Министры и разбитые окна

Оба они не просто занимали свои должности чрезвычайно долго по российским меркам — Шойгу с 2012-го, Патрушев вообще с 2008-го; вся их карьера привела к тому, что два этих деятеля занимали важное место в конструкции власти при Владимире Путине и обладали с ним давними неформальными отношениями. Все помнят фотосессии Путина с Шойгу в тайге.

Николая Патрушева можно считать основным идеологом страны последнего десятилетия, хедлайнером концепции про сугубо враждебных «англосаксов», которые всю жизнь спали и видели, как бы половчее извести русского человека под корень. Все подробности этого нарратива мы узнавали из его многочисленных интервью и заявлений. Именно Патрушев 20 лет назад выдвинул тезис о сотрудниках спецслужб как «нового дворянства», так что архитектуру государства, в котором на первом месте стоит обеспечение безопасности в трактовке спецслужб, очевидно, продумывал он.

Сейчас, как заявил путинский пресс-секретарь Дмитрий Песков, его назначат на какое-то новое место, но тот факт, что об этом месте не стало известно сразу, говорит о том, что оно вряд ли окажется по-настоящему статусным. Впрочем, и возраст Патрушева — 72 года — уже таков, что, вероятно, он начнет дрейфовать в сторону пенсии. Взгляды его, разумеется, не изменятся, но медиапопулярность в таких случаях во многом определяется должностью.

Совбез под руководством Патрушева и особенно после назначения туда Дмитрия Медведева приобрел вид какого-то пропагандистского центра, однако в идеологическом смысле Сергей Шойгу не станет полноценной заменой Патрушеву: его публичным выступлениям не хватает той безапелляционной внутренней убежденности, какая была у его предшественника. Последний в путинском правительстве министр еще ельцинских времен, Шойгу всегда брал другим — демонстративной лояльностью и показным мачизмом. Это обеспечивало крепость его позиций в глазах как высшего начальства, так и обывателя.

Вообще, благодаря значительным инвестициям в пиар он оставался одним из немногих представителей власти, у которых теоретически мог бы быть собственный электорат. Это, вероятно, одна из причин, хотя и второстепенная, по которой как раз его отставка вызывает меньше всего удивления. Что до основных, то теперь грандиозный коррупционный скандал с заместителем Шойгу Тимуром Ивановым приобрел вид лишь подготовки к отставке самого Шойгу. Его перемещение в кресло секретаря Совбеза не может не означать недовольства президента. Оно может касаться как положения дел на фронте, так и особенностей внутренней организации военного ведомства. Уже бывшего министра за методы ведения боевых действий критиковали многие, начиная с покойного Евгения Пригожина, ну и в целом получилось, что Пригожин своего-то тоже добился.

Куда неожиданнее оказалось назначение министром обороны бывшего первого вице-премьера Андрея Белоусова — чиновника, безусловно, также и профессионального, и лояльного, однако до сих пор к армии отношения не имевшего. Он экономист, ученый (даже с индексом Хирша), в правительстве занимался вопросами инвестиций и экономического развития. В общем, когда Белоусова вдруг не оказалось в первоначальном списке членов нового правительства, это было странно, и, хотя можно было легко сделать вывод, что это произошло из-за какого-то будущего скорого назначения, но кресло министра обороны все-таки было не тем креслом, в котором можно было ожидать Белоусова.

Существует, конечно, вероятность того, что никогда не носивший камуфляжа выходец из принципиально иной, академической среды Андрей Белоусов в армии станет кем-то вроде «Сердюкова №2». (Предшественника Сергея Шойгу Анатолия Сердюкова за глаза даже прозвали мебельщиком — когда-то он работал в Ленмебельторге.) Тем не менее Владимир Путин именно сейчас очевидно делает ставку на навыки Белоусова. Когда-то он и Сердюкова, главу ФНС, так же неожиданно передвинул в Минобороны, для того чтобы налоговик навел порядок в финансовой вольнице генералов. Теперь президенту нужен экономист на этом посту, и это значит, что именно экономика стала в его глазах важнейшим оружием.

На развитие военно-промышленного комплекса в России сделана ставка. На оборонные цели теперь тратится большая часть бюджета, сверстанного, кстати, при непосредственном участии Белоусова. Спецоперация превратилась уже в отдельную социально-экономическую отрасль — объемы вращающихся в ней денег огромны. Это не только инвестиции непосредственно в ВПК и гособоронзаказ, но и разнообразные льготы и выплаты. Спецоперация спровоцировала появление новых кадровых лестниц, логистических маршрутов, бизнес-процессов. Рост экономики России в последние годы, которому удивляются не только аналитики всего мира, во многом обусловлен именно развитием военной индустрии.

Так что стратегия Кремля теперь, похоже, меняется: победить Украину предполагается не столько за счет операций на поле боя (масштабной активности в этом направлении пока не наблюдается), сколько за счет мощи и кратно большего роста ВПК. Грубо говоря, забрасывать противника несравнимо большим количеством бомб и ракет, видимо, признано более эффективной историей, нежели штурмы, а их бесперебойное производство и поставки нужно наладить. К тому же развитие ВПК в глазах руководства страны выглядит еще и локомотивом для экономики в целом, которой предстоит приобретать мобилизационный характер.

То, что войны и оборонзаказ часто являются драйвером для экономики, подмечено давно. Те, кто говорит об этом, обычно в первую очередь приводят в пример США, где начало Второй мировой войны положило конец Великой депрессии. Правительство размещает огромные заказы на производство оружия, снаряжения, одежды и продовольствия; корпорации, чтобы выполнить заказ, нанимают больше людей, больше им платят; люди тратят деньги, раскручивая спираль экономической активности — так в двух словах выглядит идея.

Почему бы нет. Такую концепцию часто описывают через «метафору разбитого окна»: если хулиган разбил витрину в магазине, то владелец магазина идет и покупает новое стекло, тем самым обеспечивая работу стекольному заводу, который в свою очередь платит своим сотрудникам. Хулиган таким образом становится как бы общественным благодетелем.

Однако теория небезупречна. Ее критики указывают на то, что вместо стекла и денег владелец магазина остается только со стеклом. Деньги он мог бы потратить на что-то другое, но не сделал этого. То есть прибыль стекольного завода оборачивается убытком другого бизнеса, и фактического роста экономической активности не происходит. Однако со стороны виден лишь экономический победитель, а проигравший не виден вовсе, что и дает основание для победных выводов.

Перевод экономики на военные рельсы выглядит в сложившихся условиях вполне логичным решением руководства. Но не следует забывать, что финансировать боевые действия в долгосрочной перспективе можно за счет роста налогов, сокращения расходов в других областях или увеличения долга.