомобилей, курортом, салоном спа, который мы переделали в кинозал, изменив углы наклона. Много чего переделали с большим трудом. Приспособили музей, которого там в помине не было. 
Помню, как мы провели конкурс на проект, первый раз вышли на выставку «Экспо» с макетом. Произвели впечатление. У нас же в проекте был пешеходный мост через Исеть. Это было воспринято как наглость. «Не нужен нам никакой мост! Будем ходить по льду». Сегодня мы уже часть ландшафта.
Сегодня под запретом практически всё, на чем была основана доктрина Ельцина. В память о фильме «Непрошедшее время» запала фраза Ельцина, что при нем никакого министерства пропаганды не будет. Это в четвертой серии, когда стало понятно, что с обществом не работали по теме шоковых реформ. Сегодня любые шоки пропаганда либо пытается объяснять, либо купирует, либо провоцирует.
Уговори младореформаторы Ельцина 30 лет назад, мы бы с вами не обсуждали то, во что превратились медиа в РФ сейчас?

— Абсолютно правильно. Это абсолютно точно сформулировано Я и тогда, и тем более сегодня уверен в том, что политика реформ Гайдара, которые были радикальными, сложными, не очень понятными или вообще непонятными, должна была быть информационно упакована. Особенно когда из круга младореформаторов звучали честные фразы о том, что нам придется переступить через какую-то часть пенсионерского населения. Программу необходимо было очень хорошо информационно оформить. Но Борис Николаевич сохранил привкус вечного надзора: ни шага влево, ни шага вправо. Тем более совсем свежими были его перипетии с Горбачевым. Он считал, что и так всё вроде бы понятно. Мне кажется, это был существенный просчет. Существенный технологический просчет.
Вы обсуждали результат работы над фильмом «Непрошедшее время» с Татьяной и Валентином Юмашевыми?
— Конечно, обсуждали. И эта работа им нравится. Мне кажется, всё, чего хотели режиссеры и что сделали в итоге, совпало с нашими пожеланиями, с нашими внутренними установками.

Татьяна и Валентин Юмашевы. Фото: theunfinishedtime.com

Возвращаясь к 90-м. Знаете, очень важное качество Ельцина, как мне кажется, это умение называть вещи правильными именами. Мы с вами говорили о том, что молчания слишком много. И замалчивания. Не хватает точных слов, правильных слов для вещей, которые нас окружают и которые с нами происходят. Я лично, как журналист, как редактор, испытываю физические страдания от того, что я слышу.
Я же как журналист позволю здесь напомнить, что первая чеченская война официально не называлась войной на старте. К вопросу о назывании вещей своими именами. Помните, как это называлось тогда?
— Операция по восстановлению конституционного порядка. Со временем исправились. Чечня — это отдельная тема. Она будет в сериале. С моей точки зрения, Борис Николаевич переоценил значение идеи территориальной целостности. Ему показалось, что колебания Кавказа неизбежно приведут к распаду, к развалу. В чём я сильно сомневаюсь.
Мы с вами будем спорить, чья на самом деле это была идея? Разные люди окружали первого президента.
— Всё верно. Хотя идея Немцова, реализованная в других географических условиях, она была очень интересной.

Борис Немцов. Фото: theunfinishedtime.com

Россия — страна символов. Помните момент, когда государственным гимном после десятилетия использования музыки Глинки снова стал гимн СССР? Какую эмоцию испытали вы тогда?
— Я был свидетелем, когда это произошло. Это было какое-то юбилейное мероприятие на новой сцене Большого театра. Уже было известно, что грядут изменения, что мы возвращаемся… Когда стал появляться президиум, зазвучал этот гимн. Зал не встал. Не все, но большинство осталось сидеть.
Как быстро вы с этим примирились?
— Я не знаю, как эти скорости во времени вычислять. Как-то незаметно… Все привыкли. И я тоже.
6 августа выходит пятая серия фильма — про события 1993 года. В конце четвертой серии в конце подвешена мысль, что Руцкой и Хасбулатов уже в конце 1992 года поняли, что имеют шансы забрать власть. Дальше кризис, расстрел парламента, новая Конституция. Когда лично вы поняли, что суперпрезидентская Конституция по итогам того кризиса — это путь в сторону от демократии? Это осознание пришло еще в 90-е или уже в нулевые?
— В нулевые. По одной простой причине: и конституция, и президентство в 1993 году связывались только с Ельциным. Каких-то явных признаков перебора лично я не наблюдал.
Ельцин же не вечен.
— Все-таки выборы 1996 года, с моей точки зрения, были конкурентными. Это оставляло надежду. Сомнения в ценности этого документа возникли, когда после Беслана были отменены губернаторские выборы.

Владимир Путин. Фото: theunfinishedtime.com

Вам бывает страшно за то, что происходит со страной и куда она идет?
— Вы знаете, когда ты понимаешь, что происходит, то не страшно. Нет. Абсолютно. Не первый раз. Страна очень деформируется, с моей точки зрения. Я под этим понимаю прежде всего падение культурной основы. Культуры в широком смысле слова, как способа бытования. И вот нынешний способ бытования стал примитивным, что ли… Простые чувства, простые эмоции. Причем из простых чувств и эмоций меньше всего проявляют себя такие чувства, как сострадание или уважение друг к другу.
Когда смотришь ролики в интернете о том, что творится, каким языком люди разговаривают, как они поступают друг с другом в конкретных ситуациях… Сравнивать с Советским Союзом сейчас модно. Я слезы не лью здесь никоим образом. Но могу сказать со всей определенностью, что такой воли дуракам, как сегодня, советская власть не давала.
С окончания войны в Афганистане до первой чеченской прошло 5 лет. С окончания первой чеченской до второй прошло 3 года. 2008 — Грузия, 2014 — Донбасс, 2022 — Украина целиком. Россия в принципе не может жить без конфликтов?
— (Пауза.) Ужасно было бы предположить такое… Я думаю, что если не отождествлять Россию с той или иной системой, то вполне себе умеет. Были периоды довольно славной мирной жизни. Последний пример — это Брежнев с его Хельсинскими соглашениями. Мне кажется, мало кто тогда оценил это. В мемуарах его помощников очень много говорится о том, как он преодолевал сопротивление ретроградов, настаивая на сближении с Америкой. И в итоге мы получили довольно приличный по сроку, почти 10 лет, мир. Мир, который удивительным образом угробили идеологической судорогой в Афганистане. Это была последняя попытка, опять же, нереализованная попытка построить социализм у черта на куличках. Она была искренней, они сами себя уговорили, пустили под откос вообще всё. 
Мы, конечно, будучи неотъемлемой частью иудеохристианской цивилизации, ведем себя иногда небанально, выступая вторыми учениками среди фундаменталистов. Впереди нас, конечно, настоящие фундаменталисты. Там другого цвета знамена. По идее, ведь коммунизм был побежден. Кстати, здорово об этом сказал тот же самый Борис Николаевич. Это он в Америке сказал. Не Россия проиграла, а проиграл коммунизм. Теперь вот новые идеологические схемы формируют...
Православный Иран? Или исключено?
— Это тактические вещи. Я уверен, уже сегодня очевидно, что это тактический проигрыш. Тем не менее это двигают. Кстати, у Михаила Крутихина (иностранный агент) вышла новая книга про иранскую революцию. Я не знал, но оказывается, инициаторами этой революции были левые силы, которые активно поддерживались СССР. Но им не хватило пороху, что называется. И они пропустили вперед фундаменталистов. И это всё закончилось довольно хреново.
И тут мы пришли к началу того, конец чего мы сегодня обсуждали. Революционеры российской империи навряд ли хотели власти большевиков. Вы сказали, что вам очевиден тактический проигрыш идей, которые подарили нам нынешнюю реальность. Вы оптимист?
— Да.

Александр Дроздов. Фото: theunfinishedtime.com