Денис Третьяков: «Люди пытаются дышать в склепе запретов и делают дырочки. А вокруг кладбище»

Денис, мы когда в прошлый раз публично общались, вроде бы ещё не было такой мейнстримовой тяги к трешаку у сограждан, а сегодня как с цепи сорвались: скопинский маньяк, сериал про Чикатило. Мне кажется, или мы за эти пять лет деградировали?

— Да мы давно деградируем, но в другом смысле. Легитимизация убийц говорит не о деградации, просто в очередной раз затирается граница между понятием свободы, например, как ее понимают в искусстве, и ее симулякром. Очередная подмена понятий. Рано или поздно любые маргинальные темы становятся мейнстримом, любая маргинальная культура. В Америке это было: все деятели контркультуры переболели Чарльзом Мэнсоном. Пик увлечения им был в 80-е, в эпоху смены культурных парадигм, когда культура «золотых 70-х» умерла. Подняли Мэнсона на щит. Через двадцать лет после преступлений его «семьи» начался культ.

Но теперь его обратно застебали. Тарантино постарался.

— Очень хороший фильм получился у него. Сделал красивый постмодернистский жест, закрыл голливудский гештальт, незаживающую рану. В этом смысле Россия отстаёт. Но не удивлюсь, если после Чикатило возникнут сериалы о Сливко, Лифтёре и прочих. Сливко пытал пионеров, снимал пытки на видео. «Балабановский» такой персонаж. Но всё это уже было в перестроечной прессе. Тогда ведь тоже менялась парадигма: писали про маньяков, убийства, со всеми тошнотворными подробностями. Был просто кошмар.

Получается, что мы съехали кукухой ещё тридцать лет назад?

— История повторятся. Смотри, сейчас опять повальное увлечение трешевой эзотерикой. В перестройку в каждом переходе продавали «Откровения черного лося» и «Заговоры колдуньи Анастасии». Сейчас схожие процессы. Рано или поздно власть костенеет, мумифицируется. В ответ на эту скрепоносную ходульность возникает «обратка». Накануне революции, в последние годы царизма, государство тоже окостенело, а противовесом уваровской формуле «православие, самодержавие, народность» стал российский модерн, Серебряный век, позже футуризм. И невероятное количество сумасшедших. То еще фрик-шоу, куда до него нынешним «Собчак»! Увлечение теософией, спиритизмом. Писатели-кокаинисты. В 1909 году меценат Бахрушин украл из могилы череп Гоголя, а писатель Всеволод Иванов забрал у трупа ребро и потом демонстрировал ребро Гоголя на дружеских попойках.

Особенно это было популярно на берегах Невы…

— Атмосфера располагает. К тому же столица. То же самое было при Горбачёве. Это повторяется и сейчас. Государство мумифицируется. Люди пытаются дышать в склепе запретов и делают дырочки, каждый по-своему. А вокруг кладбище. И воздух соответствующий.

Где же воины света от церкви?

— Я бы ничего не ждал от церкви. Старый институт, который периодически то на стороне государства, то против. Со времён реформ Никона их колбасит. Они нам ничего не должны. Мы им тоже. Периодически власть использует церковь в своих интересах. Это нормально. Но у неверующего человека какое может быть отношение, если он неверующий? Верующий пусть ходит в храм, пусть у него всё будет хорошо. Но всякий раз, когда власть начинает возводить смычку с церковью, начинается отторжение в обществе. В организм пихают «лекарство» — организм поносит. Всегда так было, со времен старообрядческого сопротивления. Трудно комментировать эти процессы, они слишком древние.

Ты давно и много работаешь с информацией, с людьми. Видишь динамику интереса сограждан к трешаку?

— Самое читаемое — треш, да… Трудно нарисовать график и оценить динамику. Бульварной журналистике триста лет. Стало ли ее больше? СМИ ориентированы на «читалку». Она выше, если публикация вызывает эмоции. Большинству людей некогда анализировать информацию — они заняты поиском хлеба насущного, пропитанием семьи. Большинство использует СМИ не как источник информации, а как машинку покалывания чувств. Так же как кофе — взбодриться. Людям некогда думать о том, что их не касается. Щелкают пультом, листают ленту, чтобы быстро поиграть с эмоциональным фоном. Читают — фон прыгает: грусть, тоска, радость, сопереживание, ненависть, гордость, президент, война, спортсмены, преступники, дети, котики. Этак всем котикам требуется отдельный график.

Сейчас идёт показ сериала «Чикатило». Почему у нас за такие темы берутся люди, которые до этого снимали пошлые комедии?

— Ты потратил на это своё время?!

Чтобы поговорить с тобой.

— Я не интересуюсь российским кино, оно не имеет отношения к искусству. Зачем мне им интересоваться? Я не социолог. Наше кино — такая же машинка работы с фоном, такое же выдавливание слез коленом, пофиг каких: хоть слез умиления, хоть слез горечи, как у Быкова. Это не искусство, а оплаченная истерия. Актеры взвинчены: либо плачут, либо смеются. Театральщина, нарочитость, эмоциональные качели от сусальности до ненависти. Абсолютно фальшивая среда. Не сказочная, как в Голливуде, где ты заранее принимаешь эти правила игры, а именно фальшивая. И она у этих деятелей, блин, всегда «основана на реальных событиях». То есть эта карго-фальшивка к тому же пытается выдать себя за подлинник! Такая совсем уже дешевая разводка. ХХI век на дворе, а эти творцы всё еще живут в мире, в котором не было Бодрийяра. Не вижу смысла интересоваться. И сериал «Чикатило» смотреть не буду. Среди друзей ростовчан он вызвал омерзение и смех. В Ростове-на-Дону, где я живу, это болезненная тема до сих пор.

Фото: скриншот сериала «Чикатило», 2021

Нагиев играет Чикатило. Согласись, что это в некотором смысле даже символично: человек, пенетрирующий сознание обывателя в режиме 24/7 через рекламу, продолжает делать это через то, что теперь в России называется «кинематограф».

— Нагиев уже делал нечто подобное. В фильме Александра Невзорова «Чистилище» он играл чеченского боевика, солдаты которого отрезали головы российским пленным и отстреливали их с помощью РПГ в российские окопы. Видел эту клюкву? Там крупным планом показывают, как на гусеницы танка наматываются человеческие кишки. Такое всё. Весь фильм — такая низкохудожественная некрофилия, основанная, как положено, «на реальных событиях». Фильм 1997 года, и его показывали по телеку. Я молодой был, смотрел. У меня один из друзей погиб в Чечне. И вот я гляжу на этот слепленный из говна и палок трупоедский треш, а потом бегу тошнить. Удивительное кино. Дистиллированное дерьмо души. Невзоров был сценаристом и режиссером этого чуда, а генеральным продюсером был Борис Березовский. Мне кажется, после этого фильма планка того, как можно и что можно, на телевидении упала окончательно. Это было то самое дно. Мой другой товарищ, вернувшийся из Чечни раненым, но живым, посмотрев этот шедевр, сказал: «Все, кто это снял, п*****сы до мозга костей». Еще не было понятия «хайпануть», но люди уже всё понимали.

Вообще, надо заметить, что толерантность к кошмарам выросла. На показах «Молчания ягнят» 30 лет назад людям становилось плохо, а сегодня этот фильм — просто эталон такта. Насколько Россия в этом плане уникальна?

— В этом плане мы не уникальны. Я не специалист в телевидении. Моя сфера — информационные агентства. Я почти двадцать лет проработал в топ-менеджменте этого сегмента (Росбалт, Интерфакс, РБК) и Маршалла Маклюэна читал давно. Мне представляется, что основы современных треш-медиа были заложены у нас в 90-х таблоидами типа «Спид-инфо» и тем же телевидением. Взять того же Невзорова. Он в каком-то смысле отец этого современного треша, того, что мы тут обсуждаем, потому что по сравнению с его сюжетами нынешний российский треш времен позднего Путина — это уютный детский сад. Сейчас миллениальное поколение даже не понимает, в каком тусклом и скучном мире им приходится жить.

Что, собственно, изменилось? «Экспресс-газета» выходит с 1993 года. С аудиторией 1 млн человек. Издательский дом «Комсомольская правда». Раньше у них были знаменитые заголовки «Астероид из говна пробил крышу нового русского» или «Филипп сосал, пока примадонна пела», а теперь там всё довольно скучно. Мне кажется, выросла не толерантность к кошмарам, а на фоне правой охранительной идеологии в России и левой идеологии терпимости в Европе и США кошмарность мира стала более заметна. На кошмары стали острее реагировать: юридическими исками, общественной критикой. Количество дерьма в мире не выросло — выросло количество людей, при виде него затыкающих нос.

Ты был свидетелем обвинения на процессе Чикатило, но ты никогда об этом не рассказывал. Пять лет назад ты обмолвился, что Андрей Чикатило едва тебя не убил. Ты можешь об этом говорить сегодня?

— Ну, не хочется хайповать на этой теме. Если совсем вкратце, дело было так. Он жил недалеко от меня, его жена работала у нас в детском саду, он работал у нас в ПТУ. Поселок маленький, все друг друга знают. В 1985, кажется, году я был в пионерском лагере, в другом районе, и как-то вечером Чикатило пришел туда. Мы с другом сидели в беседке, шли танцы, а мы не танцевали. Он подсел к нам. Просил проводить к дальнему корпусу, якобы внучка у него там, а он ей хочет отнести абрикосы и не знает точно, где ее отряд. У него было с собой ведерко с абрикосами и портфель. Нам с другом не хотелось его провожать. Идти нужно было по терновой аллее не меньше километра. Мы отказались. Он меня прям уламывал. Потом ушел.

Через несколько дней в лагерь приехала милиция, потому что этот подонок все-таки убил там кого-то. Воспитательница видела, что мы общались с каким-то мужчиной. Менты стали нас опрашивать. А друг мой, он вообще жил с Чикатило в одном подъезде, он сказал ментам «это мой сосед», и менты не стали проверять. Наверное, решили, что не мог маньяк так спалиться, не стал бы подсаживаться к знакомым, и, значит, это был не маньяк. А на самом деле в беседке было темно, и Чикатило нас просто мог не узнать, а может, мы, подростки, все были для него на одно лицо. Мы его узнали. В лагере оставили наряд милиции для охраны до конца смены, и все дети были очень напуганы. Вот, собственно, и вся история. Чикатило еще потом ходил и убивал.

Менты с тех пор изменились? Сегодня «соседа» тоже отпустят, потому что вежливый и воспитанный?

— Не знаю. Мне кажется, у нас ничего не меняется, кроме вывесок. Проблема не в милиции. Там такие же люди, как и везде. Мы живем в довольно абсурдном мире, в котором рациональность ну ровным счетом не играет никакой роли. Важны не выводы, следствия, а мнимые достижения: палочки, графики, презенташки. А это совершенно разные вещи. Знаешь такой мир из романов Мюриэл Спарк? Книжка у нее была «Теплица на Ист-Ривер». Там люди умерли, но не заметили этого, а купили квартиру, нарожали детей и продолжали ходить по магазинам. Такой образ чистилища: ни рыба, ни мясо. Пустая душная комната без окон и полная неопределенность. Не знаешь, чего ждать.

Но как ты попал на процесс? Сколько тебе было тогда лет? Не было страшно выступать в суде, где на скамеечке сидит «дядя Андрей»?

— А я и не был на процессе. Друг потом был. Его тоже Денис зовут, от этого вся путаница. Меня бог уберег от этого дерьма.

Тот процесс активно освещался в СМИ. Многие маньяки, пришедшие на смену, признавались, что «пытались повторить» путь соседа вашего. Гласность в таких вещах — вред?

— Сын же его потом тоже сидел в тюрьме. Говорят, сделал криминальную карьеру. Интересно, снимут про него сериал? Гласность никогда не вред, но омерзителен любой хайп по этой теме. А гласность и хайп — тоже разные вещи.

Казнь Чикатило стала одной из последних казней в России. Обыватель хочет её вернуть. Скоро вернут?

— Уверен, что так и будет. Что значит «хочет обыватель»? Кто такой этот самый обыватель? Это ты и я. Мы же не хотим? Все эти опросы рисуются на салфетках прямо перед заседаниями. Вернут, конечно. Но никого это не успокоит.

Если бы не было у тебя такого «соседа по подъезду», то не было бы и твоих песен?

— Я помню эти годы, середину и конец 80-х. Они были очень страшные. Постоянно кого-то резали. У моей бабушки маньяк убил близкую подругу в котельной. Пытал, тварь, эту прекрасную женщину и убил. На женщин вообще нападали регулярно. Постоянно кто-то рассказывал во дворе такие истории, с какими-то общими знакомыми. Мы с ребятами жили летом в лесополосах, как индейцы. Такое было детство, как у Тома Сойера: всегда с ножом и всегда в страхе встретить в лесополосе своего индейца Джо. Говорят, что личность формируется в детстве. У меня было вот такое детство.

Ты перестал петь песню «Лесополоса». Текст от имени маньяка выполнил свою функцию для тебя лично, и тебе это больше не нужно?

— Я сочинил ее очень давно, в 90-х. Просто никто на эту тему тогда не сочинял, а меня волновало всё это тогда. Я никогда не оправдывал насилие и маньяков. Просто петь о зле — это способ выговориться, закрыть гештальт. Это личная работа.

Ты никогда не делал ставку на образ жертвы в своём творчестве. Сегодня если ты не страдалец, то успеха не будет. Если ты начинающий певец, то ты непременно должен быть жертвой насилия, страдать редкой болезнью или у тебя должны быть травмы детства, о которых ты смело поёшь. Когда это стало условием успеха?

— Я не знаю, никогда это не педалировал. Мне говорят, что у меня циничные песни. И типа злые. Но я не считаю себя страдальцем и не люблю рассказывать об историях из детства, хотя страшных историй было много. Я считаю, что взрослый мужчина должен стараться не давать слабину, должен уметь справляться со своими проблемами самостоятельно. Меня так воспитывали — в индейском режиме. В меня с детства мама с бабушкой пихали романтические книжки. Мы в 80-е воспитывались на Фениморе Купере. Сейчас другое время, и молодые люди устроены иначе. Я их не презираю и не осуждаю ни в коем случае, смотрю и слушаю с интересом. Просто я устроен иначе, и закатывать глазки на сцене мне смешно. Интереснее быть веселым.

Зло на сцене не провоцирует зло в жизни?

— Нет. Никогда такого не было, и вот опять. То есть, конечно, есть исключения, тот же Варг Викернес, но статистически эти исключения ничтожны. Чаще всего такими вопросами публично задаются люди, желающие на этом поднять гешефт тем или иным способом. Вечная проблема ответственности художника, удобная для пиара. Почему никто не сравнивает, сколько людей у нас травится консервами? Ботулизм мне кажется большей проблемой, чем сценический сатанизм. От ботулизма людей погибает больше. И никакой ответственности.

На Западе бывшие преступники становятся успешными киноактёрами. Опыт Голливуда это многократно показывал. Мы с тобой увидим, как скопинский маньяк станет вести своё шоу?

— Ну, собственно, Иссэй Сагава был первым людоедом, съевшим свою девушку в 1981 году, а позже поднявшимся на этом: вел кулинарные шоу и стал ресторанным критиком. Сразу после громкого преступления Сагавы Rolling Stones сочинили о нем песню, хайпанули как могли. Позже у него стала выходить передача «Каннибал суперзвезда». Там так работают массмедиа, они научились выжимать деньги из любого дерьма. У нас этого еще долго не будет, потому что наш капитализм такой же аморальный и безжалостный, как там, но главные бабки тут заколачивают не на съеденных младенцах, а на младенцах благодарных — на духовности и особом пути. На этом делается политика. А там, где политика, там деньги не имеют значения. Сила не в банковских счетах, а в возможностях политического влияния. Поэтому у нас такого еще не будет долго. И интервью Собчак с Моховым — просто способ Ксении продемонстрировать свое западное буржуазное мировоззрение в противовес мировоззрению нашего азиатского капитализма, не более того. В этом вечном споре мне одинаково противны обе стороны.

Как тогда быть с твоей песней «Голубоглазый альбатрос» про Брейвика? Тебя можно упрекнуть в том же, в чём ты упрекнул Собчак?

— Можно. Вполне справедливо. Я не ангел. Ты спрашиваешь, как я к этому отношусь, и я честно отвечаю. Но мы панки, нам положено плевать в людей. Кто станет слушать юродивых дурачков? И главное, я не зарабатываю на этом деньги, вот в чем суть. Вообще, работа со злом не должна предполагать публичности. Это практика вхождения в личную воронку: вход, выход, выводы. Там сложно всё. Ты же не станешь меня упрекать в том, что я пиарился по этой теме? Это личная практическая работа и редкие контрольные по теме перед пятью десятками людей под сценой, только чтобы посмотреть, получается у тебя или нет.

Общество способно изживать такие вещи? Или мы в этом смысле приговорены к вечному хождению по кругам ада?

— Мы все приговорены к аду. Разве это не так? Разве может быть иначе? Как можно это изжить, если это человеческая биология. Психопатии — они, конечно, от недостатка воспитания, нехватки любви и ласки, но это еще и генный набор, с которым человек рождается. Хотите, чтобы у вас не было маньяков, — отмените госмонополию на водку и поднимите акцизы и цены на спирт. Пусть крепкий алкоголь делают частники и продают втридорога. Может, народ перестанет пить дешевое пойло. Будет пить по праздникам, дорогое и вкусное. Людей с отклонениями будет рождаться меньше. Глядишь, выправится генофонд, и убийств станет меньше через пару-тройку поколений. Социалку поднимите, поставьте детям шахматные и теннисные столы в каждом дворе.

В сытом и трезвом обществе рождается меньше несчастных, готовых хвататься за нож — вот мое мнение. Оно из области фантастики. Но одними запретами психическое здоровье не восстановить. Я бы вообще всё легализовал. Всё, о чем нельзя говорить в интервью. Чтобы ничего не давило на людей. Запреты давят. Их всё равно потом обходят, но чувство от совершенного преступления остается, накапливается стресс. Это же ужасно, что человек не может собирать валежник. Он собирает его в лесу и думает про себя: «Я преступник, а вдруг узнают, что скажут люди?» Его мучает совесть. Это очень по-нашему — жить с хронически больной совестью. Совесть нужно лечить. Совесть мучать не должна. Говорю как больной.

Можно сказать, что информационное общество сделало товаром всё? Но ведь это дарит нам новые фобии. Ты боишься смотреть новое русское кино. Я боюсь, что через 15 лет опыты детского песенного творчества рискуют стать хитами на фоне всеобщего упрощения. Какие фобии нам дарит информационное общество?

— Не, я не боюсь. Мне кажется, никто не отупеет. У нас деградирует система. Она и должна деградировать, это нормальный процесс. Идет очередной виток такой деградации. Мы его застали. Процесс долгий. Нам не повезло, и поэтому нас стоит пожалеть. Но люди от этого процесса глупее не становятся. Но, уверен, и не сильно поумнеют.

Гимнофобии грозят — боязнь быть голым. Сейчас же человек в интернете раздет, он на виду, сразу видно, кто он. Соцсети напоминают нам об этом ежедневно, и некуда деться. И если в первом-втором поколениях этот процесс наготы еще тестовый, то посмотрим, что будет в будущем, когда человек с детского возраста всё время на виду в инстаграме и тик-токе, все его жизненные процессы: еда, общение с друзьями, учеба, танцы — всё на виду. Как он справится с этим к концу жизни? Человек голый, абсолютно транспарентный. Но ведь при этом нет человека. Всё равно же умирать предстоит самостоятельно, без френдов и лайков.

Одна радость — эдипов комплекс перестанет довлеть в психоанализе, потому что возникнет масса других. Первичной сценой станет не трах мамы с папой, а, например, сцена поглощения салата чужой тетей. Вот это настоящий треш — часами скроллить ленту и смотреть, как другие жрут. Чисто паразитическая биология. Скроллинг — жизнь ленточного червя, который питается чужими сценами и так вырабатывает эндорфины.

Твоя работа в театре завершена? В чём разница выходить на рок-сцену с гитарой и на театральную сцену со своими текстами?

— Нет никакой разницы. И работа не завершена, просто наш театр закрылся. Но будут еще другие, я думаю.

Возвращаясь к кино: за что, если не за супергероев-кагэбэшников, стоит пытаться цепляться ради поисков опоры под ногами? В сериале «Чикатило» есть такой точёный офицер в исполнении Лавроненко, в нашумевшем сериале «Перевал Дятлова» — выдуманный лоснящийся супермен-гэбэшник, в фильме «Дорогие товарищи» Кончаловского — опять же идущий наперекор системе кагэбэшник-гуманист.

— Вот значит, как у них устроено это «по реальным событиям»? Молодцы. Ну, кто платит, тот заказывает музыку. Точнее, даже так: кто платит, тот рассказывает историю. Бедный Фуко, не дожил. Сколько материала для полевой работы! Люди навязывают дискурс. Хорошо. Увидел дискурс — беги или прячься. Ты — рыба, тебе кидают подкормку. Потом накинут сеть. На самом деле я бы без паранойи к этому относился. Просто нужно понимать такие вещи, учитывать чужие интересы и соотносить со своими. Голливуд во многом устроен так же.

К слову, про Новочеркасск: как народ воспринял фильм Кончаловского? Скажу честно, я на показе для прессы с трудом сдерживал смех, когда люди вокруг ахали и охали.

— В этом фильме в эпизодах есть несколько знакомых. Моя парикмахерша там снимается. Я не смотрел. Мой дед Паша шел в той колонне из НЭВЗа (Новочеркасский электровозостроительный завод. — Прим. «НП»), он тогда там работал. После строительства Волгодонского канала он работал на НЭВЗе. Его пули не задели, и сам он никогда ничего не рассказывал. Брат мой Саша смотрел, ему фильм понравился.

Мой опыт говорит, что юг России и наши болота — это две разные страны. А что у нас общего? Ты много раз бывал в Питере.

— У нас слишком большая страна. Мы вот гэкаем, потому что все хохлы наполовину. Я в детстве любил украинский рок больше, чем питерский. У вас там все слушали «Аквариум», а мы тут «Коллежского асессора» и «Рабботу Хо». Общее у нас вот что: и Питер, и Ростов, Север и Юг — крайние точки на карте страны. Не в географическом, конечно, а в культурном смысле. И как точки, в которых сходятся крайности, и у вас, и у нас сильное влечение к смерти, влечение к пограничным состояниям. Поэтому, наверное, говорят о «южной готике», а в Питере своя «готика», другая, и ее там не меньше, а гораздо больше.

Возвращаясь к маньякам и нашей теме: знаешь, наверное, про так называемый ростовский треугольник смерти? Треугольник между городами Ростов, Шахты, Таганрог. По статистике в этом треугольнике совершается наибольшее количество серийных убийств в России. Тридцать самых известных серийников здесь убивали. А в центре этого треугольника находится Новочеркасск — столица донского казачества, моя родина, столица белогвардейского движения. В этом городе зародилось и возникло Белое движение: Корнилов, Деникин. Флаг Белого движения — это сейчас наш официальный российский триколор. А гимном Белого движения был «Коль славен наш Господь в Сионе» на стихи Хераскова.

Ты солнцем смертных освещаешь,
Ты любишь, Боже, нас как чад,
Ты нас трапезой насыщаешь
И зиждешь нам в Сионе град.
Ты грешных, Боже, посещаешь
И плотию Твоей питаешь.

Понимаешь, если строится белый вигвам, где-то рядом сразу рождается черный.

И из чёрного выходит доппельгангер. Раз в 25 лет. Я верю Линчу. Этим и объясняется секрет культовости старика Дэвида?

— Наверное. Но ты вот спросил про болото. Маленький город с богатой историей, но в котором все друг друга знают. Это такое же болото. Читал когда-нибудь книжку русского природоведа Бориса Сергеева «Мир непролазных топей»? Это одна из лучших книг о болотах. Там всё как у людей. Обитатели болот у него делятся на приспособленцев, газодобытчиков и живые консервы. Ничего не напоминает?

Что-то страшное напоминает. К слову, как «Братья Тузловы» прошли через новую чуму, она же COVID-19? Ты, как человек хорошо знакомый с параллельными мирами, видишь тут что-то большее, чем «антропогенный фактор» (побег вируса из лаборатории)?

— Нормально мы прошли. Двое переболели, третий привился. Сейчас делаем новую программу с «Церковью Детства». Лютая выходит программа. Отвечая на твой вопрос: был такой американский биолог Стивен Джей Гулд, у него очень своеобразная теория эволюции. Он считал, что нужно в первую очередь обращать внимание на те организмы, которые развиваются и приспосабливаются не посредством усложнения, как человек, а процессом упрощения. Настоящая эволюция не дарвиновская, и происходит она не у высших животных, а у бактерий и вирусов. Сложность организма не ведет к успеху в эволюции, совсем наоборот. Человек и животные — лишь временные явления для дальнейшего развития царства вирусов. Мы лишь этап их эволюции, временные носители, не более того. Вся наша цивилизация, со всеми нашими богами, святыми, культурой, городами и самолетами — это просто лямблиоз для вирусов. Через миллионы лет о нас никто не вспомнит. Некому будет вспоминать, а вирусы и бактерии будут, наконец, главными победителями планеты. Я склонен с ним согласиться. Эта мысль даже успокаивает.

Твоё искусство — эталон того, что принято теперь называть термином «инди». Независимее и неформатнее некуда, если мы говорим про классический рок-набор инструментов. Если другой работы не случится, а мы знаем, что работодателю не нужны «старики» старше 35 лет, ты сможешь этим жить?

— Нет, музыка не кормит. Жить на это можно, но осторожно, а мы осторожно не умеем. Меня никогда не кормила музыка, поэтому я редко выступаю, предпочитаю работать и вообще заниматься кучей других вещей кроме музыки. Я считаю, что жизнь — это полноценный поток, в котором, раз уж тебе так повезло в него зайти, можно и нужно брать сразу всё. Мне приятнее читать книги и заниматься своими делами, чем играть концерты. Даже практики таро дают мне больше. Не в финансовом, а личном плане. Скучно чесать по городам с гитарой. К тому же, признаюсь, раз уж такое дело: я не очень люблю людей.

Ты лауреат Григорьевской премии. Это всё, что может выбить ростовчанин в столицах? Столицам всё ещё нафиг не нужны гении на расстоянии, признание только после переезда?

— Я думаю, в Ростове никто не знает, что это за премия, за исключением, может, пары человек. Да и я уже с трудом помню, о чем речь. Я люблю юг: Ростов, Новочеркасск, Дон. Мне здесь хорошо. Никогда не хотел переезжать, хотя и звали раньше часто.

Хочется какой-то надежды в конце… Ты детей как учишь не повторять твоих ошибок?

— Не учу. Дети сами разберутся в своей жизни, сами набьют шишки. Детям не нужно помогать расти, главное им в этом не мешать.

Николай Нелюбин специально для «Нового проспекта»