Фото: Дмитрий Лебедев / Коммерсантъ
От защиты Ивана Сафронова:
«Журналист, бывший специальный корреспондент «Коммерсанта» и «Ведомостей» Иван Сафронов более года находится в СИЗО «Лефортово» — следственное управление ФСБ обвинило его в шпионаже в пользу Чехии. За этот год ему удалось пообщаться с десятками людей, которые знали или слышали о том, кто также обвинялся в государственной измене, шпионаже. Это позволило ему составить полную дорожную карту того, кто находится в зоне риска, что нужно для предъявления обвинений, а также почему люди зачастую соглашаются на самооговор, даже если убеждены в своей невиновности.
Возбуждение уголовного дела по ст. 275 (государственная измена) и 276 (шпионаж) является следствием достаточно долгой работы: в основе лежат данные оперативно-розыскных мероприятий, рапорты, справки, отчеты, экспертизы на предмет секретности данных и т.д. Дело возбуждается в отношении конкретного лица, а не по факту утечки какой-либо информации за рубеж. То есть к моменту возбуждения дела на руках у следователя находится не менее 5–7 томов, которые содержат описание преступной, по версии следствия, деятельности лица, подлежащего задержанию и впоследствии аресту.
Формально это действие должно быть санкционировано Лефортовским районным судом города Москвы, но тут следствие ФСБ никогда не испытывало проблем: суд удовлетворяет 100% из ходатайств, отправляя зачастую напуганного и ничего не понимающего человека в «Лефортово».
При этом человек фактически лишён возможности как-то защищаться: интересы большинства из них представляют адвокаты по назначению, т.е. юристы, которых следователь обязан вызвать для предъявления обвинения (согласно нормам УПК). Де-юре это должны быть полноценные адвокаты, которые должны оказывать достаточную юридическую поддержу; де-факто это люди, которые с первых слов описывают незавидное положение задержанного и предлагают подумать о заключении досудебного соглашения с прокуратурой: то есть не только признать вину в инкриминируемых деяниях в полном объёме, но и помочь следствию изобличить соучастников преступления.
Необязательно того, что инкриминируют ему: возможно, он готов что-то рассказать о преступных действиях других людей, коллег, знакомых, возможно, друзей. Далее следователь закрепляет эту мысль, а чтобы у обвиняемого была возможность хорошенько обо всем подумать, взвесить все за и против, просто забывает о нём на некоторое время.
Для кого-то это неделя, для кого-то месяц, а для кого-то и того больше. Изоляция от внешнего мира ломает человека и коверкает его психику — пугает неизвестность и непонимание происходящего. Мгновенный разрыв социальных связей невозможно компенсировать ничем. Оказавшись один на один с собой и своими мыслями, человек начинает верить во что угодно. В том числе, что он, возможно, действительно шпион, предатель Родины. Эти мысли очень важны для следователя, которые потом им буквально культивируются всеми доступными способами. А их у следователя, поверьте, хватает.
Всего в год по шпионским статьям осуждается где-то 8–10 человек, при том что следствие по каждому делу идёт 17 месяцев (предельный срок согласно УПК), а всего в так называемом 1-м отделе СУ ФСБ работает несколько десятков следователей. Сколько человек находится в оперативной разработке — неизвестно, но по самым скромным подсчётам это не менее 50–70 человек. При том что с момента того, как оперативники получат какие-то материалы, свидетельствующие о «преступной» деятельности человека и момента возбуждения уголовного дела, следователем может проходить длительное время: год, три и даже пять. Всё зависит от загруженности отдела. Если есть что расследовать, то хорошо, если нет, то всегда можно покопаться в прошлом. Конвейер работает непрерывно: и неважно, кто ты: чиновник, домохозяйка, продавщица, журналист, учёный. Подойдёт любой, кто хоть каким-то образом контактировал с иностранцем. Любым.
Как показывает практика, возбуждение одного уголовного дела в отношении отдельно взятого человека не самоцель для следователя. Ему куда важнее построить так называемую «уголовную прогрессию», смысл которой не только в том, что обвиняемый признает вину, но и даст показания на других людей, благодаря чему следствие получает возможность возбуждать всё новые и новые дела. В этом суть досудебного соглашения: смягчение наказания в обмен на показания.
Теоретически схема неплохая: если человек действительно виновен, знал, на что идёт и все равно делал, то да, наверное, такой выход для него есть. А если человек готов отстаивать свою позицию? Тут у следователя есть готовые ответы: подумать над сроком (так тебе светит двузначная цифра, а по досудебному соглашению 6–7), подумать про родных (тебя никто не дождётся), предложить звонок близким (в обмена на нужные показания, разумеется). И ладно, если тебе 30 лет, в конце концов всё можно пережить и перетерпеть, но если тебе 60+ и впереди маячит солидный срок на зоне, то человек ломается. Нельзя судить за это, каждый сам волен делать свой выбор. Но я неоднократно слышал, что в местах лишения свободы информацией о «досудебщиках» интересуется не только администрация ИК, но спецконтингент. Я свой выбор, к слову, сделал.
Интерес следственного управления ФСБ распространяется на людей самого широкого круга. Предпочтение отдаётся в первую очередь тем, кто не может за себя постоять, кто подвержен влиянию, кого можно «отработать» в тишине. Таким образом формируется круг потенциальных жертв. Если попытаться вывести портрет среднего обвиняемого, то шпион будет выглядеть следующим образом: мужчина или женщина (неважно), возраст 50+ (можно больше), с высшим образованием и имеющие допуск к сведениям, составляющим государственную тайну (необязательно, но желательно), контактирующий с иностранцами (либо по работе, либо в частном порядке).
Такой набор позволяет достаточно просто подвести любую работу под положения ст. 275 УК РФ. Я не могу назвать конкретные имена, но для наглядности приведу несколько примеров.
Один из российских ученых, работавший в научном институте, заключил коммерческий контракт со своими китайскими партнёрами. Всё было оформлено юридически и направлено на получение институтом прибыли. Все необходимые согласования были получены. Но следствие считает, что, подписав контракт, учёный совершил государственную измену — выдал китайским специалистам секретную информацию. Он боролся и получил всего лишь 7 лет колонии.
А другой его коллега, также поучаствовавший в научной работе, но уже с одним из европейских институтов, доказывать свою правоту не захотел или испугался. В итоге он пошёл на сделку со следствием, де-факто назвал соучастниками несколько своих коллег по отдела, подведя их под статью, также показал на других коллег по научному цеху. За это он получил также 7 лет колонии. А в качестве бонуса — звонок жене из кабинета следователя. Сокамернику он признался, что пошёл на это не потому, что считает себя виновным, а потому, что согласился с доводами следователя (зачем тебе одному за всё отвечать?), а также потому, что просто боится оказаться на зоне с уголовниками. А ещё, что ждёт помилования от президента и следователь не против, если он будет его подавать.
Ученые вообще находятся в зоне риска: человек, пошедший по «досудебке», не только должен рассказать всё, что подтвердит доводы следователя, но и показать на тех, кого потенциально можно подтянуть к делу. Практика последних лет показывает, что учёные в возрасте не могут оказать полноценного сопротивления. А такие люди следствию и нужны.
Ещё один тренд последнего времени — это подгон дел о контрабанде военной техники или запчастей к ним под шпионаж. Да и любое дело, связанное с иностранцами — эти дела крайне политизированы. Я много сидел с гражданином Украины, которого задержали по подозрению в контрабанде. Якобы он хотел приобрести комплектующие и запчасти к ЗРК С-300 в России, вывезя их затем на территорию Украины. Он этого и не отрицал, да, действительно хотел. По этой статье ему грозило 3 года колонии общего режима. Он был к этому готов. Однако через 9 месяцев его уведомили о том, что дело о контрабанде закрыто, а вместо него появилась статья 276 — шпионаж. Оно было расследовано за 2 месяца. В итоге он вину в шпионаже не признал, бился в суде и получил 12 лет строгого режима.
Аналогичный случай был в Краснодаре, только там срок для гражданина Украины оказался чуть меньше — 10 лет строгого режима. А вот гражданину Сербии, явно дружественной РФ страны, повезло больше: его контрабанда устояла, и он получил 2,5 года колонии.
Впрочем, везёт не всем и не всегда, и возбужденное дело о военной контрабанде может дополнится государственной изменой. Так, недавно один учёный получил по совокупности трёх статей 20 лет.
Под угрозой попасть под 275 статью находятся и прочие граждане, имеющие родственников и знакомых зарубежом. Причём «зарубеж» не обязательно должен быть далеким: достаточно жить в Крыму, сфотографироваться на фоне военных кораблей и отправить фото условному дяде, являющемуся гражданином Украины. Впоследствии есть риск узнать, что ты шпион, выполняющий задание украинских спецслужб, а твой дядя вовсе не родной человек, а кадровый агент, завербовавший тебя, пока ты лежал в пеленках сразу после рождения. Заучит несколько утопично, конечно, но ничего нереального в этом нет.
Безусловно, среди тех, кого ФСБ обвиняет в шпионаже / госизмене, действительно есть те, кто сотрудничает с иностранными спецслужбами, однако процент настоящих шпонов крайне мал. А система требует всё новых и новых дел, она так построена и устроена, по-другому она не умеет. Полагаю, что и следователи сами это понимают: не будет дел — возникнут вопросы к их компетенции у начальства, мол, это не шпионов мало, а вы плохо работаете. А за такое можно и 13-й зарплаты лишится, да и звание очередное не получить.
У меня нет сомнений, что в нашей стране работают самые настоящие разведчики, как под дипломатическим прикрытием, так и нелегалы. Но первые объективно неинтересны: дипломата нельзя арестовать и судить, можно только выдворить, а это мелко. Чтобы поймать агента-нелегала-профессионала, прошедшего спецподготовку и т.д., нужно очень сильно постараться, его поимка это редкость, помноженная на большую удачу. Полагаться на это нельзя, увы. Вот исходя из этого и растут в России шпионские дела: проще брать своих, чтобы другие боялись.
Но только чужие не боятся, а свои перечитывают книги 40–50-х годов, ожидая прибытия чёрного воронка.
Текст этой статьи опубликован в печатной версии газеты «Ведомости»
