"Слово "требовать" плохо соотносится со словом "свобода". Павел Фахртдинов о песнях, людях и войнах

Фото из личного архива Павла Фахртдинова

Павел, ваша новая песня «Самолет» вышла ровно через год после того, как в России был введен режим отношений государства со своими гражданами, который получил название «частичная мобилизация». Совпадение?

— Абсолютное совпадение. В день релиза 21 сентября меня жена спросила, когда я ее написал. Я открыл заметки. 7 августа 2023 года я начал писать этот текст. Появился этот файл. Потом пару дней писал. Потом песня готовилась. Делалась аранжировка. Потом я думал сделать клип. Даже сюжет родился. Но куча факторов не позволила сейчас снять клип. Тогда я решил, что ничего страшного, включу песню в новый альбом. А потом понял, что ее надо сразу выпустить. Хочется, чтобы новый альбом получился светлым, а не вот таким. Потом я загрузил песню на стриминговые платформы. Какое-то время ушло на прогрузку. То, что она вышла именно 21 сентября, это случайность.

Были реакции, которые удивили?

— Немного грустно, но реакции нет почти никакой. Отдельная тема — рефлексии. Похоже, что песни мои не дают быстрой реакции. Я, конечно, утешаю себя, что мои песни, они для долгой дистанции, долгого брожения, замедленного действия. И если их действие пролонгировано во времени, значит, и реакция будет долгой. Так я себя утешаю. Правда, я еще не заходил во «ВКонтакте» (смеется).

А надо ли?

— Или ты говоришь, или ты не говоришь. А если говоришь заранее только с друзьями, то какой смысл в этом тогда? Надо говорить со всеми. Друзьям про эту песню и так всё понятно. Надо другим как-то это объяснять…

Ты сказал, что песня написана быстро. Так всегда, или в данном случае так? Тут Борис Гребенщиков (30 июня 2023 года включен Минюстом РФ в реестр иностранных агентов) рассказывал, что он пишет песни долго.

— У меня по-разному. Всегда. Есть песни, которые пишутся мгновенно: 15 минут — и всё, готово целиком.

В новом произведении такая работа с ритмами, что это явно не 15 минут.

— Всё равно довольно быстро написалось. Почти всё одновременно писалось. Я сразу понимал структуру.

Старые слушатели пишут, мол, раньше писал веселые песни с юморком, а теперь мрак? «И так мрак, и от тебя, Паша, тоже»…

— Конечно, пишут. Но я думаю, что ничего в моих песнях особо не поменялось. Я всегда хотел писать песни про человечность, про нахождение самого себя во внешнем мире и особенно во внутреннем. Времена моим песням добавляют только тональности. Но если даже сейчас посмотреть на статистику прослушивания моих песен, то первыми будут добрые «Играй, не считая минуты», «Не теряй ключей» или «Выведи меня отсюда, человек с крыльями».

Фото из личного архива Павла Фахртдинова

Не мы такие, жизнь такая?

— Мне вообще кажется, что мои последние песни от «Праздника победы над человечностью» до «Самолета» — это всё равно очень добрые песни. Просто они теперь не гладят тебя, как котенка, по голове. Посыл между песней «Играй» и «Самолет» одинаковый. Поменялась интонация, с которой эта информация поставляется. И поменялась тональность — из до мажор в ми минор.

То есть жизнь такая?

— Нет, это восприятие такое. Сейчас плохо всем, кто бы как ни хорохорился и ни храбрился. И страшно всем. Воспринимает человек поступающую информацию через линзу своей собственной жизни. Вот моя жена: особенный слушатель, профессиональный лингвист. Она прекрасно понимает тонкости текста — больше, чем автор. Я даже не про себя. У нее нет гнетущего впечатления от песни «Самолет». Для нее язык и основной месседж песен моих — и старых, и новых — схожий, укладывается в формулу «следи за собой, будь осторожен». То, что Цой написал в двух строчках, я 20 лет пишу.

Кстати, про Цоя. Сегодня все его склоняют на самые разные стороны. Одни говорят, что он был бы среди тех, кто против, другие его песни поют на концертах, которые для тех, кто за. Два противоположных полюса. И то, и другое нормально?

— Когда цоевские строчки «пожелай мне удачи в бою» поют теперь в Лужниках известные личности, я это воспринимаю как акт публичной некрофилии. И их даже можно понять: своих цоев у них нет, а на флаг кого-то водрузить надо. Недавно была новость: один страшный философ порассуждал тут вслух, что хорошо бы назвать именем Летова улицу в Мариуполе. Вообще, мне кажется неблагодарным делом говорить за мертвых, где бы они сейчас были. Понятно, что Артемию Троицкому (13 января 2023 года включен Минюстом в реестр иностранных агентов) хочется верить в то, во что ему хочется верить. Мне тоже хочется верить, что Виктор Цой остался бы на светлой стороне. Тут важны формулировки. «Я бы очень хотел верить в то, что мой друг Витя Цой не остался бы в стороне, а при наборе тех человеческих качеств, которые, надеюсь, сохранились бы, что он остался бы на светлой стороне», — это один вариант подачи информации. Но когда человек твердо говорит, что он совершенно твердо убежден, что Цой или Летов были бы на нашей стороне, это тоже такое неприятное ковыряние. Желание друзей Цоя, чтобы он остался с ними, понятное. Мне тоже этого очень хочется. Мы же говорим про язык и про контекст (улыбается).

Цой был классный. Он не рефлексировал, он утверждал. Его песни без знака вопроса. Единственный знак вопроса у Цоя — «так откуда взялась печаль». Рефлексия в качестве утверждения. Хотя по форме предложение со знаком вопроса. Единственный такой автор, который не рефлексирует.

На концерте группы «Кино» в 2021 году. Фото: скриншот YouTube / группа КИНО

«Но если есть в кармане пачка сигарет, значит всё не так уж плохо на сегодняшний день». Но вернемся к твоему «Самолету». Не называя имен и географических координат, под ритм то ли шагающих бурлаков, то ли угрюмой ходьбы кандальников, ты поешь о черном самолете. И на обложке черный ворон. Я его узнал. Это ведь тот ворон, который вьется над головой умирающего казака? Тексту скоро 200 лет. Его написал унтер-офицер Невского пехотного полка Николай Веревкин в 1831 году, а потом текст ушел в народ.

— У меня есть друг, его зовут Марк Леховицер. Помимо того, что он мой друг, он хороший дизайнер. Я ему показал песню. Попросил нарисовать обложку. Он начал предлагать варианты. Потом в какой-то момент ночью он мне прислал с криком «вот же». И я понял, что это оно. И никакой мысли о том, что это тот «ворон», moran или never more, не было. Но ворон сам по себе — мистическая фигура.

Не очень светлая.

— Может быть, и светлая. Она мистическая. Какой мистикой зарядишь, такой и будет.

Фото из личного архива Павла Фахртдинова

Есть черный вигвам, а есть белый — по Линчу и «Твин Пикс». Есть черный ворон, а есть белый?

— Даже белый ворон может быть черным. Классная сама по себе птица. Хотя бы потому, что ты видишь ворона, и уже несколько минут два человека накидывают один за другим образы, с ним связанные. Мне кажется, что это максимально подходящая птица.

И когда изначально Марк стал спрашивать, что я хочу видеть на обложке, я стал говорить ерунду. Он крутил вокруг ерунды, получалась не то. И тогда я попросил его самого придумать, и он выдал это. И получилось.

Фото из личного архива Павла Фахртдинова

Если в той песне почти 200 лет назад был протест — «ты добычи не дождешься, я не твой», то сегодня у тебя в песне добыча сама и есть тот самый черный ворон. Но теперь тотальное смирение, нет попытки сказать черному ворону «я не твой». Нет смысла пытаться прогнать эту птицу? Или задача у этой конкретно песни — всего лишь констатация увиденного?

— Это интересный вопрос. И я понимаю, о чем ты говоришь. Пытаюсь найти противоречие тебе. Не нахожу. Похоже, что ты прав. Но в любом случае нужно зло назвать. Можно ходить вокруг да около, искать образы и оправдания. Но надо по-цоевски назвать. Решился убить — погиб. В чужом доме дома нет. Ты продал жизнь за звон монет чужих. В данном случае песня называет. Возможно, потенциальному слушателю никто никогда этого так не называл? Может быть, я много на себя беру?

А ведь может быть. Может.

— Да.

«Бывший философский пароход превратился в мертвый самолет», — поешь ты между куплетами, и припевом эти две строчки, как будто вырванные из сюжета песни. Сначала показалось, что тот пароход и самолет, о котором песня, сравнивать вообще невозможно. А потом я понял, что и там и там велика доля насилия над пассажирами. Ни на пароход люди не шли с радостью, ни в этот черный самолет…

— Совершенно справедливо. Это первая трактовка. Есть вторая. Мы через сто лет говорим про события столетней давности, вспоминая, кроме ужаса, «философский пароход». Мне кажется, что еще через сто лет люди будут вспоминать не нынешний наш «философский пароход», а вот эти толпы в черных самолетах.

Фото из личного архива Павла Фахртдинова

Друг тут летал в Турцию. Он летел на самолете не из России, но с ним в салоне в основном были русскоязычные люди, жители ЕС. И его самолет встретился в аэропорту с самолетом, который прилетел из России. «Сразу было видно, что пассажиры прилетели из России: все мрачные, взгляды напряженные, оглядываются», — рассказал мой друг. Это теперь стало так или всегда было так?

— Я не знаю, мне трудно судить. Мы полтора года живем в спокойном мире. Воспоминания могли замылиться. С другой стороны, да. Когда я 12 марта 2022 года уехал из России через Хельсинки, я был совершенным сгустком темной энергии, в абсолютно подавленном состоянии. И мне кажется, что это естественно. Когда ты долго сидишь в темноте, а потом щелочка света, ты начинаешь щуриться. Тебе тяжело от этого света. Потом привыкаешь. Насчет «всегда» я не уверен, но сейчас это всё особенно проявляется.

«В чужом доме дома нет чужим», — заканчиваешь ты песню чуть измененным рефреном. Это ведь в равной степени относится и к пассажирам «философского парохода», и к пассажирам черного самолета. Еще один общий момент и для тех, и для других. В этом общем для нас всех моменте есть шанс на взаимопонимание?

— Ты его видишь в тексте?

Хотелось бы, чтобы люди понимали друг друга вне зависимости от того, куда их занесло. Озверение же со всех сторон.

— Нужно проговорить проблему, чтобы понять, что лечить. Проблему нужно назвать. А уже потом мы будем искать способы решения этой проблемы. Есть ли надежда или нет, каждый отвечает за себя. Если слышишь, значит она зашифрована там для тебя.

Интонационно самолет стал таким продолжением предыдущей твоей работы, которая сделана вместе с режиссером Михаилом Сегалом, — «Человек, от которого плохо всем». Время минорных песен надолго? Понимаешь тех, кто старается не подавать виду, радоваться, жить, петь о чем угодно, но не об этом?

— Я точно не готов говорить за других людей. Скажу за себя. Я каждый день беру гитару и пытаюсь что-то новое написать. Даю себе такую задачу: «Паша, пишем из мажора. Ищем мажорные решения». Мне кажется, что альбом будет светлый. А про минорные песни… Сейчас они получаются легче. Но даю себе задание искать и фиксировать свет. Он всё равно никуда не пропадал.

Чуть раньше ты опубликовал песню «Ненависть» — такое письмо другу, где ты согласен быть объектом ненависти, если «ненависть — последний кирпич в его стене». Ненависть чем можно сдерживать?

— Я не считаю, что сейчас ненависть стоит сдерживать, если только ненависть не выходит за рамки, не ведет к радикальным действиям. Если становится легче человеку, то пожалуйста. Моя жена говорит, что это одна из моих самых добрых и христианских песен. Месседж, который в ней заложен, вполне себе добрый.

А эта идея работает? Не забыты принципы христианские?

— Не готов говорить за других или за всю христианскую идею. Я пишу про себя. И я точно совершенно знаю, что есть несколько людей, до которых эта песня очень хорошо дошла. Я это просто знаю (улыбается). И вполне себе сработало. Опять же, проблему нужно назвать.

Праздник победы над человечностью. «Мне очень страшно, что я ссыкло! Я боюсь, что во мне победит! Праздник победы над человечностью», — этот страх сугубо личный или ты его видел в других?

— Сугубо личный. Я пишу про себя всегда.

Риск утратить человечность ведь не только России касается?

— Я не знаю. Я боюсь за себя, за то, чтобы не расчеловечиться самому. Если кто-то так же, как и я, боится того же, я ему рассказал о своей проблеме, а он ее перенаправил на себя, то это хорошо. Человечность — очень абстрактное слово. Безграничное. Под этим можно понимать и «не убей», и «не укради», и всё остальное. Будь милостив, относись к людям так, как хочешь, чтобы они относились к тебе. Прописное всё. Но это всё относится к проявлениям человечности.

Все мы в детстве пели «Чайф», Чижа, кто-то любил Сукачева за «напои меня водой своей любви, чистой, как слеза младенца», кто-то любил его за песню «Гады». Ты понимаешь сегодняшний выбор этих людей, которые в прошлом так любили знак пацифик?

— А я тебе по-другому отвечу, и даже не на этот вопрос. Я человек верующий, правда, я давно не был в церкви. И тут я вдруг внезапно понял, что я легко и наотмашь нарушаю самую главную заповедь — не суди. Хотя я, конечно, тоже посмотрел то интервью Шахрина… И мне, конечно, очень хочется реагировать эмоционально и наотмашь. Но я понимаю, что моя эмоциональная реакция в сторону того же Шахрина разрушает только меня. Ему глубоко плевать, что я думаю. Понимаю ли я их выбор? Думаю, что да. Я общался с несколькими большими людьми, которых ты в этом ряду не назвал. Они примерно такие же. И все они плюс-минус говорят такие слова: чего ты хочешь, мы старые люди уже, оставь нас в покое, дай нам спокойно дожить и доиграть. Говорят, что устали быть послами рок-н-ролла в нашей неритмичной стране. Шучу. Ну, такое, да, приспособленчество. Внезапно оказалось, что люди постарели. И я не про физический возраст, это про усталость сопротивления, про жажду спокойно дотянуть свою лямку.

А как быть с теми, кого в любые старики вроде как еще рано записывать? Есть такая группа «Звери»: не британская классика, а скорее классика российских спальных районов начала XXI века. Почему-то всех очень сильно впечатлила история лидера этой группы, который весной 2022 года сначала написал, что он против, а теперь оказалось, что он за. Тебя тоже это впечатляет?

— Меня это впечатляет, да. Но, наверное, немного иначе. Не знаю, что могло случиться, но мне кажется, что его могли запугать. Не знаю… Всегда за оправдание человека, всегда. Я так устроен. Может быть, запугали? Мы же не знаем ничего.

Нет ощущения, что впечатляющиеся сами себе врут?

— Почему?

Потому что степень конъюнктурности всегда была налицо. Видимо, это моя проблема, но веры этому автору не было никогда. Всегда казалась какой-то нечестной эта история.

— Ты спросил про Шахрина и Сукачева. Я никогда не был очарован песнями этих артистов. Мне всегда были важны Гребенщиков (иностранный агент) и Шевчук. Мне даже «Алиса» с «Наутилусом» никогда не были интересны всерьез. Ни БГ, ни Шевчук меня не подвели. Поэтому и я не знаю, почему кого-то подвел Рома Зверь. Меня он тоже никогда не цеплял. Не был очарован, многого не ждал.

Ну тогда про БГ. Последний мини-альбом удалось послушать?

— Конечно!

Он сам говорит, что его цель — «стараться помочь всем, кому можно помочь». Есть ли смысл в прекрасных песнях, которые услышат только те, кто и так понимает, о чем вообще БГ?

— Всегда есть смысл в прекрасном. Всегда нужно стараться делать то, что ты хочешь, и то, что ты можешь. Можешь сделать — надо делать всегда.

Но навряд ли эти песни услышит подросток в Электростали, которому завтра придет повестка.

— А, может, услышит. Почему не услышит? Возвращаемся в начало разговора. Я опубликовал песню. Говорю жене: «На фиг никому не нужно. Услышит тысяча человек». Впечатлится, может быть, сто. А она мне говорит, что это не моего ума дело. Делать нужно, что должен, и будь что будет. Кто-то услышит одну фразу, а кто-то услышит начало альбома БГ и подумает: что за странный язык — «мой дядя самый честных правил, когда не в шутку занемог…» Полезет в интернет. Узнает, что это Пушкин. А зачем БГ поет Пушкина, говорит его языком, в чём идея? Его песни будут рождать процесс мышления.

Обложка нового мини-альбома Бориса Гребенщикова «Богрукиног». Фото: bandcamp.com

Много людей, которые не готовы маршировать строем, молчат. При этом песни пишутся — и правильные песни. Можно ли вообще требовать от поэтов и музыкантов артикулирования их позиций?

— Я очень люблю свободу, больше всего на свете. Слово «требовать» плохо соотносится со словом «свобода». Поэтому музыкант — человек, который хочет быть более свободным. И к свободному человеку вообще слабо применимо слово «требовать». Есть нарушенные ожидания, но это уже дело каждого. Как однажды сказал Аршавин, «ваши ожидания — ваши проблемы» (смеется).

И где теперь тот Аршавин.

— Тоже верно. Одно вытекает из другого. Но я таким образом пытаюсь сказать, что-то, что мы с тобой ожидали от каких-то художников, поэтов и музыкантов, их артикулирования на эту тему… Кто я такой, чтобы об этом им говорить?

Последний трек Евгения Федорова и Tequilajazzz слышал? Удивительно легкая музыка, и текст о страшном. Он говорил, что плакат не пишется. Время неплакатных высказываний прошло?

— Каждый художник работает на свою аудиторию. Кому-то, чтобы донести мысль, нужно плакатное высказывание, а кому-то более тонкое. Меня плакатные высказывания всегда бесили: они прямые, как рельсы, и тяжелые, как шпалы. Не остается никакого выбора. Меня этим точно не зацепишь. Мне нравится что-то тонкое. Условно говоря, мне, конечно, ближе язык Жени Федорова, чем Максима Покровского (признан иностранным агентом). Максим на свою аудиторию делает, видимо, правильные вещи. Его плакатность не работает на меня, но, видимо, работает на кого-то другого. Пускай каждый художник высказывается, как умеет и хочет.

Евгений Федоров и Павел Фахртдинов в 2023 году. Фото из личного архива Павла Фахртдинова

Как люди, которые вам дороги, спасают собственную голову от проникновения в нее безумия?

— Для меня это большая загадка. Но все эти люди держатся друг за друга. Например, мои родители. Постоянно вместе. Видимо, нужно постоянно с кем-то говорить, не оставаться в одиночестве, чтобы тебя поддерживали и ты поддерживал. Я восхищаюсь моими родителями, друзьями, кто остается в России, постоянно живет в этом контексте…

Ты же из Электростали? Когда первая чеченская началась, тебе было 13. Вторая, когда 17. Много знакомых ребят прошли через те войны? Как сложилась их судьба?

— Электросталь, да. После первой не знаю никого. А после второй, конечно… Как судьба сложилась? Безрадостно. Не могу назвать пример человека, который прошел через войну, а его жизнь сейчас сложилась по мещанским меркам великолепно. Кто-то спился, кто-то не спился, живет, но звезд с неба не хватает. Не спился — уже здорово. Нет, война не делает человека счастливым.

Если есть надежда на свет впереди, то в чём она?

— Настолько размытый вопрос, что ответов может быть очень много.

Что порадовало сегодня?

— Меня радует, что у моих родителей всё хорошо, что мама операцию сделала удачно. И я рад. У друзей девятилетний сын так рисует, что уже выставляется в галерее. Это сильно радует. Меня радуют маленькие вещи. В больших вещах радости немного, а в маленьких радость есть.

Фото из личного архива Павла Фахртдинова