Волшебное время

Владимир Чуров оставил свой пост в ЦИК в 2016 году, уже 7 лет назад, с тех пор особенно не проявляясь, но занимал его на протяжении 13 лет — не Путин, конечно, но, в общем, тоже целая эпоха. В такие моменты вдруг становится понятно, что некролог человеку тут означает некролог именно что эпохе, одним из символов которой был Чуров.

Когда его назначали в Центризбирком в 2007 году вместо Александра Вешнякова (Вешняков был еще ельцинским кадром, уже, пожалуй, подзадержавшимся; хотя систему фильтрации кандидатов начинал налаживать именно он), это было внезапно, Чурова никто не ждал. Ну, какой-то рядовой депутат Госдумы от ЛДПР, никто даже не был в курсе, что он, оказывается, 5 лет проработал с Путиным в петербургской мэрии. Такие люди и были нужны тогда Кремлю.

Это было время Владислава Суркова, тогдашнего демиурга российской внутренней политики. Время, когда Кремль находил удовольствие в том, чтобы не раздавить противника, а переиграть его, издевательски продемонстрировав превосходство.

Превосходство, как правило, обеспечивалось включением в определенный момент административно-бюрократического рычага, это как если бы участник дуэли на шпагах вдруг, устав махать руками, достал бы пистолет. Примерно так же было и на выборах: участник мог собирать подписи, вести агитацию, биться в судах, всё это выглядело совершенно по-настоящему, и власть даже делала вид, как будто соревнуется в тех же условиях, а потом у кандидата находили в документах запятую не в том месте или на участки, например, приходила толпа бюджетников по разнарядке, и оппозиционному кандидату оставалось только жаловаться в газеты — все его кропотливые усилия рассыпались бесследно. Это и были те фокусы, кролики из шляпы, за которые Дмитрий Медведев назвал Чурова «волшебником».

Жаловаться, кстати, не возбранялось. Но именно в период Чурова стали в порядке вещей беспрецедентно высокие результаты кандидатов от партии власти. Вершиной стали знаменитые до сих пор 146% на выборах в Госдуму 2011 года. На самом деле это была техническая ошибка сотрудников телеканала, но ошибка настолько органичная, что ее восприняли как новую истину.

Выборы были похожи на полосу препятствий из телевизионного шоу. Ну, знаете, когда участник должен бежать по каким-то крутящимся бревнам под раскачивающимися туда-сюда молотами и конечно, рано или поздно падает в воду к восторгу зрителей. И все-таки однажды находится ловкач, которому удается пробежать через все препятствия — только для того, чтобы обнаружить, что игра всё равно окончена и после торжественной церемонии награждения дальше ничего нет.

Но молоты-то здесь тоже надувные, в том и суть, они не убивают по-настоящему. Все эти салочки с властью были своего рода игрой, фехтованием, процесс демонстрации себя публике был едва ли не важнее предсказуемого результата. Можно было устраивать голодовки или проводить уличные акции — всё это считалось частью игры. Сорвавшись, кандидат мог вернуться к своим прежним занятиям, а мог попробовать еще разок — казино от такого только выигрывает.

Обладатель колоритной бороды, Владимир Чуров с энтузиазмом играл в этом шоу роль ведущего, который выступает якобы на стороне игрока, но на самом деле все понимают, что на стороне продюсеров, которые ждут от шоу вполне конкретных показателей. Такой ведущий должен сочувственно похлопать проигравшего игрока по плечу, пожелать удачи в следующий раз и обязательно сослаться на правила игры, искусно сделав вид, как будто все препятствия возникли сами собой, а не построены нарочно, чтобы не дать игроку добежать до финиша.

У него прекрасно получалось с равнодушным видом сослаться на какую-нибудь формальность в ответ на эмоциональное выступление оппозиционера, доказывавшего свою правоту, как это было, например, на том заседании, где Алексей Навальный протестовал против недопуска своих сторонников на выборы в Новосибирске, и это тоже была актерская игра. Чуров был тем человеком, который почувствовал: моральное право для государства стало важнее соблюдения процедур, которые свелись к старательному соблюдению закона в бюрократических мелочах, но не по духу.

Однако к этому еще можно было относиться с личной легкостью. Навальный, не допущенный к выборам, всё равно оставался в своей нише, и Чуров вряд ли думал, что всерьез лишает его чего-то важного. Он мог подпустить эксцентрики: прилететь на молодежный форум на Селигере на воздушном шаре или признаться в посвящении в младшие вожди одного из племен Нигерии. В какой-то момент это уже стало ненужным в государстве, каменевшем и суровевшем на глазах. Время игр заканчивалось, это стало ясно после того, как в 2011 году Суркова в Кремле сменил предельно технологичный Вячеслав Володин.

Концепция изменилась, фокусы были признаны чрезмерно затратными излишествами. Скандал перестал считаться неотъемлемой частью политического процесса, он больше не доставлял властям удовольствия. Участников выборов уверенно приводили к общему знаменателю. Жаловаться, по новым правилам, не полагалось, и всё, что не помещалось в прокрустово ложе, безжалостно отрубалось. Даже идея контркритики американских выборов во времена Чурова воспринималась как ярмарочный спецэффект, а 10 лет спустя то же самое говорится со звериной серьезностью.

Владимира Чурова критиковали, и, разумеется, часто по делу, однако в том шоу, что он вёл, все-таки была жизнь. От сменившей Владимира Чурова Эллы Памфиловой ждали новой энергетики, но вышло наоборот. Чуровские аттракционы покрылись пылью, теперь вся политика готовится заранее в кабинетах чиновников, и не осталось ни одной причины, по которой кому-либо может прийти в голову отправиться на выборы, чтобы подергать власть за усы. Это не просто заведомо бесперспективно, но еще и опасно, власть не понимает шуток. Не осталось политиков, не осталось проблем, о которых можно спорить в публичном пространстве. Для споров есть кухни и совсем немного соцсети, для всего остального — исполнительная власть, и даже коррупцией теперь занимается исключительно Следственный комитет. Не для кого и огород с выборами городить. Чуровские времена совсем не хочется называть старыми добрыми, однако для памфиловских и вовсе не подберешь иного эпитета, кроме унылых.