«Ты только Родину не предавай!» Как я стала иностранным агентом

Когда я говорю слово «инагент», мое лицо непроизвольно кривится, а руки сжимаются в кулаки: я не согласна, оно не про меня. С каких пор профессиональная работа на международное издание стала синонимом предательства страны? С каких пор честные истории про жизнь в глубинке стали синонимом очернения России? С каких пор забота о тех, кто выживает в убитых деревнях, о которых государство вспоминает лишь под выборы, стала синонимом иностранного лобби? Вам, неуважаемые депутаты, бездумно и послушно голосовавшие за законы «об инагентах», не кажется, что что-то не так в нашей стране, если рассказать о бедах и радостях ее простых, но таких замечательных людей можно только на «Радио Свобода» и в паре-тройке других изданий (да и те вот-вот пополнят список «нежелательных»)?

«Люда, все устали от твоих старушек, сирот и кривых изб, можешь написать про что-то другое?» — кричал мне редактор одного независимого СМИ полгода назад. «Люда, а у вас, кроме экстремистов и оправдателей терроризма в области кто-то еще живет?» — взывал другой. «Люда, а они точно священники, ты проверила?» — вопрошал третий, когда читал про настоятеля с наркотиками и оружием, пьяного иеродиакона, устроившего ДТП с тяжелыми последствиями для второй стороны, и монахинь, выселивших на улицу ветеранов войны и труда. Все эти вопросы про одно и то же — про простых россиян, внезапно столкнувшихся с циничным государством.

Псковские оправдатели терроризма живут в частном секторе на окраине города, в перерывах между вахтами в Москве пытаются рассуждать ВКонтакте, кто виноват в том, что национальное достояние не гарантирует даже зарплаты в 20 000 рублей, и нечаянно пересекают «двойную сплошную» уголовного кодекса. Жертвы псковского духовенства часто неплохо зарабатывают, верят, что суд разберется, и впадают в шок, когда тот встает на сторону РПЦ. Сироты, старушки и многодетные мамы каждые выборы голосуют за Владимира Путина и «Единую Россию» и точно знают, что виновато «плохое правительство». Никто из них никогда не слышал о громких политических делах, «басманном правосудии», «прекрасной России будущего», «панамском досье» и пророчествах Валерия Соловья.

Столичная тусовочка увидит этих людей пару раз в жизни, когда приедет освещать что-то совсем из ряда вон выходящее вроде неоднозначной гибели окруженных СОБРом влюблённых подростков, запостит в сториз и выкинет из головы. Редактор местного издания что-то презрительно бросит про «опять социалочку» и скажет, что хочет быть деловым изданием, как «Ведомости». Кандидат от «Единой России» приедет за день до выборов, пообещает починить местный клуб и быстро-быстро уедет, пока осенним дождем не развезло дорогу.

А я, инагент, останусь — задержусь до темноты и заплутаю в лесах на обратном пути, не выключу телефон, когда будут звонить и рассказывать, что во дворе снова волк, но кота от лисы таки отбили, что света и воды нет уже пять дней, что товарищ майор отчего-то ходит под балконом с камерой, что анонимный алкоголик на собрании свидетелей Иеговы (деятельность организации признана нежелательной на территории РФ) отказался подсадной уткой ФСБ, что дедушка с деменцией за пять дней в психбольнице заработал гангрену и потерял ногу, что в Москве Маше, наконец, поставили диагноз — вовсе не ОРВИ, как полгода уверяли районные врачи, а лейкоз, что… Для перечисления всех этих «что» мне недели не хватит. Неуважаемые депутаты, мрачные сотрудники Роскомнадзора, проверяющие сейчас мои посты в Фейсбуке, вы так себе работу инагента представляете?!

Первый раз меня назвали иностранным шпионом в 2015 году. И это был даже не капитан местного центра «Э», а знакомый по вузу. В общей компании обсуждали мое появление в команде Льва Шлосберга* после работы в «Комсомолке» и местном молодежном центре. «Это как предательство, он же с Америкой связан, и она тоже теперь как шпион иностранный будет», — сказал вроде бы вменяемый ровесник. А за неделю до этого подумать о Родине мне предлагал руководитель одного из муниципальных предприятий: «Я всё понимаю — деньги. Ты только Россию не предавай!» — просил пятидесятилетний мужчина. 15 тысяч за труды в пресс-службе у Шлосберга* против зарплаты в 22 тысячи в местном медиахолдинге (региональная «Комсомолка» туда входила наряду с «АиФ») — нелегкий патриотический выбор!

У меня, активистки «Молодой гвардии» в 2008—2010 годах, беззаветно восхваляющей президента Путина, прозрение случилось после «Крымнаша». Я как-то очень быстро всё поняла про ложь властей, про госзаказ, про бесконечную бедность вокруг, про свиноводческое лобби в обмен на экологию, про просьбы «быть нежной» в беседах с «теми людьми». Один из последних материалов, который мы готовили с коллегами, проходил под кодовым названием «11 славных дел Андрея Турчака»: тогда исполнилось 5 лет его правлению на Псковщине. Поиск дел был настолько мучительным, что мы перешли на мемы: наскоро сварганили Андрею Анатольевичу максимально мимимишную шапку (это тогда было модно), прифотошопили Шона Бина и проиллюстрировали статью о подвигах картинкой с подписью: «Нельзя так просто взять и не обнять эту няшу». Свой шедевр мы раздали на планерке и ожидаемо огребли. «Вас могут превратно понять!» — отчитывало нас начальство, оно не знало, что мы планировали повесить няшного губернатора в официальную галерею подвижников региона.

Я уходила из провластного медиахолдинга, где учредителем была областная администрация, в никуда. Несколько месяцев искала работу и, отчаявшись, в один из вечеров написала Льву Шлосбергу* в ВКонтакте что-то в стиле: «Вы такой классный, может, поработаем вместе?» Лидер псковской оппозиции отреагировал моментально, через два дня я уже сидела рядом с ним на сессии регионального парламента и сочувственно восклицала: «Почему они так с вами? Как вы это выдерживаете?» Шлосберг* в ответ шутил про нравы «желтого дома». А потом час объяснял мне, почему власти не должны заменять льготы для учителей на селе деньгами (нужно было подготовить пресс-релиз по итогам митинга). Момент выбора — предавать Родину или нет — тогда так и не встал.

Он не случился и позже, когда я перешла от Льва Марковича в близкую ему «Псковскую губернию», которая первой написала о российских десантниках на юго-востоке Украины. Мы сидели в соседних помещениях и реагировали на одно и то же: демонстративный произвол государства и беды простых людей. И, знаете, более теплых знакомств, чем те, у меня еще не случалось. Кстати, с мужем меня познакомил Шлосберг*. «Он вам поможет разобраться в Фейсбуке», — лукаво бросил этот политик и через три года выступал с тостом на нашей свадьбе. А еще через пару лет первым позвонил сразу после того, как государство провозгласило меня иностранным агентом.

* Лев Шлосберг 16 июня 2023 года признан иностранным агентом

«Тебя признали инагентом за «Свободу», — говорят мне друзья, коллеги и даже психотерапевт. «За свободу и работу», — киваю я в ответ, но имею в виду не только любимое издание. Свобода — это когда первая пишешь о пожаре на территории строящейся на федеральные деньги инфекционной больницы, которую военные должны сдать через пару дней, а шесть остальных организаций, называющих себя СМИ, молчат до тех пор, пока губернатор не даст отмашку в инстаграме. Только «Псковская губерния» встает рядом и также пытается понять, что происходит. Свобода — это когда едешь в торговый центр, куда военные случайно выстрелили из пушки, разговариваешь с сотрудниками и источниками, понимаешь, что за материал от государства может и прилететь, и пишешь.

Свобода — это когда в десять вечера орешь (да, орешь) на сотрудника Минобороны, который звонит по WhatsApp и отчитывает меня, журналиста, за новость о том, как его ведомство отказывается платить путинские компенсации заразившимся ковидом медсестрам. Военный говорит, что не стоило это вот так публиковать, что материал провокационный, а я кричу, что он вместе с государством забыл о своей главной задаче — защищать людей и помогать им. «На кого ты как?» — через 40 минут спрашивает муж, когда я охрипшая возвращаюсь на кухню. «Минобороны взбесило, медсестер за людей не считают», — объясняю я и трясущимися руками пытаюсь удержать стакан с водой.

Свобода — это когда едешь разговаривать с детьми и родителями, у которых «духовник Путина» митрополит Тихон Шевкунов планировал отобрать единственный спортивный лагерь в районе и построить там семинарию, а водитель спрашивает: «Люда, нам точно стоит это делать? Ты понимаешь, кто такой Шевкунов?» Я загибаю пальцы, понимая, что текст может аукнуться не только мне, но и близким, и отвечаю, что едем. А потом Шевкунов публично объясняет, что его не так поняли. Правда, официальное видео свидетельствует об обратном.

Примеры такой свободы почти в каждом моем тексте, потому государство и назначило меня иностранным агентом. Для такого звания, к слову, нужно, чтобы какой-то госорган пришел в Минюст с соответствующей просьбой и пакетом документов. В моем случае интересанты могли бросать жребий (я раздражала администрацию Псковской области, Русскую православную церковь, Минобороны, спецслужбы, полицию, отдельных сотрудников судов), но, думаю, с веским «Запретить ее!» выступили всё же региональные власти. Ну кому понравится, когда каждый твой косяк, каждая беда жителей твоего маленького депрессивного региона становится известной на федеральном уровне, и внезапно вся страна обсуждает один противочумный костюм на бригаду скорой. Бесит же, когда борющаяся за сохранение родной инфекционки мать восьмерых детей из Невеля после публикаций «Радио Свобода» попадает аж на Первый канал. Администрация Псковской области своих чувств ко мне давно не скрывала: взять хотя бы заявление в полицию, которое в апреле на меня написал один из ведущих ее сотрудников.

Меня часто называют смелой, но я спорю и рассказываю, как трясутся руки на «беседах» в полиции и Следственном комитете, как ловила панические атаки, когда источник, близкий к правоохранительным органам, говорил, что у меня на съемной квартире установлена прослушка, как было страшно, когда районный следователь по телефону обещал устроить «жесткий привод». От звания «инагент» тоже напряглась: ничего не понятно, куча документов, обязательная маркировка, полумиллионные штрафы, деньги под угрозой, а за съемное жилье платить нужно регулярно. Но спасли люди: за неделю инагентства мне постучались в друзья / написали / позвонили столько новых, незнакомых и замечательных людей, что я поняла: во-первых, справлюсь, во-вторых, никогда не соглашусь с новым званием.

Вместе с международной правозащитной группой «Агора» (19 июня 2023 года организация признана нежелательной) мы будем оспаривать нелепый ярлык от государства, которое даже не может ответить мне на простой вопрос: «За что?» Я звоню в местный в Минюст, а там открещиваются: «Успехов вам, это не мы, это Москва». Звоню в столицу, но четыре телефона молчат три дня подряд. Вам стыдно, что ли, господа чиновники?

Впрочем, кое-что у вас получилось: я уже потеряла часть площадок для публикаций. Оказалось, что не все независимые издания готовы сотрудничать с новоиспеченным инагентом по правилам Минюста. «Люда, мы не будем ставить эту дурацкую приписку, что материал создан инагентом, она некрасиво смотрится, и закон этот мы не признаем», — писал мне редактор уважаемого медиа. Я в ответ объясняла, что накажут за их принципиальность меня, что лучшее, что они могут сделать для моей поддержки, — это вставить фразу про инагента в текст, но безуспешно.

Такая позиция тех, кого я считала единомышленниками, стала шоком. Это настоящее предательство: одно дело — писать «мы с тобой» в Фейсбуке и громко выступать в эфире, а другое — просто взять и защитить человека от государства одной-единственной строчкой. Они думают, что отважно сражаются с системой, а на деле встают плечом к плечу с государством, которое хочет, чтобы я замолчала, послушно берут под козырек, лишая меня площадки для публикаций. Это горькое открытие нового года, но я уговариваю себя не отчаиваться, потому что «Радио Свобода» напоминает про дедлайн, потому что в Печоры на Рождество завезли верблюда, потому завтра приедет подруга, потому мама встретила мою школьную учительницу и та поздравила: «Ваша дочь так поднялась!» Мама что-то пыталась объяснить про сложную работу, но педагог отмахнулась: «Всем трудно, но она помощник Андрея Турчака, это самое главное! Они за Россию!» «Люда никогда не работала у Турчака, она журналист в международном издании!», — отбивалась мама. «Я понимаю, вам нужно так говорить, чтобы не светить команду Андрея Анатольевича», — лукаво подмигнула учительница.