Инородное дело

Сейм Литвы постановил признать Россию «государством, которое поддерживает и совершает терроризм», как сообщается, единогласно. Список претензий, изложенных в резолюции, довольно длинный. Начинается он с выражения убежденности в том, что основной целью России «является уничтожение украинского народа и его самобытности, лишение его права на самостоятельное развитие». Заканчивается документ требованием создать специальный международный уголовный трибунал в отношении России наподобие, например, нюрнбергского.

Российский МИД в лице Марии Захаровой в ответ назвал решение сейма экстремистским. Дело уже привычное: «Вы террористы». — «А вы сами экстремисты». Такая теперь дипломатия».

Резолюция Сейма признаёт всё происходящее «геноцидом украинского народа». Литовцы здесь уже не стали пионерами: за 2 недели до этого «геноцид» признали канадские парламентарии, еще раньше — латвийские, а также к этому термину обращался президент США Джозеф Байден. «Я назвал это геноцидом, поскольку становится всё яснее, что Путин просто-напросто пытается уничтожить даже саму идею того, чтобы иметь возможность быть украинцем», — заявил он.

Байден, правда, оговорился, что это пока его личное мнение, и пообещал «дать возможность юристам решать на международном уровне, соответствует ли это данному термину». Из чего можно сделать вывод, что каких-то юристов в перспективе еще попросят разобраться с определениями, и чем больше будет к этому моменту таких вот парламентских постановлений, тем им будет проще.

Имели ли в действительности место военные преступления, в каком масштабе и с какой мотивацией, как ни странно, непринципиально. Воззвания к международному праву и к доказательствам тут не работают. Парламенты — это ведь не суды. Общественное мнение в наше время сильнее официальных вердиктов. И если это мнение решает считать кого-то абсолютным злом, сделать с этим что-то очень сложно. Просто этому злу будут приписывать все черты, которые в конкретном обществе считаются негативными.

Ну, это примерно как с иноагентами: записали человека в реестр безо всяких судов — и все дела. Реестр — штука железобетонная, попал в него — думай сам, в чём провинился. Государство считает, что ты опасен.

Гибель людей во время военных конфликтов соблазнительно объявлять геноцидом, ведь это самое большое злодеяние из известных человечеству. Российская Генпрокуратура в последние годы, например, усиленно доказывает, что действия гитлеровцев на территории СССР в годы Великой Отечественной войны были именно что геноцидом. То есть до этого на протяжении десятилетий концлагеря, расстрелы и угон населения и так считались самоочевидными преступлениями. Но теперь этого, видимо, уже мало. Теперь желательно, чтобы у нас был свой «холокост», против которого ни в одной стране никто бы не посмел возражать. Это сделает месть однозначно справедливой.

Формулировка «геноцид украинского народа» для России вообще непонятная, поскольку на высшем уровне у нас провозглашен концепт двуединого народа (триединого, если считать белорусов). Россияне в нем выступают большой метанацией, а статус украинцев расплывчат: вроде бы народ такой и признаётся, но только при условии его лояльности. Это как бы определяющее качество, которое делает народ народом; не этническое, а политическое. При несоблюдении условия статус отзывается, поэтому геноцид украинского народа с точки зрения национал-патриота вообще невозможен: для него народом является только тот народ, которого он соглашается таковым считать.

В актуальной пропагандистской риторике этнический компонент предпочитают вовсе опускать. «Отрицательные» украинцы называются нацистами или националистами, которые сами устраивают геноцид украинцев «положительных». Такое видение пришло на смену предыдущему, менее агрессивному, заключавшемуся в «гражданской войне».

Вот, допустим, председатель высшего совета «Единой России» Борис Грызлов в свежей статье так и пишет: это, мол, наоборот власти, «вооруженные силы и националистические формирования Украины» предпринимают «геноцидальные действия в отношении собственного населения — братского для нас, россиян, украинского народа». Хотя если есть националисты, то ведь у них, по идее, и нация имеется.

«Вы устраиваете геноцид!» — «Нет, это вы устраиваете!» Термины превращаются просто в оскорбления, жесты, они девальвируются и теряют значение. Американские сенаторы не в первый раз предлагают причислить Россию к государствам — спонсорам терроризма, но на международном уровне до сих пор не составлено и устраивающего всех определения терроризма, в том числе из-за разногласий по поводу того, можно ли считать таковым действия вооруженных сил во время военного конфликта.

Получается парадокс: одна сторона определяется через этнос, другая через идеологию, в то время как для геноцида нужно, чтобы обе стороны относились к одной категории. Определить сущность конфликта становится невозможно, что вовсе не способствует его разрешению. Запад тоже путается, смахивая со стола разом и российских пацифистов, и украинских пророссийских граждан. Если мы сами друг друга плохо отличаем, за границей, что ли, разбираться будут?

Интересно, что содержательно возразить на концепцию «двуединого народа» как-то не пытались даже в Киеве. В ответ на известную статью Владимира Путина об историческом происхождении народов в прошлом году президент Украины Владимир Зеленский сначала отшутился, а потом объявил современную Украину истинной наследницей Древнерусского государства, что ясности в вопрос на самом деле не вносило. Зараженная горячечным вирусом унитарности страна тоже не желала признавать какие-то права за русским нацменьшинством, настаивая на «единости и неделимости» — совсем как лидеры белого движения в 1920-х, которых победили те, чей вождь учил, что прежде чем объединяться, сначала нужно решительно размежеваться.

Российская пропаганда теперь представляет дело так, что на территориях, взятых под контроль, ничего украинского нет и никогда не было. Местные жители, которых показывают по нашим каналам, не похожи даже на «положительных» украинцев: они мечтают о российском паспорте и присоединении к РФ, выходят на акцию «Бессмертный полк» и на русском языке отрекаются от Украины. Даже с поправкой на позицию получается противоречие: собственно украинский народ, который, как говорят, уничтожали его же власти, как раз и не виден. Сколько на этих территориях украинцев, желающих сохранить государственность, а сколько русских, мы по-прежнему не знаем. Выяснять это некому.

Ровно поэтому Владимир Путин и говорит о том, что Россия «воюет на своей земле». И ровно поэтому литовцы в своей резолюции ставят Путину в вину «политику искажения идентичности украинского народа», а Байден говорит о «возможности быть украинцем». То есть геноцид здесь имеется в виду не столько буквальный, физический (хотя его тоже стараются пристегнуть к делу для наглядности, но получается рассыпчато), сколько культурно-политический. Грубо говоря, Москву обвиняют в том, что она силой навязывает украинскому народу чуждые ему ценности.

Но тогда и Кремль в действиях Запада видит примерно то же самое. Все эти популярные в последние годы разговоры о «чуждых ценностях» — это тоже боязнь такого же «геноцида», который совсем не обязательно должен выражаться в непосредственном уничтожении людей, он может означать размывание их идентичности.

Язык, придуманный для характеристики вполне конкретных событий прошлого, явно плохо справляется с описанием настоящего. В изначальной редакции определения геноцида в соответствующей конвенции ООН от 1948 года (на которую ссылается и Грызлов) кроме действий, совершенных с намерением уничтожить какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу, предлагалось считать геноцидом еще и такие же действия против политических групп. Посовещавшись, «политику» тогда вычеркнули — понятно почему, но сейчас этого, кажется, не хватает. Попытки натянуть на идейное противоречие этническую маску, свести мировоззренческий конфликт к переделу границ приводят только к манипуляциям и взаимному раздражению.