Чудеса в нашей стране не дозволяются, поэтому голосование по поправкам в Конституцию собрало официально ровно такую явку и ровно такой результат, которые были нужны их авторам. Осталось понять, во что Владимир Путин конвертирует выжатый им в очередной раз ресурс народного одобрения.
Все всё знали. Сопротивление было, конечно, оказано — есть регионы, где против проголосовало до 40%, а в одном, Ненецком автономном округе, даже все 55%; там, правда, другое, там народ возбудился из-за планов слияния округа с Архангельской областью, хотя ведь и это тоже протест.
Но вся идея сопротивления сводилась к надежде шахматиста, которому светит неизбежный мат в два хода, на то, что если он не сдастся, а продолжит играть до мата, то у соперника, допустим, случится за это время инфаркт. Теоретически такое, конечно, возможно. Поэтому многие решили, что надо доиграть.
В целом же проблем у Кремля не возникло. Технически не возникло. В том смысле, что протоколы в ГАС «Выборы» загружены, цифры в них — в целом — какие надо, а в аномалиях никто разбираться не будет, кроме чрезмерно политизированных граждан, чье мнение для Кремля не весит ничего. К содержательной части голосования претензий не больше, и не меньше, чем к регулярным выборам. Все та же мобилизация бюджетников, все те же разоблачения досрочного, надомного и придомного голосований.
Говорить здесь осталось только о сущности поправок. Все-таки у нас теперь новая Конституция (хотя уже не так хочется писать ее с большой буквы). И, видимо, должна наступить какая-то новая жизнь. В поправках ведь не одно только «обнуление», по которому как раз никаких иллюзий нет. Там хватает тихой, незаметной мелочи, обсуждаемой не так широко. Например, возможность создания неких «федеральных территорий», напрямую управляемых из центра. Отчего бы не предположить, что и Петербург может стать такой вот опричной землей? Заодно со всеми нефтяными и другими хоть чем-то богатыми регионами.
Должен же Владимир Путин во что-то конвертировать выжатый им в очередной раз ресурс народного одобрения. Вариантов здесь не так много: могут быть демократические реформы — этот вариант нужно назвать только для того, чтобы сразу отбросить. Может быть дальнейшее закручивание гаек и укрепление подгнивающей вертикали власти — но и здесь тоже сильно много нового не придумаешь. Кусочки, из которых складывается мозаика государства, ведь одни и те же; их можно расположить в новом порядке, создать новые органы, упразднить старые, отдать одни полномочия тем, а другие этим (и обо всем этом будут писать как о великих реформах), но полномочия-то будут те же самые, хоть выбирай губернаторов с депутатами, хоть назначай, а хоть и вовсе их отменяй как класс.
А главное — у Путина за все время пока что не получилось самому создать ни одной внятно работающей структуры (не стали чем-то значимым ни полпредства, ни Общественная палата, ни Госсовет, ни Народный фронт), так что нет оснований полагать, что и впредь получится что-то, кроме фикций. Нет, есть, конечно, Росгвардия, она-то работает так, как надо властям, но во-первых, ее переделали из внутренних войск, а во-вторых, она уже существует, вторая вроде уже ни к чему. Да и Конституцию для этого править было незачем.
Все-таки есть ощущение, что главный смысл изменений заключается не в материальной, а как раз в декларативной их плоскости, много раз всеми высмеянной. В России все же исторически иррациональное всегда оказывалось весомей рационального.
На протяжении многих лет власть последовательно предлагала гражданам сделать выбор — не юридический, а моральный. Каждый заметный общественный конфликт тут же обострялся до предела, сводился без полутонов к двум максимально простым позициям, одна из которых выставлялась заведомо маргинальной. Вы за то, чтобы американцы убивали российских сирот — или против? Вы за то, чтобы церкви осквернялись — или против? Вы за то, чтобы вор сидел в тюрьме — или против? Вы за «Крым наш» — или против? Так нарочно бескомпромиссно, как на картине Васи Ложкина, ставились вопросы и обыватель, устояв, быть может, раз или два, рано или поздно, помявшись, уставал от сложных «да, но…» и оказывался в лагере лоялистов. С каждой итерацией этого социального просеивания оппозиционеров оставалось все меньше.
Но этого было недостаточно. Оставались еще те, кто мог быть, например, за Крым, но против клерикализма. Или одобрял усиление силовиков, но при этом сомневался в необходимости запрета на иностранное усыновление. И вот тогда пришло время собрать все вопросы в один текст и задать окончательный вопрос: вы в целом — вот вообще — за Путина и его идеологию во всей ее полноте и совокупности, или против?
Вот на этот вопрос мы, похоже, и отвечали 1 июля, а также в предшествующие дни. Те, кто клюнул хоть на что-то из предложенного Кремлем богатого ассортимента из Бога, государствообразующего народа, правопреемства СССР и прочего — приняли все и отправляются направо, а те, кого не зацепило ничего, кто отрекся — налево. И здесь совершенно неважно, кого пригнали на участок приказом, а кого нет, потому что если человек подчинился такому приказу и не возмутился — он уже ответил на вопрос.
Согласившихся набрали в итоге 80% — для них и их именем теперь Владимир Путин и будет править. Возразить хоть на что-то из того, что властью сделано, и что еще будет сделано, у них еще очень долго не выйдет. А насчет оставшихся стало ясно то, что, как уже сказала Маргарита Симоньян, разговаривать с ними теперь надо в последнюю очередь. Если вообще надо, конечно.
Фото: Виктор Коротаев/Коммерсантъ
