«Деньги — это воля. Воля, за которую ты постоянно отвечаешь»

В 90-е годы — выборгский панк, в нулевые — петербургская рок-звезда, в 10-20-е — театральный деятель. Лидер панк-рок-группы «Последние танки в Париже» поэт Алексей Никонов рассказал «Новому Проспекту» о цене свободы поэта и музыканта здесь и сейчас. 

Алексей, последняя твоя заметная экономическая активность — продажа собственных книг.

— Раз в неделю делаю пост во всех своих соцсетях и Instagram, что я продаю книгу. В среднем от одного до пяти человек в неделю мне пишут просьбы о покупке. Если праздник, то люди активнее: скоро 8 Марта — сразу пять книг заказали. Это книга моих стихов «Лучшее». Я ее сам издал на деньги, которые выиграл в конкурсе. Сто тысяч получил прошлой весной за свои стихи. А вообще есть сайт totaljazz.ru, где продаются все мои книги, то есть я не только сам их распространяю.

То есть сегодня основной доход независимого поэта – продажа книг?

— И концерты, конечно же. Первое время нашего угара деньги приносили только концерты. За стихи я получал деньги только с чтений. Но это началось не сразу. Концерты же у нас проходят в Петербурге раз в 2–3 месяца, так же и в Москве. Где-то по шесть концертов в год в обеих столицах.

В Москве, наверное, выгоднее?

— Примерно одинаково. Мне за концерт дают 10–20 косарей. И так же получают все члены нашей команды. Это трое музыкантов, звукорежиссер, техник, менеджер, охрана — восемь человек. Каждый получает равную долю.

Не разгуляешься. Если в год у тебя от концертов в среднем всего суммарно около 200 тысяч рублей.

— Вообще ******! Но я же еще читаю стихи! А это еще пять концертов в Питере в год. И множество других городов. С чтением своих стихов я гастролирую активнее, чем с «ПТВП» и музыкой. Группу возить дорого. Восемь человек — это уже пипец и разорение для любого андеграундного чела, который хочет сделать наш концерт у себя в городе.

А «ПТВП» остается андеграундом?

— Как показывает жизнь — да! Я не скажу, что это осознанная плата за свободу, но просто вот так складывается по жизни.

Я помню попадание «ПТВП» на крупные городские фестивали к середине нулевых, интервью модным СМИ. Неужели не было момента выбора: я заканчиваю с радикализмом и получаю больше денег?

— Нет, такого не было. Перед нами никогда не стояла перспектива попасть в радиоротацию и заработать денег, мы всегда зарабатывали с концертов. И на концертах пофигу, поешь ты за Путина или против — на концертах важен драйв. Народ идет на концерты за драйвом. И слушатели элементарно не заметят, если одна из песен на концерте сделана как поп-песня, а другая как классический подвальный трек.

Кстати, последние ваши электронные треки с релиза «Руки иллюзий» на концерте презентации незаметно легли в сет-лист с классическим панк-роком.

— В том-то и дело. И когда в зале 500 человек, то людям не до нюансов в музыкальной стилистике. Важен общий драйв. И в столицах у нас обычно 500–700 человек на концертах. Может быть, тысяча, когда что-то экстраординарное, например, когда мы играли совместный концерт с группой «Психея». Слияние аудиторий. Но вообще у меня музыканты очень резкие ребята в плане выбора напарников для концертов. Я на их фоне толерантный человек. Я этот местечковый расклад не понимаю. У меня куча друзей рэперов, я бы с ними чаще вместе выступал!

Постой, но у тебя же гитарист играет в супер-модной группе «ЛСП». И при этом он ревнив к тем, кто играет с «ПТВП» на одной сцене?

— Я его иногда по приколу зову рэпером! Но вообще возня про качество других групп как проблему для совместного выступления меня расстраивает. Я бы больше играл с разными музыкантами. Мне вообще по ***! Но мои музыканты этот момент сдерживают.

То есть ты бы и с Little Big выступил на одной сцене?

— С удовольствием! И я еще бы посмотрел, кто из нас дал бы больше жару — «ПТВП» или Little Big. Но подозреваю, что, когда я приду на репетицию, а парни это прочтут, мне ****** (смеётся).

А тебя не обламывает, что Little Big пошли на «сделку с дьяволом»? Первый канал, Евровидение, вот это всё.

— Очень круто! Просто я не вижу ничего в этом проекте изначально любительского. Это чистый постмодернистский проект, сделанный с головой с самого начала. Сделан круто. Я не фанат такой музыки и такого шоу, но это вызывает уважение именно с концептуальной точки зрения. И этот проект сделан так, что он не мог не сработать для масс. На мой взгляд, их успех — следствие именно постмодернистского приема, который сработал.

Не каждый барыга тебя поймет про постмодерн…

— Смотря чем он барыжит! Если он барыжит постмодерном или метамодерном, он всё понимает про Little Big! Я, например, барыжу своими стихами. И я юный, скорее всего, не понял бы себя нынешнего, вот этого своего капиталистического пафоса. 16-летнего Лёху Никонова это бы всё покоробило…

200 тысяч в год — капиталистический пафос?!

— Сам факт того, что я забарыжил, что я что-то продал. Зарабатывать на стихах мне тогда казалось предательством романтики стиха, романтики поэтической позы. Мы же пишем для истории! Какие деньги! Но тогда я мало понимал про искусство. А теперь я ничем не отличаюсь от остальных барыг. Кто-то картохой торгует, кто-то недвижкой. В этом смысле я очень не люблю позднего Маяковского, когда он утюги начал продавать. Но то, что он себя ставил в один ряд с человеком производства, это правильно. Я и есть кустарь-одиночка, как водопроводчик Титанюк у Ильфа и Петрова.

Сколько можно заработать на гастролях по стране?

— Последние 3 года мы не ездим в тур по России. То нам народа не собрать в провинции на андеграунд, то у всех свои дела. Бендер — гитарист «ЛСП», барабанщик Денис живет в театре, басист Егор, видео-оператор, летает на вертолете. Серьезный расклад! Но мы всё равно осенью поедем, хочется на людей посмотреть. «ПТВП» остается осознанно непрофессиональной группой, у нас нет пафоса.

Отсутствие пафоса в провинции приносит вдвое меньше, чем в столицах?

— Какое вдвое — в 5 раз меньше! В провинцию ты едешь сам себе показать, что ты еще не сдох. Офигенная история про провинцию есть. Это был 1998 год. В Выборге был такой клуб «Кочегарка» — первый городской рок-клуб. Выступала группа «Автоматические удовлетворители». Это был просто ******! Я пришел первым. Я был фанат. У меня уже в каком-то смысле была группа, мы даже уже записались. Я пришел в клуб и увидел в баре Андрея Свина (культовый персонаж ленинградского рок-подполья в 80-е. — Прим. ред.). И вокруг него зона отчуждения! Никого нет. Он сидит в своем шарфе. Видно, что он весь закрытый. Что с человеком? А ему уже было под 40 лет. Мне было 27 уже. Но я был тогда несколько отмороженный чел… А я ему говорю про мои любимые его песни. И вот я сегодня себя ставлю на его место. Я, рок-стар, сижу в какой-то жопе, где ни звука, ничего нет, а малолетки мне втирают, что мне надо играть на моем концерте. Естественно, я создам зону отчуждения. И дело тут не в Свине было. Это андегрануд! У тебя нет выбора. Это твоя жизнь. А Свин был учителем всех — от Виктора Цоя и Кинчева до поздних панков моего поколения, да и после. Очень широкий поколенческий диапазон. От «Объекта насмешек» и «Дурного влияния» до наших дней. Но при этом Панова нельзя назвать звездой. Возможно, он этого специально избегал. Но жизнь повернется к тебе так, как повернется. Даже расстраиваться по этому поводу нет смысла или, наоборот, радоваться.

Удобная формула защиты от расстройств!

— Это сегодня мне так кажется. Как это ******! А завтра я буду думать «вот же *****, я же хочу быть Майклом Джексоном»! Андеграунд достает любого рано или поздно. Но в этом и кайф жизни. Это динамический процесс, мы же не статики. Встанешь с утра на отходняках и думаешь: «Мне бы на самолет и свалить на Таити… Я записал 10 альбомов и шесть сборников стихов! Идите на ***! Где всё, что я заслужил?» (Смеётся). А потом отпустит. Посидишь, покуришь. И понимаешь, что есть люди, которые меня слушают, читают. И это моя платформа в будущее. Это всё только начало в исторической перспективе. Мне спешить вообще некуда, у меня впереди тысячи лет!

То есть ты не сомневаешься, что ты останешься в истории?

— Я именно этим сейчас и занимаюсь! Я создаю базу на будущее в реале. У меня ещё и распределенный подпол есть, который потом тоже вскроется. Это и есть жизнь. Что такое наша жизнь? Это час в гримерке, час перед сценой. Поэтому многие и бухают — не выдерживают напряжения этого часа.

Кстати, многие тебя воспринимают как человека, который занят саморазрушением. Но я тебя регулярно вижу с палками для спортивной ходьбы в центре города. Инфа про безудержного панка устарела?

— Опять-таки динамика! Один день я веду здоровый образ жизни, а на следующий день занимаюсь самоуничтожением. Именно так и происходит. Иногда тебе кажется, я хочу жить. Но вдруг ты понимаешь, что опять погружаешься в обывательское болото. Тебя грузит. Ты начинаешь пороть чушь…

Твои стихи всегда содержали жест, жест на грани лозунга, нечто резонирующее с текущим моментом…

— Здесь и сейчас! Этому я и научился у панка. Это очень важный момент на самом деле.

— А это всё еще работает?

— Да. Это всё еще есть. Это можно отследить не по тому, что я говорю, а по нашей музыке. Наш последний релиз — «Руки иллюзий». Вот он совпал по времени с тем, что вокруг, я считаю, что в полной мере, и значит, мы существуем.

Страна превратилась в казарму,

Но здесь не бывало спокойно.

Если ты хочешь быть правым,

Время делиться любовью…

                             Песня «Казарма», «ПТВП», 2019

Но если есть какая-то задержка, то и это неудивительно. Мы уже старые музыканты. Для молодых мы уже устаревшая музыка. Жаль. Но для меня как поэта главнее, смог ли я отразить пространство, в котором я есть сейчас. Мне кажется, что пока получается. Здесь и сейчас.

А можно взвесить, как меняется интерес к группе в зависимости от общественно-политической ситуации? Условно, в стране всё ровно, лето, и у сцены пусто. В стране осень, брожения на улице, и у «ПТВП» аншлаг.

— Ровно наоборот получается. Я помню, в 2012 году мы выпустили альбом «Ультиматум». Его вообще никто не стал слушать! И я был очень удивлен — он же как раз про это всё! И это мой самый нелюбимый альбом наш. Я решил, что он криво записан. Но недавно переслушал, и теперь мне кажется, что мы просто опередили время.

Или, наоборот, опоздали. В 2012-м всех успокоил май и «Болотное дело».

— Или опоздали на год, да… Надо было в 2011-м делать.

И тогда вы могли быть раньше в истории, чем Ляпис Трубецкой с их альбомом «Матрешка» и мегахитом Майдана 2014 года «Воины света».

— Опять-таки, эта их песня не была политической изначально, но стала политической. И я, пожалуй, всё же не хотел бы такой буквальной прямой судьбы для своей песни.

Тогда как ты смотришь на тот факт, что на акцию памяти Немцова в Москве люди вышли с растяжкой, где была твоя строка «моя Россия сидит в тюрьме».

— Это офигенно! Я очень обрадовался. Но это тоже постмодернистский момент. Эта растяжка нарисована людьми, которые навряд ли в курсе, что есть я. Вряд ли они мои стихи читали. Но эта растяжка точно нарисована людьми, которые слушают песни группы «Порнофильмы» (лидер группы Владимир Котляров выпустил песню «Всё пройдет» на волне августовских протестов 2019 года с рефреном «Это точно пройдет! С пакетом мокрым на голове, с электрометками на руке. Моя Россия сидит в тюрьме…». — Прим. НП). И люди не понимали, что они пишут мою цитату.

Тебя это не задевает?

— Это *******! Такая красота! Я открываю Instagram, а мне в сториз присылают эту фотку! Это же мегакруто! Люди пилят по Москве с твоей строкой. И уже неважно, чья это фраза! И даже круто, что они не знают! Мы же в андеграунде. Так и должно быть.

И тут я снова буду травить 16-летнего Никонова Никоновым нынешним! Сколько тебе приносят чтения стихов на публике?

— Я же там один, а не восемь человек! Не надо ни с кем делиться! Но народу поменьше, чем на концерте «ПТВП», конечно. Тысяч тридцать за вечер могут дать, бывает сорок.

Книги нужно издавать раз в год, чтобы не мучиться в нужде?

— Каждый год это невозможно. У меня раз в 3 года. А лучше бы раз в 5 лет. Три года назад у меня вышел полный сборник всего на тот момент, потом книга «Тотальный джаз» про группу «Химера» и её лидера Эдика Старкова (друг Никонова, культовый коллектив 90-х, лидер погиб в 1998 году. — Прим. ред.), и всё.

Но есть же свежая книга. Или это компиляция чисто для мерча?

— Ну да. Нужно зарабатывать.

А зарабатывать лучше толстой книгой в твердом переплете или вот таким томиком, в мягком?

— Вообще без разницы! У меня они все стоят штукарь. Сначала было 500, 600, 1200. Я потом просто запутался, сделал все по тысяче.

Тебе тысячи на сколько мгновений свободной жизни хватит?

— На день.

А если надо больше?

— Иногда надо больше (смеется), у меня же много дурных привычек!

Но и жизнь у тебя холостяцкая, по сути. Ты не обременен детьми.

— По сути, да, не обременен.

Осознанный выбор, как у Роберта Смита из The Cure? Знаю, что ты к нему с уважением.

— В том числе и поэтому, но и просто так складывается по жизни — тут всё вместе. Я не верю в осознанный выбор. Сперма полетела в яйцеклетку — вот и весь твой осознанный выбор.

Дальше куча вариантов. Медицина не стоит на месте.

— Давай у Роберта при случае спросим, как он справляется.

Подозреваю, что нужно спрашивать его вечную спутницу Марию!

— Вот то же самое и со мной! Сомневаюсь, что у меня будут дети.

О, это самый интересный бизнес-проект. Ты будешь работать только на это!

— Тебе виднее!

Ты со стихами выступал не только в России. За бугром выгоднее?

— Вот опять собираюсь в Германию. Недавно в Риге читал. И я не скажу, что это интереснее, чем выступать со стихами в России. Просто так же. Хотя там публики поменьше интересующейся. Там публика более наивна. Эмигранты, они оторваны от русской жизни. Наив. В этом есть и плюсы. Им надо просто другие стихи читать, не те, что обычно читаются в России. Они политику не принимают, то, что считается у меня остросоциальными стихами. Поездки туда интересны просто тем, что ты смотришь мир. Тебе делают визу, оплачивают приезд, ночлег. Я съездил в Прагу по визе, сделанной для рижских чтений.

Когда-то у «ПТВП» был опыт производства футболок, но давно не видел продолжения. Вы осознанно ушли от такого способа заработка?

— У нас есть столик с мерчем на концертах. Там обычно книги мои лежат, винилы. Вроде и футболки. Я этим не занимаюсь просто. Чаще всего печатаем же не мы. Есть интересующиеся пацаны, договариваемся, делают тираж, отдают нашу долю. Мы ее потом по слушателям пристраиваем. Но мы не паримся на этот счет. Нет жажды рубить бабло материей, всё это происходит как-то само по себе.

Вы и на запись альбомов собираете карудфандингом. Сколько уже альбомов так сделано?

— Последний полноценный альбом 2016 года «Реакция» был сделан таким образом. Только так и будем дальше делать. Задумался вот, может и на сборник стихов следующий так же набрать и не париться вообще? А то каждый раз приходится занимать, чтобы новую книгу издать.

То есть экономически ты, по сути, живешь в режиме…

— …попрошайничества (смеётся).

Я хотел сказать «сегодняшнего дня»!

— Мне уже подсказывают, что нужно к YouTube прикрутить какую-то штуку, когда тебе люди бабки скидывают просто за то, что ты есть. Никаких просмотров. Просто за то, что ты есть! Прикинь! Интересно, за что мне будут кидать бабки, если я вообще ничего делать не буду?

А у тебя большая уже сетевая персональная аудитория? Ты же увлекся Instagram года три назад?

— Мне просто парни сказали «веди инстаграм». Я сначала скептически к этому отнесся, но оказалось, что это просто мой формат. Я стал поэтом-инстаграмщиком. Я считаю, что сториз в инстаграм — одно из немногих отображений метамодерна. Метамодерн — такое условное понятие, мы о нем говорим, но оно еще кристаллизируется. Кроме вот этой точки в сториз, где все сошлось. Точка бифуркации в бытовой жизни.

Где стихотворение рождается и умирает в течение суток?

— Это и есть реальная жизнь. Пока не спишь. Вот лента инстаграм — это уже неправда, это уже постмодерн. В ленте ты стараешься быть лучше. В ленте у тебя специальные вещи. А в сториз — твой ритм. И даже если ты в этом формате будешь стараться быть лучше, со временем ты все равно себя покажешь настоящего. Это оригинальный человек. Исчезает симулякр. Это не книга, не текст. Ты, прорываясь через буквы, выходишь на реального автора. Это не Сорокин, не Пелевин. Это реальный человек в сториз. И с этим человеком ты находишься в постоянном контакте, если ты этого хочешь. Что такое мобила?

Идеальный способ контроля.

— Это твой костер! Раньше мы сидели у одного костра. Был такой первобытный кинотеатр, такое место социализации. Потом кинотеатр стал меньше, он стал телевизором. А теперь этот костер у каждого свой. И это ******** тема для России, потому что она индивидуализирует субъекта. У нас же изначально очень общинное мышление. А вот эта фигня нас излечит. И каждый ведь подогревает этот костер чем хочет. Это гарантия подлинности, несмотря на то что это Интернет.

Но ты же не можешь зафиксировать сториз! Или у тебя есть свое частное кладбище для стихов из сториз?

— У всех есть такое кладбище, но не я за ним ухаживаю. Ты думаешь, что Пушкин писал свои приватные письма, чтобы их читали историки потом? Мы делаем то же самое, только историкам будущего по необходимости придется стать физиками. Решен спор шестидесятников! Физики станут лириками. Ведь наша переписка с друзьями — это и есть сториз, это и будут изучать потом. Вот увидишь, как потом будут вскрываться все приватные сообщения, которые мы пишем сегодня. У меня 19,5 тысяч подписчиков. Меня это заводит. Спортивный интерес. Но это дополнительное удовольствие. Не в этом же дело, а дело в гарантии подлинности, которую разделяешь ты со своим читателем, подписчиком.

Сейчас скрыли количество лайков. Проблема?

— А не по лайкам тебя в топ выводят. По переходам. И чем больше комментариев, тем лучше. Тоже прикольный момент. Вообще неважно, какие комментарии! Неважно, если они негативные, главное количество. Это же ******** образ современного нашего общества! Инстаграм этот образ передает в полной мере. Наглядная структура реальности в упрощенной удобной форме. Не нужны уже никакие философы — есть 15 секунд сториз.

Можно сказать, что цифровая реальность — гарантия независимости свободного художника?

— Это гарантия свободного поколения. Возможно, первого в России, которое лишено вот этого общинного комплекса.

Хрупкая штука получается. Электричество кончилось, и привет.

— Согласен! И это добавляет адреналина! Мы все идем по краю. Тяжёлый момент.

Но ты привык по краю. Ведь, с одной стороны, быть провокатором выгодно — это лучше резонирует. С другой стороны, опасно.

— И снова выгодно. Чем больше у тебя аудитория, тем меньше шансов, что тебе просто так дадут ********. Народ же теперь спрашивает: «А за что вы ему дали ********?» Но всё это может в итоге оказаться иллюзией. Нужно быть всегда начеку. Я воспитан коммунистами. Я в себе это постоянно чувствую. Изживаю, но всё равно есть.

То есть на самом деле есть надежда в молодежи? Это любят повторять постаревшие демократы — романтики позднесоветские.

— Я себя в последнее время чувствую как в романе Стругацких «Хищные вещи века», где поколения были непрозрачные. Вот эти сегодняшние мелкие до 20 лет просто офигеть какие непрозрачные! И это не хорошо и не плохо, они просто иные. Они другие, вот что круто. Не в смысле хорошо, а в том смысле, что есть шанс избавиться от этой азиатской *******.

У нас народ рукоплещет конституции, куда тащат «веру, царя и отечество»!

— Татаро-монголы потому что (смеётся)! И даже эта конституция останется симулякром, как бы они ни хотели подогнать ее под себя. Никто ведь по ней жить не собирается и не жил никогда. Если нет гражданского общества, то этот текст не спасет.

А если это просто способ заработка? Всё как ты любишь — здесь и сейчас. Заработок тех, кого призвали этим заниматься.

— Да. Но они зарабатывают на симулякре! А сториз — это не симулякр, это реальная *****!

Завтра сенатор Клишас даст тебе чемодан денег и скажет «напиши для нас песню, только хорошую». Что ответишь?

— Интересный вопрос! Надо подумать!

— С одной стороны чемодан, но с другой — обнуление твоего прошлого «Я», твоих высказываний, того, за что тебя ценят.

— Придется, как Шнурову, удалять старые посты. В жизни происходит всякое, только поэтому я не исключаю ничего. Но я этого не хочу. Надеюсь, что этого чемодана денег мне никто не предложит! Заява пошла (смеётся)!

Шнуров стал хуже, когда пошел в политику?

— Жизнь в динамике. Я же не знаю, что у него в голове щелкнуло. Может быть, правильно говорят — вредно совсем не пить, а может, он просто поумнел?

И это говорит автор строк «Я не выйду из дома, не стану барыгой. Отстаньте, *****, от меня! Заплатите ментам, они точно отмажут. Только я не плачу ментам!»

— Но Шнуров же этого не пел!

А Никонов пел.

— Значит, чемодана мне брать нельзя? Из песни слов не выкинешь! Сториз можно потереть, да. А вот это уже не потрешь (смеётся). Да и мне скоро полтинник, поздняк уже метаться. Но Шнуров вот метнулся. Интересно, что у него там перещелкнуло в голове… Вообще что-то странное происходит. Little Big на Евровидении. Шнуров в Верховной Раде. Десять лет назад мы бы просто не поверили в это всё. Может, это просто агония режима и всего того уклада, который они хотят защитить переписыванием конституции? Вообще я помню свои ощущения в детстве, в начале 80-х. Очень всё похоже, конечно. Всё было таким же серым.

Сравни, где было проще зарабатывать: 90-е, нулевые или теперь?

— Вообще не хочу вспоминать, как зарабатывали в 90-е. В Выборге это была жесть. Как я вообще живым остался, не понимаю. Как вспомню, так вздрогну… Можно сказать, что работа в искусстве меня спасла. А вообще меня Рэдт (Эдуард Старков, лидер «Химеры». — Прим. ред.) вытащил из всего этого. Я об этом книгу «Тотальный джаз» и написал.

Кстати, «Химера» удивительным образом живучая группа. Я удивлен, что есть те, кто продолжает ее издавать, выпускает цветные винилы. В чем секрет? В том, что «ПТВП» годами поет его песни помимо своих?

— Старков был гений. И не только мы поем его песни. Я просто кричу громче всех, громкий я. А он был гений. Я по молодости думал, что все, кто музыку играет или пишет стихи, такие же. Я просто не знал других музыкантов. Сейчас, посмотрев на всяких, могу сказать, что такого человека я больше не встречал. Почему я вообще про него книгу написал? Я сидел и ждал 20 лет, что будет о нем книга, что ее напишут, а я прочитаю. Я был в этом уверен. Но прошло 20 лет, в 2018 году была годовщина его смерти. Я написал статью. И понял, что я шел к написанию этой книги. За год потом из меня вся она и вышла. И я никогда так не писал. Был порыв. И вдруг оказалось, что я могу и прозу писать. Вот сижу, пишу второй роман сейчас. Тебе первому говорю. «Кайф» называется. Про то, как два чувака в Выборге в 90-е ******** кокаин больших парней из питерской мэрии. Совершенно реальная история.

А с чего вдруг в Выборге в 90-е такие уважаемые люди занимались такой бякой?

— А чем они еще могли тогда на границе заниматься (смеётся)? Реальная история, как пару тонн кокаина на таможне вдруг вскрыли. Отправили в Питер, а порошок исчез. Был чел, который про это целую книгу написал. Потом он умер в тюрьме. Но я не про это пишу. А про отморозков, которые совершенно случайно ******** четыре килограмма из той кучи. Но пока больше не скажу. Я только начал. Года полтора еще писать буду.

И снова играешь на грани фола.

— Это роман! Выдумка! И возил это все не тот, о ком вы подумали. Наверняка это был Навальный!

Что такое деньги?

— У меня был период вообще без денег, когда я начал играть рок. Лютый беспредел. Я сдавал квартиру за копейки. Жестко было. Деньги за концерты стали платить только в 2005–2007 годах. Как раз появились издатели. Но я с дисков никогда особых денег не видел и сейчас не вижу. Концерты — мой хлеб.

Между CD и винилом что выбираешь?

— Файлы! А вообще откуда звук несется, оттуда и слушаю. Пластинка, кассета, гитара — мне без разницы. Хорошо, когда звучит хорошо. Нет такого варианта — ну давайте плохо послушаем. Как-то так. А деньги… Это какая-то воля. Воля, за которую ты постоянно отвечаешь. Жесткая тема. Ведь эта концентрированная воля может оказаться клеткой. Воля очень часто поворачивает тебя в неожиданные стороны. Тут нет статики.

Дай совет богатому человеку.

— С чего вдруг я буду им советовать? Был бы я богатым, дал бы совет. Кстати, у меня есть знакомые богатые люди. Нормальные пацаны. Возможно, я потому и подразошелся с анархией. Как выяснилось, я анархист-индивидуалист. Социум меня вообще не устраивает. Счастье других? Вообще не колышит. А вся это анархо-тусовка почему-то всё время за чужое счастье борется. То за женщин, то за зверей. Не понимаю этого. И раньше так было. Моими кумирами всегда были Набоков, Селин. Они в каком-то смысле анархисты, но не социальные. Набоков — литературный Бакунин.

А на концерты твои богачи уже ходят?

— Ходят, и я их знаю. Но мои концерты — это же маргинальная среда, а богатому хочется в это окунуться. Иногда. И меня это не обламывает. Я просто знаю их прошлое (смеется). Наши богатые — это не люди, которые выросли на шелковых перинах, это ребята из моего же детства, которые выросли со мной в одном дворе. И я их богатству не завидую! Им часто до сих пор не выйти из дома спокойно. У них часто поломанная жизнь.

Лучше быть свободным поэтом?

— Никто не знает, что лучше. Вчера мы искали где записаться, а потом Андрей Тропилло приехал к моей маме и сказал, что я гений. До этого он попал на мой день рождения в среду, где были наркоманы и алкоголики. Записал наш первый внятный студийный альбом «Гексаген», организовал наш концерт в Париже! И только тогда народ стал воспринимать нас иначе. Советский очень подход. Я за это коммунистов и ненавидел всегда, хотя я постоянно и тусил с левыми. Когда мне затирают про общее благо, у меня крыша кипит. В этом смысле мы с Тропилло сразу нашли общий язык. Он антисоветчик же, и он человек-вселенная! Очень ему благодарен.

Он же не только «ПТВП» напечатал, но и диск, где ты читаешь стихи. Редкий сегодня диск, кстати.

— Главное, что он напечатал это тогда, когда никто такое печатать не хотел. Первый поэтический сборник. И стихи там диковатые есть. Я не хотел это публиковать. А сегодня есть Интернет. Все мои стихи там.

И тут мы подошли к последнему твоему увлечению. Лёха Никонов в театре. На сцене. «Как ты оказался в этой ситуации»?

— Третье важное знакомство в моей жизни после Старкова и Тропилло. Во всем виноваты Джулиано Ди Капуа и Илона Маркарова! Они мне открыли мир театра. И то, что сейчас я работаю с театром АХЕ, это звенья их цепи. Экономически это не работа. Это андеграундный театр. Вообще театр интересен тем, что тему придумываю не я. Талантливые люди меня подводят к теме, обставляют ее круче всякого Набокова, а мне остается только писать. Сам я по лени писать не буду. Но мне ставят дедлайны, и у меня уже нет варика. Я так написал «Медею», «Макбет» и «Одиссею».

Еще один столп панка Лёхи Никонова рухнул. Дисциплина труда!

— Это не дисциплина! Это чужая воля, которой ты доверяешь. Ты доверяешься и плывешь в этом потоке. Тебя уносит туда, куда бы ты сам никогда не забрался. Но важно, чтобы проводник не был *********. А то уплывешь туда, куда поплыли все классические театралы сейчас. Андеграундный же театр занят своими частными проблемами, которые мне очень близки как поэту. Когда я разделяю их проблему, они получают тоже неожиданное от меня. Это удивительный симбиоз. Он очень важен для стихов. Этот опыт добавляет твоему тексту новых красок. Чуть-чуть появляется условностей, но жизнь берет свое.

Ты просто нашел новое пространство свободы.

— Именно. Именно театр сейчас является пространством полной свободы. Именно здесь можно не оглядываться вообще на что-либо. Чистое убежище культурное, где всё возможно. В других местах такого давно нет. Я наблюдаю рок-структуру сегодня, хип-хоп-культуру. Мы просто общаемся много на лейбле с такими музыкантами. Я вижу эти структуры, я общаюсь с журналистами, вижу, как меняется их тусовка. Самое свободное сегодня для меня — театральное. Там люди ни на что не оглядываются.

Но это видят единицы!

— Да какая разница! На концертах «Химеры» было по 70 человек в середине 90-х! И что? На концерте Joy Division было 150. Но мы до сих пор их слушаем! Наша жизнь — это час перед сценой. Час в гримерке на нервяке. Смерть — это просто выход на сцену для творческой личности, не что иное. Обычный человек в этом смысле счастливее. Он не ********! Он не создает, он потребляет: читает, слушает, смотрит, ловит кайф от искусства. А у творческого человека этот кайф замешан на лютом мазохизме. Очень много страдания внутри кайфа для человека искусства. В этом смысле он несчастен. И поэтому он *********! Поэтому они все и спиваются (смеется).

Справка «Нового проспекта»:

Алексей Никонов, 47 лет. Поэт из Выборга, лидер панк-рок-группы «Последние танки в Париже» (ПТВП). Группа появилась в 1996 году, как проект музыкантов группы «Химера» с участием Никонова. С начала 2000-х живёт и работает в Санкт-Петербурге, где выходит первый полноценный студийный альбом «Гексаген». Последние 20 лет группа остаётся на передовой остросоциальной рок-музыки. Названия альбомов говорят сами за себя: «2084», «Ультиматум», «Реакция», «Руки иллюзий». ПТВП выпустили 10 студийных альбомов, множество концертников и синглов. С 2010 года группа печатает свои альбомы самостоятельно. Алексей Никонов издал несколько сборников своих стихов. Он стал известен задолго до того, как люди искусства стали использовать для своего продвижения Интернет. Никонов — лауреат премии имени Ильи Кормильцева в 2008 и 2009 годах в номинации «рок-поэзия». Спектакль Театро Ди Капуа «Медея» (эпизоды на стихи Никонова) стал обладателем Гран-при Премии имени Сергея Курёхина в 2011 году.

Фото: Facebook (принадлежит Meta Platforms Inc., — компания признана экстремистской организацией в РФ, деятельность запрещена).com/rena.fireshow и из личного архива Николая Нелюбина

Читайте на эту тему:

«Скучновато и предсказуемо». Артемий Троицкий о музыке коронавируса, политике и своём предвидении​

«Музыка волн» — современное прочтение песни Виктора Цоя. Эксклюзив «Нового проспекта»​