Самый странный день

Праздник, призванный заменить День Октябрьской революции, не понимали никогда. В прошлом году опрос ВЦИОМ показал, что лишь 12% россиян способны точно вспомнить его название, а народное единство ощущала в этот день только половина опрошенных. В этом году проводить аналогичный опрос ВЦИОМ благоразумно не стал.

Это странно, ведь по своей сути День народного единства — идеал для официальной пропаганды. Во-первых, поляки, к изгнанию из Кремля которых в 1612-м году приурочен праздник, угрожали не столько порабощением, сколько латинизацией и окатоличиванием, то есть покушались на душу народа. Во-вторых, россияне победили не только иностранцев, но и бояр-коллаборционистов, которые, собственно, поляков в Кремль и пригласили; что должно символизировать победу не только над внешним, но и над внутренним врагом.

В этом смысле праздник с реалиями современности перекликается даже лучше, чем День Победы, особенно в свете недавней свары РПЦ с Константинопольским патриархатом и мрачными рассуждениями Владимира Путина о рае после ядерного удара.

В классическую войну, с танками и артиллерией, вряд ли кто-то верит на самом деле, но вот о душах народных начальство явно думает непрестанно.

Даже и.о. губернатора Петербурга Александр Беглов печется в первую очередь о защите молодежи от влияния Запада, а уж во вторую — об атомной бомбе.

Но то ли исторический контекст все же оказался слишком тяжелым для восприятия, то ли смутные подозрения вызывает образ тех самых бояр-коллаборционистов: в отличие от какого-нибудь генерала Власова, предатели сидели в Кремле, а это явно лишние ассоциации в дни пенсионных бурь. В общем, День единства за 13 лет так и не стал народным праздником. Об исторической подоплеке со временем перестали и вспоминать.

Даже патриотическая эйфория от присоединения Крыма не смогла заставить россиян прочувствовать праздник как следует. Хотя именно после него в Москве начали устраивать в этот день многотысячные шествия.

Но оказалось, как ни парадоксально, что Крым — отдельно, народное единство — отдельно.

Можно, конечно, заметить, что настоящим Днем народного единства является 22 июня 1941 года. Тогда, в начале Великой Отечественной, и возникло истинное народное единство, а значит, до этого никакого единства быть по-настоящему не могло, ему мешали идеологические и классовые разногласия. Нельзя же называть единым общество, кончившее революцией. Однако на продвижение сразу двух концепций у государства, по-видимому, не было ни сил, ни острой необходимости.

Первыми на учреждение Дня народного единства в середине нулевых откликнулись националисты, устроившие громкие «Русские марши». Потом националистические организации разгромили, марши вытеснили на окраины, но память о том, кто первым, хотя и непрошенным, встал под флаг, поднятый государством, сохранилась.

Просто День народного единства — националистический по сути праздник, и никаким другим содержанием его по-настоящему не наполнить.

Синонимичный ряд иностранцев и иноверцев, которых изгнали из Москвы, логично продолжать словом «инородцы», и власть не делала этого вслух только потому, что подтекст должен был остаться подтекстом, полем для намеков и манипуляций. Она не была готова к тому, что кто-то так быстро прочитает скрытый смысл и без спроса воспроизведет его буквально.

Поэтому с первого же года праздник оказался скомканным. Казалось, его удел — превратиться в малозначимый фестиваль народных танцев и ремесел. И все же пустая оболочка сохраняла форму. Была надежда хотя бы на то, что национализму со временем удастся подобрать приличный облик. В 2014 году показалось, что выход найден, и День народного единства наконец можно использовать по прямому назначению. Владимир Путин эффектно объявил себя националистом, объяснив, что имеет в виду не этнический, а гражданский национализм. Этот тезис он с удовольствием повторил недавно, на заседании дискуссионного клуба «Валдай».

Президент не принял во внимание того, что термин «nation» в разных языках имеет разное значение, а производные от него — разную степень дискредитированности. То, что Путин принял было за «правильный национализм», телезритель понимал, как воспроизведение доктрины советского этатизма, и соглашался с этим ровно до тех пор, пока Кремль не отступил от доктрины, повысив пенсионный возраст.

Теперь День народного единства возвращается к исходным позициям. Дальнейшее настаивание на демонстрации «гражданского национализма», видимо, может привести уже не к очередному проявлению народной любви к лидеру, а — учитывая, как далеко зашло противостояние с Западом — к вспышке национализма уже вполне сермяжного.

В 2018 году в этот день нужно говорить радикальные вещи, либо не говорить ничего.