Суд более не требуется. В Петербурге объявили о ликвидации Уставного суда

В стране, где губернаторы избирались на конкурентных выборах, а депутаты представляли собой людей с собственным мнением, Уставный суд был важен и нужен. Но федерализм отжил свое в путинской России, и символ его с давно слетевшей позолотой сбивают с фасада государства.

В Петербурге ликвидировали Уставный суд. Депутаты Законодательного собрания проголосовали за поправки в Устав города и отдельно за законопроект об упразднении УС с 1 июля. Проводы проходили в деловой обстановке, без лишних слез: «Система судебной власти России отныне не предусматривает существования такого института, как Уставный суд субъекта федерации, — пояснил спикер Вячеслав Макаров. — Нормативно-правовая база большинства российских регионов в основном сформирована и показала свою устойчивость, поэтому и отдельных структур, задачами которых является рассмотрение дел о соответствии местных законов региональным уставам и толкование самих уставов, более не требуется».

Что ж, так и есть. Принятые летом прошлого года поправки в Конституцию институт региональных конституционных и уставных судов просто упразднили. А в ноябре Госдума и закон приняла — все депутаты согласились, что смысла никакого в этих судах уже нет.

Хотя это как посмотреть. В Петербурге УС на протяжении последних лет и правда вел растительное существование, рассматривая хорошо если одно дело в год, да и то, надо признаться, никому совершенно не нужное и не интересное. А вот в Ингушетии, допустим, когда совсем недавно случился грандиозный скандал из-за решения властей передать часть земель соседней Чечне, именно местный Конституционный суд соответствующий закон не признал и отменил.

Закон, правда, потом понесли в Конституционный суд РФ, и там, понятно, всё что нужно всё равно признали. Но и губернатору Ингушетии Юнус-Беку Евкурову пришлось уйти из-за этого конфликта в отставку, потому что стало понятно: пути губернатора и народа разошлись. И ингушский суд этот факт как бы зафиксировал, постановив, что губернатор не прав.

В общем, такие структуры нужны там, где есть политика, есть разные интересы и нужен арбитр. А там, где политики не осталось, конечно, не нужны. Дух времени выразился не в том, что никто не протестовал сейчас (сейчас-то у депутатов уже и нет выбора), а в том, что никто не делал этого весной, когда стало известно о готовящейся ликвидации. Суд (между прочим, символ демократического устройства) оказался не нужен даже оппозиционерам из штаба Навального (организация признана экстремистской, запрещена в России), которые с запозданием, но тоже зачем-то пнули напоследок Уставный суд за бессмысленность, по сути, заняв сторону Кремля и единороссов. Хотя не сам суд себя сломал и поставил в угол — как у любого института, его роль зависит от постановщика.

Уставный суд просуществовал в Петербурге 20 лет и, наверное, опоздал с появлением. Он собрался впервые в 2000 году, когда за спиной у страны и города уже было десятилетие политической вольницы, постоянно выливавшейся в разнообразные конфликты между элитами. Времена эти пора было заканчивать, для того и создавали такого рода суды — в надежде, что создают наконец институты, которые положат конец войнам и станут фундаментом нормальной конкурентной системы.

Но в тот же год президентом стал Путин. У новой власти было свое видение: началась новая эпоха, в которой никакие институты и системы сдержек и противовесов были уже не нужны, не предусматривались конструктивно. Зачем нужен суд, который скажет, можно ли губернатору идти на третий срок или нет, если есть Администрация президента, в которой и так знают, какой губернатор хороший и ему можно идти на третий и даже на четвертый срок, а какой — плохой, которому нельзя?

Дело о третьем сроке для губернатора Владимира Яковлева в 2002 году, когда градоначальнику запретили это делать, оказалось, пожалуй, самым важным и громким в истории петербургского УС. Потом в УС решали еще много вопросов: о полномочиях депутатов, о совмещении сроков выборов, о правомочности распоряжений спикера ЗакСа. В первые годы, пока Путин еще входил в курс дела, суд успел побыть авторитетной структурой. Как бы в нем ни подозревали инструмент для политической борьбы, инстанция-то из него вполне получилась: его решения могли не нравиться, но им подчинялись. Судебная власть весомо дополнила политический ландшафт, воплощая принцип разделения властей.

Возглавлял УС тогда Николай Кропачев, еще декан юрфака, уже начинавший входить во вкус статуса «наставника президента»; Смольный при составлении первого созыва суда не смог настоять на своей кандидатуре председателя, чего сейчас, конечно, не представить. Настоящей бомбой в 2005 году стало постановление суда о неправомочности существования администрации губернатора, возглавляемой правой рукой Валентины Матвиенко Виктором Лобко — по жалобе, поданной рядовым студентом юрфака. Отмене, соответственно, подлежали и все правовые акты, выпущенные этим органом.

Скандал, в который довольно быстро пришлось вмешиваться Кремлю, продолжался долго и закончился переформатированием администрации и, по сути, разгоном Уставного суда. Заручившись поддержкой депутатов, Смольный пролоббировал досрочное прекращение полномочий судей и переизбрание нового состава. Кропачеву пришлось покинуть пост, но его звезда на этом вовсе не закатилась — вскоре он стал ректором СПбГУ.

А вот Уставный суд после этого начал терять авторитет. Спорить со Смольным там больше никто не решался. Новые правила запретили обращаться в суд по любым вопросам рядовым горожанам — теперь это могли делать лишь группы депутатов или чиновники, а петербуржцам разрешалось обращаться в исключительных случаях. Решения суда стали предсказуемы, а дела редки. Когда-то, как в 2017 году, могли не рассмотреть ни одного. Организация превратилась в синекуру, а потом судей и вовсе перестали выбирать, кресла потеряли престижность. В последние годы УС существовал с минимальным составом, чтобы только обеспечивался кворум.

Всё чаще журналисты и политики задавались вопросом: а зачем, собственно, вообще нужен Уставный суд? Последним заметным делом, рассмотренным судьями, стал запрос о правомочности введения в Петербурге карантинных мер во время эпидемии коронавируса. Естественно, все полномочия были подтверждены.

Смысл существования судебных институтов такого рода, особенного в судебной системе, заключался не только в том, чтобы служить последней инстанцией в конфликтах. Конституционные и уставные суды были своего рода региональным политическим пафосом, который в то время, впрочем, вовсе не был наигранным. В федеральном государстве каждая его часть имеет право и даже должна обладать собственной полноценной властью, вот она и обладала. Республики были настоящими республиками, имели собственные конституции и строили отношения с Москвой на основе договоров — для защиты этих конституций и нужны были суды, символизировавшие приоритет местных воли и правил над федеральными. Их решения не подлежали обжалованию. Тот же гонор могли себе позволить и другие важные регионы.

В стране, где губернаторы избирались на конкурентных выборах, Москва была уважаемым, но всё же не абсолютным начальником, депутаты представляли собой людей с собственным мнением, а региональные власти могли устанавливать собственные законы, Уставный суд был важен и нужен. Со временем он превратился во что-то вроде фамильной ценности обнищавшего аристократического семейства — причем даже не драгоценности, а скорее заржавевшего артефакта вроде шпаги, за которую новые поколения уже и не знают с какого конца браться. Федерализм отжил свое в путинской России, символ его с давно слетевшей позолотой сбивают с фасада государства в полном безмолвии. По смыслу это отдаленно напоминает сносы церквей большевиками.