Реакция Хармса. Увольнение педагога как тест для системы

Фото: Алексей Смагин / Коммерсантъ

Инцидент стал широко известным, наверное, за считаные часы, спровоцировав реакцию множества политиков и чиновников, начиная с петербургского депутата Бориса Вишневского, заявившего, что «такое не должно сходить с рук», и заканчивая не только путинским пресс-секретарем Дмитрием Песковым, но и министром просвещения Сергеем Кравцовым.

Реакция представителей власти, от районного уровня до федерального, оказалась, надо сказать, недоуменной: все в один голос заявили, что к поэтам у них претензий нет. Министр даже заявил, что «учителя надо немедленно восстановить в своих правах», хотя Сапрыкина учителем не была, а была организатором внеклассной работы. Увольнение же, по версии городских чиновников, было связано с тем, что Сапрыкина нарушила учебный план и читала стихи вместо намеченного на этот день рассказа о битве под Москвой. То же самое говорит и сама директор: Хармса, дескать, мы в школе вполне себе изучаем, но я против того, что учитель заменила тему. Почти месяцем ранее педагог, судя по соцсетям, уже устраивала со школьниками чтение стихов Введенского, и вроде как проблем не было.

В соцсетях немедленно нашлись бывшие ученики гимназии, которые стали рассказывать, какие в ней всегда царили казарменные порядки. В комментарии, правда, тут же пришли другие ученики, с несколько иными воспоминаниями, но, в принципе, это уже не так важно, как и то, что конкретно говорила или не говорила директор гимназии, была ли согласована замена темы урока или нет. В конце концов, обе могут быть правы. В любой беседе участники могут увидеть главное для себя в разном и так потом и толковать разговор: одному показалось, что добро на замену получено, а собеседник не это имел в виду. Так бывает. Не в этом дело.

История оказалась бы совершенно локальной проблемой составления школьного расписания и сложных взаимоотношений в педагогическом коллективе, но сам предмет споров мгновенно придал ему политическое измерение. С одной стороны Хармс: Хармс в Петербурге уже давно превратился в нечто вроде символа культурного сопротивления из-за многолетней борьбы вокруг граффити с его портретом на стене дома на улице Маяковского. Иносказательный подтекст конфликта в том, что за Даниила Хармса выступают люди свободной воли, а против — государственные держиморды, чернильные души, чуждые всему доброму. Это как бы маркер оппозиционности, который безошибочно сработал. А с другой стороны человек, который резко стал символизировать весь государственно-патриотический нарратив. Просто слова про «врагов народа», которые она то ли сказала, то ли не сказала, срезонировали с поведением нашей власти в последние годы — со всей этой реабилитацией имперских настроений, преследованием инакомыслящих и ностальгией по советскому, в том числе сталинскому, прошлому.

«Ага! — мысленно воскликнул интеллигент. — Заключенных они уже хотят привлекать на стройки, как в ГУЛАГе. А теперь и до школ добрались! Цензуру продавливают!» А раз чиновники не соглашаются с версией жертвы, им же хуже. Известно ведь, что чиновникам у нас верить принципиально нельзя, все они лицемеры.

Ведь буквально только что мы наблюдали другой скандал — с голосованием по поводу одобрения предложенного Минкультом проекта «Основ государственной политики по сохранению ‎и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей», которое сначала складывалось для проекта негативным образом, но перед самым концом голосования в нем начался просто вал положительных откликов, которые неравнодушные люди ничем кроме накрутки объяснить не смогли.

Вышло так, что скандал с Сапрыкиной стал восприниматься как продолжение голосования (хотя хронологически увольнение случилось раньше), как практическая попытка внедрения «традиционных ценностей». Только в интернете боты, а здесь живые люди, которых так просто не имитируешь.

Получился новый раунд спора о том, как нам обустроить Россию. Ну и плюс визуализация конфликта сыграла роль: вот здесь у нас молодая, прогрессивная, модная девушка, которую легко вообразить на оппозиционном митинге, например, а вот здесь — пожилая женщина, «заслуженный учитель», то есть оплот лоялизма. Вот такие-то в избиркомах и подделывают результаты за «Единую Россию»! Да еще и лицо у нее, ко всему прочему, «искаженное», а у Сапрыкиной — прекрасное.

Может быть, тут в каком-то смысле возмущенные граждане спроецировали на директора и свои школьные воспоминания, увидев в ней обобщенный образ; учителей школьники вообще часто не любят. Вступиться за нее, в общем, оказалось некому. Хотя если бить по морде за любовь к Хармсу плохо, то бить за нелюбовь к нему, в общем, тоже не очень хорошо.

Поэтому из этой истории можно сделать два вывода. Во-первых, общественность в России по-прежнему эмоционально остро реагирует на слова «сталинизм» и «новый 1937-й». Если понять скандал как тест для системы, то к стремительному возврату ультрареакционной духовно-нравственной идеологии люди еще как-то не очень готовы. То, что вообще на эту тему возник скандал, говорит об этом.

Во-вторых, чиновники, по крайней мере от образования, тоже явно очень стесняются слова «сталинизм» и боятся быть в нем заподозренными. Могли бы ведь рубануть, как Рамзан Кадыров: да, действительно, директор имеет право на личное мнение, так что Сапрыкину вашу мы выгнали с волчьим билетом, такие времена настали, и так будет с каждым, кто посмеет восхищаться всякими культурными отщепенцами; помните, как таких Хрущев называл? Но сказали они ровно наоборот, и это тоже скорее положительный признак.

Осадочек-то, правда, всё равно останется. Скандал невольно получился еще и последовательным новым эпизодом в процессе критики городских властей: сначала у них снег не убран, а теперь, извольте, ползучий сталинизм в школах. Но это уже слишком низменные мысли на фоне переживаний за будущее и прошлое.