Знаки Навального

Над гробами усопших вождей положено давать торжественные клятвы — и вот Юлия Навальная обещает продолжить дело своего мужа, оппозиционного лидера Алексея Навального, умершего на днях в колонии на Крайнем Севере.

«Я всегда была рядом», — объясняет Навальная. Выступление перемежается видеороликами с митингов, на которых Алексей Навальный клянется в любви к России. Она говорит, что хочет «вместе с вами построить» «прекрасную Россию будущего» — такую, о которой мечтал ее муж.

Передача политического авторитета по наследству женам или дочерям встречается не так уж редко. Не так давно мы наблюдали пример Светланы Тихановской в Белоруссии: супруга оппозиционного блогера Сергея Тихановского неожиданно, в том числе и для себя, стала лидером после того, как мужу отказали в регистрации на выборах, а потом и вовсе посадили. В истории есть и более эффективные примеры: Корасон Акино на Филиппинах, Виолета Чаморро в Никарагуа, Беназир Бхутто в Пакистане — все они тем или иным путем приходили к власти после того, как погибли их мужья или отцы. Пути их были, разумеется разными, однако популярность приводила к победам.

Юлия Навальная сейчас занимает позиции ближе к Тихановской, нежели к Акино или Бхутто, и даже еще более удаленные: свою политическую карьеру она начинает не внутри страны, охваченной борьбой, а находясь за рубежом, то есть изначально находится в положении оппозиционера в изгнании. Внутри страны в это время никаких видимых глазу волнений как раз не происходит, и нет гарантий, что она вообще сможет вернуться в Россию в обозримом будущем. Даже с мужем она в последний раз встречалась, по собственному признанию, два года назад.

Что значит в нынешних реалиях «продолжать дело Навального», сказать не так просто, а в определенном смысле это звучит даже зловеще. Больше нет массовых митингов, громких расследований, создание организаций практически невозможно. Перед Юлией Навальной стоит задача стать публичным политиком, таким же, как ее муж, но в пространстве, лишенном публичной политики вовсе.

Публичность подразумевает публику, а она по большей части за рубежом и находится, и массовые митинги после смерти Алексея Навального состоялись в столицах стран ближнего зарубежья, а не в России. Может быть, Навальной удастся объединить всех этих людей в некое эмигрантское движение наподобие Народно-трудового союза, хотя пока разговоров об этом нет.

Это же обстоятельство, с другой стороны, создает и вполне видимую черту между уехавшими и оставшимися: центр протеста переносится вовне, и с призывами Навальной придется выступать главным образом перед теми, кто хотел бы, чтобы сначала что-нибудь само изменилось внутри России, а уже потом они бы приехали полюбоваться достижениями.

«Прекрасная Россия будущего», главный слоган Алексея Навального, который теперь принимает его жена, в те времена, когда Навальный был еще практикующим вожаком масс, мог раздражать своей максимальной расплывчатостью. В самом деле, представление о прекрасном будущем у всех разное: кто-то наоборот с удовольствием построил бы ГУЛАГ и всерьез считал его лучшим из миров, и комсомольцы 1920-х тоже строили «прекрасную Россию будущего». С точки зрения прикладной политики Навальный был персонажем спорным, но сейчас это уже совершенно неважно, потому что по мере укрепления личной власти Владимира Путина он начал превращаться в феномен, идею, знак для молодого поколения, выросшего (для многих и родившегося) и продолжающего жить при Владимире Путине.

В 1990-х в России было популярно стремление жить, «как в Европе». Под «Европой» при этом понимались не какие-то конкретные европейские страны, о порядках в которых россияне были весьма слабо осведомлены, нет, это была чистая абстракция, символически выраженное желание жить не так, как раньше, не по-советски, по-другому. Никто толком не знал, как живут в Европе, но все хорошо знали, как жили в СССР, что ели, что носили, как красили стены и как относились к клиентам — и хотели не так. Именно это нечеткое ощущение привело к созданию в России новых правил жизни, которые сейчас кажутся чем-то, существовавшим всегда и от которых на самом деле не откажется ни один консерватор.

«Прекрасная Россия будущего», в общем, такая же абстракция, напрямую к Навальному даже, как ни странно, не относящаяся. Она просто позволяет постоянно иметь в виду, что Россия, устроенная иначе, вообще когда-нибудь возможна. Все остальные, каких бы взглядов ни придерживались, стали частью кремлевской системы.

Путин играет вдолгую, рассчитывая победить всех своих недоброжелателей на длинной дистанции. Просто за счет того, что они такой дистанции себе позволить не могут: сейчас он переизберется на новый шестилетний срок, и к окончанию этого срока имя Навального начнет превращаться в слабое воспоминание. Вот и в недавнем интервью Такеру Карлсону он не без некоторой гордости перечислял президентов и госсекретарей западных стран, которые вот тут у него в кабинете сидели. Но их больше нет, а он, Путин, есть и будет еще долго, и выстроенное им государство бесконечно. Консерваторы от власти убеждали и убеждают молодежь в том, что возможно и реально только прошлое. Для них Навальный — визуализация разрыва поколений, одно из которых выросло в эпоху холодной войны, а другое — в эпоху глобализации и технологий.

Поэтому для многих людей Навальный стал не просто политиком, а ощущением того, что времена могут меняться и когда-нибудь придет будущее, когда страной будут руководить другие люди. И оно будет, разумеется, прекрасным, просто потому что каким же еще может быть время молодых.

Для власти это невыносимо, потому что в сочетании с известной максимой «нет Путина — нет России» выдает совершенно невообразимую для госпатриота картину. Невозможно ведь представить, чтобы будущее — любое ассоциировалось с Россией без Путина. Заключение, а потом и смерть Алексея Навального должны были означать символическую расправу над этим ощущением невозможного. Его сохранение сегодня может быть единственной целью Юлии Навальной.