Феликс и пустота

В Москве снова хотят восстановить памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянской площади. Дело не в городской эстетике и даже не воздании почестей архитектору советских репрессий — возвращение Дзержинского символически предаст забвению крушение СССР. Но Путин уже много лет не смеет этого сделать.

В принципе, это такая довольно старая игра, ставшая уже культурно-политической традицией современной России: демократы время от времени просят вынести из мавзолея Ленина, от чего возмущаются любители СССР, национал-патриоты в свою очередь примерно раз в год или два предлагают восстановить памятник Дзержинскому, вызывая такую же реакцию у демократов. Тем не менее рано или поздно, как предполагают все участники процесса, либо то, либо другое должно произойти.

На этот раз в мэрию Москвы обратилась группа писателей и блогеров патриотической ориентации — во главе с Александром Прохановым, конечно, и Захаром Прилепиным (Прилепин, как известно, недавно пришел в «Справедливую Россию» и вот без разгона начинает расцвечивать к выборам партийную апологетику). Инициатива, естественно, вызвала волнение: одни возмущаются, другие не видят ничего страшного, третьи опасливо предлагают провести референдум среди горожан. Хотя вопрос только формально касается лишь москвичей, на самом-то деле он имеет вполне себе общенациональное значение.

Экс-министр культуры Михаил Швыдкой внес контрпредложение. Давайте, сказал Швыдкой, поставим на Лубянке какой-нибудь компромиссный памятник, например, Юрию Андропову: вроде как тоже председатель КГБ, с одной стороны, достаточно уважаемый сотрудниками органов, а с другой — не вызывающий такой уж острой антипатии.

«Компромисс», конечно, тот еще: при Андропове советских диссидентов преследовали с немалым усердием и при активном использовании карательной психиатрии, Андропов был одним из главных вдохновителей вторжения в Афганистан и так далее. Видимо, Михаил Швыдкой хочет сказать: но ведь уже хотя бы не ставили к стенке, как при Железном Феликсе, и чтобы быть репрессированным, нужно было что-то для этого сделать.

Но никакого Андропова там, думается, не появится. В центре Лубянской площади может быть либо Феликс Дзержинский, либо ничего.

Авторы обращения делают вид, что на первом плане у них забота о памятнике как произведении искусства и эстетическом облике площади. «Так уж случилось, что памятник работы Вучетича и Захарова как памятник трагической и великой эпохи революций и потрясений абсолютно бесспорен», — пишут они. А во вторую очередь речь идет о соблюдении исторической правды. Были, дескать, политические репрессии, и никто этого не отрицает, Соловецкий камень же стоит под стенами того же здания ФСБ на Лубянке. Но ведь разные у нашей истории были грани — была и такая, и надо ее тоже чтить. Пусть тут вот будет память о репрессиях, а рядом память о тех, кто их устраивал, что же здесь необычного. Ну и вообще, Вучетич же.

Хотя разговор о взглядах и методах основателя ВЧК тоже важен, у инициативы имеется и еще один подтекст, ключевой — именно поэтому о нем не говорят вслух.
Дело не только в фигуре Дзержинского. В конце концов, в Петербурге вот памятник ему как стоял себе, так и стоит, никого не волнует. Но в Москве не сам монумент, а его снос в 1991 году, получил самостоятельное значение, стал важнейшим историческим событием. Фотографии поверженного памятника с петлей на шее, с демонстрантами, топчущими бронзовый профиль главного чекиста советской империи, обошли весь мир — и только тогда стало понятно, что СССР действительно бесповоротно рухнул, как будто памятник и был гвоздем, на котором все держалось.

Пустое место, образовавшееся в центре Лубянской площади, стало тоже своего рода странным своеобразным памятником. События 1991 года так ведь толком и не были отрефлексированы, остались практически никак и ни в чем не увековечены, о них не снимают фильмов и не пишут песен, им не посвящают массовые акции. Только эта красноречивая пустота и осталась напоминать о развале СССР и демократическом энтузиазме тех лет. Это как бы памятник призраку, единственный на всю страну.

Если эту пустоту заполнят, не останется уже ничего. Много сказано, в том числе и руководителями государства во главе с Владимиром Путиным, о «величайшей геополитической катастрофе», еще больше — о возрождающемся величии страны. Теперь уже энтузиасты-патриоты не хотят вспоминать (даже негативно!) об августе 1991-го. Пустота на Лубянке мучительно напоминает им о том, что не американские спецслужбы, а советские граждане с воодушевлением свалили собственный режим, а КГБ никак не смог его защитить, да толком и не пытался. Поставь Дзержинского обратно — и уже можно будет жить так, будто всего этого не было. И никакой Андропов этого жеста не заменит, потому что не Андропова сносили в 1991-м, это не будет реваншем.

Загадкой остается, почему Путин до сих пор не сделал этого (ясно ведь, что вопрос такого рода — компетенция не московской мэрии, а Кремля). Он перекроил даже Конституцию, до недавнего времени второй главный артефакт времен создания новой России, хотя держался, надо заметить, долго. Кремль мог вернуть Дзержинского уже много раз, и нет сомнений, что при желании он сделает это хоть завтра, тем более что, в отличие от Конституции, здесь-то как раз действительно имеется горячее желание части россиян. И это, согласитесь, было бы даже совершенно логично в наши дни.
Но почему-то именно этого Путин не смеет сделать. Президент открывает памятники Владимиру Мономаху и Александру III, он вслух переживает о падении СССР, но все-таки не может покончить с пустотой на Лубянке. Точно так же, впрочем, как не смеет тронуть и тело Ленина. Может быть, он и сам в глубине души еще не разобрался, как на самом деле, а не на публику, оценивать исторические события, свидетелем которых был сам, может быть, просто боится новых социальных конфликтов, а может быть, нависающее свидетельство пустоты нужно ему самому для того, чтобы удерживаться от какого-то уже совсем окончательного, настоящего  разрыва с демократией.

Фото: Сергей Подлеснов / Коммерсантъ