Фото: Майя Жинкина / Коммерсантъ
Мероприятия с сексуальными сценариями примагничивают к себе полицейские рейды, однако не прекращаются и имеют все шансы стать одной из форм диссидентства.
Дело Насти Ивлеевой продолжает жить, хотя и не процветает, несмотря на то что всех участников ее скандальной «голой вечеринки» в декабре прошлого года подвергли показательной моральной порке.
На днях полицейские в Москве накрыли новую «голую вечеринку», которая проходила в частном доме в отдаленном районе столицы. По отделам развезли почти 70 человек. Телеграм-каналы делятся подробностями: в коттедже (он был арендован и, по неофициальным сведениям, регулярно использовался в целях фривольных развлечений) обнаружили пилоны для стриптиза, клетки и прочие предметы эротического антуража.
Не до конца ясно, что именно решили вменить участникам мероприятия: может быть, нарушение режима тишины, или у кого-то найдут запрещенные вещества, но это не первый случай за последние месяцы. Сообщалось о рейдах полиции на свингер- и кинки-пати не только Москве, но и в Туле, Петрозаводске, Екатеринбурге. Запутанный инцидент произошел недавно в окрестностях Петербурга: в Колтушах силовики ворвались в частный дом, где шло то ли празднование дня рождения, то ли антивоенная оргия оппозиционеров (тут версии силовиков и участников расходятся).
Признание в конце ноября ЛГБТ-движения экстремистским, как и следовало ожидать, стало сигналом. Теперь власти на местах нервно реагируют на всё, связанное с декларацией сексуальных свобод. Всё это в новых представлениях — один свальный грех, а где грех, там, разумеется, где-то да затесались однополые отношения, и копаться в нюансах здесь совершенно незачем. Формальные объяснения о том, что речь, мол, идет только о пропаганде, а в своей квартире заниматься можно чем угодно, уже выглядят неубедительно — приходят и в дома, и в закрытые клубы.
Это именно политика, она только замаскирована под «естественный процесс». В феврале объявил о приостановлении деятельности в России проект Kinky Party, многолетний организатор мероприятий для взрослых. «Мы получили предостережение от госорганов о невозможности проведения наших вечеринок в прежнем формате. Несмотря на то, что наши мероприятия всегда соответствовали законодательству и были направлены на создание безопасной, уважительной среды для свободного самовыражения, мы получили предостережение, что любые события, связанные с секс-тематикой, не допускаются», — было сказано в телеграм-канале проекта. Всё понятно, добавить нечего.
Государство в борьбе за нравственность — сюжет вовсе не новый; списки не рекомендованных «за аморалку» певцов и книг (а таковые уже есть, и, разумеется, тоже неформальные, но всем откуда-то ясно, что эту неформальную рекомендацию лучше не игнорировать) мы видели будто вчера. Дальше должна наступить очередь не рекомендованных элементов внешнего вида, а в терминальной стадии и сухой закон, но до этого, наверное, еще далеко.
А хотя, может быть, не так уж и далеко. Вот депутат Александр Хинштейн только что заявил: за пропаганду ЛГБТ необходимо привлекать тех, кто одет и выглядит как представитель данного экстремистского движения. И как бы ни оговаривался депутат Хинштейн про «общий образ», нет сомнений, что народные активисты в глубинке станут, проще говоря, бить за длинные волосы и серьгу в ухе. Такая традиция.
Впрочем, вот что здесь интересно: немалая часть секс-вечеринок, вызвавших интерес правоохранительных органов, относится к февралю. Их участники наверняка читают новости, видели извинения Филиппа Киркорова и, по идее, за два с лишним месяца должны были что-то сообразить о происходящем, однако же не сделали этого. Допустим, проверялась глубина притязаний государства — кому все-таки можно и где, и эта глубина оказалась приличной. Но вряд ли теперь вечеринок не будет вовсе. Открытых — да; в целом же они лишь уйдут глубже в подполье, и участие в них станет осознанным жестом. Всякий гость будет понимать, что вообще-то нарушает государственный образец гражданина, и за ним может начаться охота. В этой осознанности кроются семена фронды.
Оппозиция, покинув политическое пространство, как бы сползает в области культуры и личного — по мере того, как туда, так же медленно, но неуклонно расширяется политика. Для того чтобы оппонировать государству, не обязательно нужна политическая платформа. Достаточно быть неидеальным, вести себя не везде и не всегда так, как хочет государство. Полвека назад люди, которые слушали и играли неправильную музыку, носили неправильную одежду и читали неправильные книги, обычно никакой такой платформы не имели, но всё равно оказывались в положении «против». В это положение ставило их само государство, они оказывались в нём, в общем-то, невольно. Бытовое диссидентство, в отличие от профессионального, становилось всё более массовым, оно могло выражаться хотя бы и в поисках заграничной техники и пластинок.
Чем более отчетливо государство проводит границу между положенным и неположенным, нагружая идеологией ранее легкомысленные грани жизни, тем больше людей оказывается по «неправильную» ее сторону. Если, скажем, распоряжением запретить голливудские фильмы про супергероев или американские сериалы, в оппозиции махом окажутся десятки тысяч. Поэтому Кремль сегодня старается учитывать ошибки советского прошлого и как раз избегает по мере сил именно документального обозначения границ (отсюда постоянная неформальность указаний), но бесконечно так продолжаться не может, постепенно и они приобретут четкость. Таким же четким окажется когда-нибудь и выбор граждан.
