Сергей Шпилькин: "Скорее прилетят инопланетяне и проведут в России честные выборы"

Сергей, вы по образованию физик. Как получилось, что вашей профессией стал анализ электоральной статистики?

— Дело было в 2007 году, когда я краем уха услышал по радио итоги выборов. Сообщили, что-то вроде того (не помню совсем точных цифр), что в Петербурге явка составила 50%, результат «Единой России» тоже 50%, в Москве 55% и результат 55%, по России в целом 65% и 65% опять же у партии власти. Тут сразу у меня в голове возникли три точки на одной прямой, график построился. Я поискал данные и сделал табличку по всем регионам — они тоже легли вдоль прямой таким размытым облачком. Стало интересно, я написал примитивную программку, скачал детализацию по всем территориальным избирательным комиссиям и всё равно получил тот же самый результат: красивое диагональное облако, в котором с явкой растёт результат «Единой России».

Но то был частный случай на тех выборах, такие там сложились числа. Тогда я собрал данные по участкам, начал с ними работать, и картина повторилась. Я опубликовал результат в «Живом журнале», где произошёл стихийный мозговой штурм, читатели подкинули много интересных идей, из которых потом это всё и выросло. Когда меня заело совсем, я начал собирать данные регулярно. Такой график — это довольно стандартная конструкция. В астрономии она называется диаграмма Герцшпрунга — Рассела (показывает зависимость между абсолютной звёздной величиной, светимостью, спектральным классом и температурой поверхности звезды. — Прим. «НП»). Знакомая по учебнику картинка, такое в основном тоже диагональное облачко точек.

А кто-то в России ещё занимался анализом этих данных?

— Да, ровно такую же диаграмму строили в 90-е годы. Начали это Александр Собянин (не родственник московского мэра) и Владислав Суховольский, тоже физики. Тогда, после перестройки, этим всем занимались научные работники — класс людей, привыкших работать с информацией. Потом пришло следующее поколение. Собянин и Суховольский закончили деятельность в 90-е, и пришли такие люди, как биохимик Аркадий Любарев (эксперт Комитета гражданских инициатив, созданного Алексеем Кудриным, эксперт Российского фонда свободных выборов, внесён в список СМИ — иностранных агентов. — Прим. «НП») и физик Андрей Бузин (председатель Межрегионального объединения избирателей, сопредседатель общественного движения «Голос», которое власти признали иностранным агентом. — Прим. «НП»), они тоже собирали эти данные. Также была группа из математических экономистов: американец Питер Ордешук, Дмитрий Шакин, Михаил Мягков и ещё несколько человек. Они собирали данные по участкам, даже строили графики, однако «пилу Чурова» пропустили просто по недосмотру.

Давайте поясним, что такое «пила Чурова» и как она выглядит.

— Что такое «чуровская пила»? Это если мы посмотрим на совокупность данных с участков по всей стране, то обнаружим, что слишком многие из них показывают явку на красивых числах — 75%, 80%, 85%. Чем этот эффект интересен? Если бы у нас не было данных по всей стране, мы бы ничего и не заподозрили, а на большом массиве эти аномалии хорошо видны. Чтобы их увидеть, надо было собрать данные по всем участкам и получить такой характерный зубчатый график.

Когда было проще анализировать данные по результатам выборов, в 90-е или теперь?

— Сейчас же это делается электронным способом гораздо быстрее и проще. Новая эпоха отличается тем, что возникла идея сделать данные с избирательных участков публичными. Плюс интернет, плюс соцсети. В отличие от 1995 года, когда собрать данные со 100 тыс. участков — это значило перепечатать их все вручную и проанализировать. Конечно, спасибо тем, кто создал систему ГАС «Выборы» с публикацией данных на участках. Борис Надеждин (депутат Государственной думы 3-го созыва, ныне депутат совета депутатов городского округа Долгопрудный Московской области. — Прим. «НП») утверждает, что это он потребовал закрепить в законе публикацию результатов по всем участкам, хотя саму эту систему начали создавать ещё в 90-е годы. И для 2003 года, когда ее ввели в действие, она была очень неплохой, хотя сейчас уже старовата, обросла разными неприятными препятствиями, но тем не менее по-прежнему достойная.

Верно я понимаю, что в последние думские выборы доступ к данным по участкам пытались усложнить?

— Да, всё верно. Вешали капчу (CAPTCHA — компьютерный тест для определения, кем является пользователь системы: человеком или компьютером. — прим. «НП»), шифровали числа таким образом, чтобы при копировании выходили какие-то странные значки и буковки. Но, как говорится, «ежели один человек построил, другой завсегда разобрать может» — с этим справились.

Кстати, в конце прошлого года я ради интереса скачал результаты выборов в Чили. Первый тур прошёл у них в ноябре, и они сразу же выложили все данные в Excel по участкам в виде единой таблицы (то, чего у нас не делают совсем).

Да, я смотрю на эти чилийские графики, вижу «купола» и «пики»… Сергей, а по каким параметрам мы можем предполагать, что здесь выборы прошли честно, а вот конкретно здесь — нет?

— Тут надо несколько вещей учитывать. Первое, что мы наблюдаем в том же Чили или в любой другой стране: если смотреть, как участки распределены по явке, то больше всего их в районе среднего значения — такой «колокол». Больше всего голосов, соответственно, тоже на средней явке. При этом голоса за все партии распределяются в обе стороны примерно одинаково как на более низких, так и на более высоких явках. Потом бывает некоторая типичная явка по стране, и она обычно неплохо держится. В отличие от России, где есть радикальный «хвост» в сторону очень высоких явок. То есть у нас встречаются участки, где явки по 100%, причём это обычные гражданские в городе, представляете? То есть это означает, что на участок как один пришли условно 2,5 тыс. человек — и дети, и старики. Все живы, здоровы, трезвы и т. д. Но в реальности так не бывает по разным причинам.

Очень смешная история была в Кемеровской области в 2016 году на думских выборах. Эта область вообще отличается фантастическими результатами голосований, при том что является одним из самых урбанизированных регионов в России — он на 7-м месте в стране, там 86% городского населения. И там было довольно много участков со стопроцентной явкой. Но проблема в том, что дело было 19 сентября, в воскресенье, когда на территории всей Кемеровской области стояла дивная осенняя погода: ясно, +25-28 градусов. И представить себе, что все как один жители, наплевав на воскресенье и на погоду, сжали зубы и пошли голосовать, и так много десятков раз на разных участках — фантастический результат!

Это к вопросу про явку. Конечно, бывают разные страны с разными культурами явки и разными мотивами явки. Но даже в том же Чили, где очень маленькие избирательные участки, по 350 человек, вроде бы не так много обстоятельств, чтобы не явиться на избирательный участок, но и здесь ни на одном не бывает явки в 100%, а есть средняя в 50%, а, скажем, на участков с показателями 70% или 30% почти нет, всё «затухает», что и видно на графике.

Бывают страны с внутренне высокой явкой, в той же Венесуэле: там явка стремится к 80% (точнее, стремилась, сейчас Мадуро там и выборы совсем погубил).

Голосование по поправкам в Конституцию

А про нашу явку что можно сказать?

— Если коротко, то наши показатели, когда явка растёт совершенно беспредельно, начиная с каких-нибудь 40% и до 100% в разных уголках страны, или когда на одном участке явка 40%, а на соседнем — 100%, абсолютно нереалистичны. Если мы видим, что на одном участке явка 70%, то на соседнем будет в лучшем случае 75%, поскольку есть внутренние параметры, которые влияют на то, как ведут себя избиратели в данной местности. Например, сельское население ходит на выборы чаще или наоборот реже, в зависимости от страны и от культуры, иммигрантские районы или бедные голосуют менее активно, более образованное население голосует активнее… Но есть некое среднее значение, а вокруг симметричный разброс без аномального «хвоста» вправо, как у нас.

Вторая наша удивительная особенность в том, что у нас рост явки удивительным образом играет на руку только одному кандидату, как правило, тому, кого поддерживает администрация, будь то местные выборы или федеральные. И эти две особенности наводят на мысль, что и в подсчётах что-то не так. Потом на них наматываются разные сопутствующие обстоятельства, всякие невероятные стечения чисел, настолько невероятные, что даже математически можно доказать, что быть такого не может.

Плюс накапливаются наблюдения. Когда у нас появилось видеонаблюдение, появился и большой массив данных, и если мы видим на участке явку в 80%, можно ткнуть пальцем, посмотреть видео и увидеть: да, здесь работают нечисто. Кроме того, наблюдатели с 2011 года тоже массово увидели всё своими глазами. Так наше понимание выборов обросло разными данными, которые складываются в единую картину: да, выборы в России рисуют.

Как раз в минувшем декабре был своего рода юбилей вашей знаменитой «пилы Чурова». С тех пор как-то изменился характер и стиль фальсификаций?

— На самом деле «чуровская пила» возникла сильно раньше. Первые признаки мы видим ещё на думских выборах 2003 года, но тогда это было в небольшом количестве регионов в пользу блока «Отечество — вся Россия». В полную силу «пила» появилась уже на президентских выборах 2004 года, в 2007 (выборы в Государственную думу, когда Центризбирком возглавил Чуров. — Прим. «НП») её все увидели. Так что это не то чтобы прямо юбилей.

А стиль изменился, да. После 2007-2008 годов сначала были разные официальные реакции, мол, это никакая не «пила», это «всем показалось». Потом Чуров даже статью написал совместно с людьми из Института системного анализа РАН (ИСА РАН). Один из соавторов статьи был сотрудник института Владимир Соловьёв, второй — выдающийся советский информатик Владимир Львович Арлазаров (не знаю, зачем они его привлекли, но тем не менее). Статья оказалась, на мой взгляд, довольно слабенькая, они сделали странную выборку регионов, где как раз более-менее ничего и не рисовали. Плюс график у них был построен с шагом в 3% по оси явки, что совсем не способствует выявлению «пилы», у которой шаг 5%, да к тому же еще и сглажен.

Хотя «пилу» тогда официально не признали, в 2011 году она стала менее заметна, правда «переехала» в результат кандидата — то же, что раньше было на явке, когда показывались красивые цифры, только теперь красивые результаты показывали уже итоги самого голосования в пользу «Единой России».

В принципе, «чуровская пила» и нынешние «памфиловские» графики — это свидетельство не столько злостной фальсификации, сколько общей атмосферы. Есть такая атмосфера на выборах, когда некоторым людям кажется, что если они нарисуют красивый результат, то им будет хорошо, их похвалят. А другие люди, которые вроде бы должны следить за тем, чтобы не рисовали, за этим не следят, а вместо этого скорее рисовальщиков хвалят. У нас система построена так, что фальсификаторов скорее поощряют, а тех, кто считает честно, скорее нет. После выборов регулярно происходит снятие губернаторов, где плохо выступила правящая партия, а комиссии, которые отличились в скандальных делах, обычно наоборот поощряются.

Есть разница в фальсификациях для разных типов выборов: для думских, президентских?

— Были некоторые откаты в сторону честности. Например, на президентских выборах (и в 2012 году, и в 2018) явно была команда немножко умерить рвение, чтобы не портить легитимность, «пила» стала поменьше и «хвост» немного меньше, чем мог бы быть, да и вообще тенденция такова, что на президентских выборах рисуют меньше, чем на парламентских.

Тут есть ещё один механизм, который прямо встроен в избирательную систему: то, что места в партийных списках распределяются по тому, сколько и в каком регионе получено голосов. Получается так, что регион, который больше голосов нарисовал, получит и больше мест в парламенте. Это такая неожиданная обратная связь, которая противоречит идеологии честных выборов.

Чем правдивые числа отличается от нарисованных?

— Эта целая совокупность обстоятельств. Мы видим некоторый «хвост» процентов за правящую партию, которого не видно в других местах, в том числе в похожих на нас странах, в той же Украине. Мы видим, как этот «хвост» внезапно пропадает, когда в регионе случаются некие события. Например, он пропал в Москве между 2011 и 2012 годом. Потом мы видели, как «хвост» пропал и в Республике Коми, когда там посадили председателя избиркома — он попал под горячую руку вместе с губернатором. Пропал он и в Хабаровском крае, в третьем туре губернаторских выборов. Эти аномальные явления проходят под действием неких административных обстоятельств несоциологического характера.

Второе, мы видим, что в области этого самого «хвоста» происходят довольно странные вещи. Например, в этой области «хвоста» существенно убывает количество недействительных бюллетеней, точнее, оно не растёт. То есть у нас проголосовало вдвое больше людей, чем на обычных участках, а недействительных бюллетеней либо столько же, либо ещё меньше. Хотя недействительный бюллетень — продукт совершенно иного процесса. Пришёл человек, где-то не там галочку поставил. Обычно каждый сороковой или шестидесятый ошибается, в зависимости от размера бюллетеня, тем не менее у нас бывают регионы, где одновременно гигантская явка и гигантский результат административного кандидата, а среди избирателей ошибается только каждый тысячный, а 999 человек якобы ставят галочку правильно. Мы понимаем, что это тоже обстоятельство в пользу фальсификаций.

Также мы видим, что в районе «хвоста» числа в отчётности в бюллетенях чаще кончаются на нули, чем, допустим, на четвёрки, хотя по идее чисел, кончающихся на четвёрки и нули, должно быть одинаковое количество. И вот вся эта совокупность знаний о происходящем уже позволяет считать такие результаты аномальными. Остаётся задача оценить размер аномалии.

И как провести такую оценку?

— Смотрите, технически способов изменить результаты выборов несколько. Классический — добавить бюллетеней или дописать голосов. С точки зрения чисел это выглядит одинаково. Либо я докидаю за нужного кандидата в ящик, либо я припишу каких-то не пришедших избирателей — и то и другое выглядит как вброс. Такое изменение по графикам оценивается простым способом: нужно нарисовать форму двух кривых — распределение голосов за правящую партию и за все остальные, посмотреть, насколько они расходятся, посчитать площадь. Это и будет объёмом фальсификаций.

Можно и в принципе всё нарисовать, тогда вообще неясно, что считать объёмом фальсификаций. Я пришел, пришли люди, проголосовали, а потом пришла избирательная комиссия, написала 70% этому, 10% другому, подписала явку в 90% и ушла. Сколько тут голосов подделано? Возможный разумный подход — спросить, а сколько здесь голосов подделано по сравнению с тем, как проголосовали бы настоящие люди, хотя далеко не во всяком регионе они есть.

На том же Северном Кавказе бывает довольно много мест, где оказывались наблюдатели и выясняли, что люди голосуют совершенно обыкновенно, но просто с очень низкой явкой: какой смысл ходить, если всё равно нарисуют? В 2018 году, например, получалось, что явка была примерно 35%, в то время как везде 50% и больше.

Это исходит из того, что люди более-менее везде одинаковы, а явка (и это видно по примеру многих стран) — вообще стабильный параметр, даже в очень большой политически неоднородной стране. Например в Индонезии, где половина за мусульман, а половина за индуистов, явка остаётся очень стабильным параметром, и регионы за мусульман и за индуистов голосуют примерно при едином уровне явки.

Конечно, задача признать наличие фальсификации и оценка её объёма — это две разные задачи технически. Притом первая, в общем, не решается никаким способом и документально это не зафиксировать, кроме как держать свечку. Но аргументы в пользу того, что фальсификация есть, находятся за пределами разумных сомнений, которых довольно много. Нет, конечно, всегда можно сказать «вы всё врёте!» В отсутствие живого наблюдателя и независимого суда прямых доказательств быть не может.

Тем не менее на ваши аналитические выкладки власти вынуждены реагировать, как это сделал и сам Чуров в 2007 году, и государственные СМИ, и высокие чиновники вроде Сергея Кириенко, который в эпоху конституционных поправок заявил, что «гауссово распределение в политологии никогда не применялось», «сплошная лженаука». Что можете им ответить?

— Хочу сначала оправдаться за Гаусса. В природе любое распределение на самом деле никаким гауссовым не является, а просто хорошо или не слишком хорошо им моделируется, не более того. Идеальное гауссово распределение существует только в центральной предельной теореме (центральные предельные теоремы — класс теорем из теории вероятностей. — Прим. «НП»), а то, что мы видим в реальном мире — более-менее хорошо или плохо описываемое этой моделью явление. В этом смысле график — «колокол», который мы видим, — более-менее напоминает гауссово распределение в силу своей природы, но им не является, потому что это чуть-чуть иная история.

К сожалению, у нас всякую математическую статистику вообще преподают не очень хорошо. Она не очень проста. Хотя, например, в Томске есть замечательные люди, которые серьезно занимаются робастной статистикой. Это узкоспециальная область, которую рядовой человек (я и сам грешен) проходит в своём образовании побыстрее, закрыв глаза. У нас в России большие части той прикладной статистики, которые есть в западном образовании, вообще отсутствуют в природе. Например, почти нет массовых повсеместных опросов, не очень хорошо с медицинской статистикой.

Да уж, одна статистика по ковиду чего стоит…

— Да, она позорная. То, что статистика оперштаба рисованная, видно с точки зрения математической — таких чисел быть не может и не должно быть. Допустим, если сегодня заболело 400 человек, то завтра заболеет от 450 до 550 — может быть любое число в этом интервале. А у нас рисуют 401, 402 и т. д.

Рисовать статистику — наша старинная традиция. У меня есть любимый пример — статистика Московского метрополитена. Каждый год они отчитывались, сколько перевезли пассажиров. Почему-то каждый год они перевозили по 8 млн, точнее числа такие: 8302… и дальше какое-то количество нулей. И эту цифру они пихали в отчёт почти 8 лет подряд. Отчёты эти лежали на сайте московского метро, и никто глазом не моргнул, хотя это очевидно рисованные вещи. Приходят и уходят кризисы, нарастает автомобилизация, а Московский метрополитен перевозит примерно одинаковое число людей с точностью до четвёртого знака. У нас в этом смысле не уважают числа, а уважают показуху.

А в России есть региональные особенности электорального процесса, подсчётов?

— Если посмотреть далеко в прошлое, в 1996 год, то видно, что там отличились только некоторые республики Северного Кавказа и Татарстан с Башкортостаном, но потом постепенно это расползлось по всей стране. В итоге сейчас более-менее честно считают на севере страны (Ярославль, Вологда, Архангельск); потом Урал (в первую очередь Екатеринбург), чуть менее честны в подсчётах Пермь и Челябинск. Далее Новосибирск, Красноярский край, Иркутская область и Дальний Восток, исключая Кемеровскую область с её наследием Амана Тулеева. В Поволжье тоже встречаются честные результаты, в Марий Эл, например, не так всё плохо. На самом деле это не зависит от национального состава региона. Например, в Брянской области такое безумие творится, что страшно смотреть.

А могут ли на результаты влиять квазигосударственные промышленные структуры?

— Да. Я так понимаю, что одна из причин того, что в Свердловской области на выборах такая красота и аккуратная политическая культура, в том, что там несколько промышленно-финансовых структур, которые между собой не очень координируются.

Хорошая история с Ямало-Ненецким и Ханты-Мансийским округами. В ХМАО считают лучше, чем в ЯНАО, где результаты рисуют, поскольку в первом много разных промышленных образований и разных городов, не связанных между собой, а в ЯНАО «Газпром» и больше ничего. То есть даже такая конкуренция способствует политической честности. Но это, конечно, скорее гипотеза.

Что вы можете сказать про Петербург?

— Петербург местами выдает ужасные вещи. Особенно это было видно на президентских выборах и выборах губернатора, когда выбирали Георгия Полтавченко. Такое ощущение, что у вас самодеятельность происходит на уровне территориальных избирательных комиссий (ТИК), причём не то чтобы по всему городу прошла команда всем срочно фальсифицировать, а просто есть особо отмороженные комиссии, которые могут нарисовать какое-то одно число: или явку, или результат нужного кандидата, либо и то и другое вместе. Если смотреть на это в целом, то подобное рисование сливается в пятно, которое, может быть, и сойдёт и за честное, но на уровне ТИК видно, что всё рисованное. Так что Петербург — это отдельная печаль. Ленинградская область как-то всегда остаётся за пределами поля зрения, хотя местами там бывало и довольно прилично. Нельзя сказать, что она передовой фальсификатор: там примерно процентов на 15 нарисовано, это не выдающийся результат. Как и в Московской области: даже в самые отмороженные годы она, бывало, считала и почестнее Москвы, но сейчас там половина области захвачена беспредельными рисовальщиками, которые дают странные числа, результаты «в линеечку».

Если сравнивать нашу электоральную статистику с другими странами, то на кого мы больше всего похожи?

— Ну, прежде всего мы похожи на самих себя. С другой стороны, похожи на Грузию и Армению 15-летней давности, но с тех пор Грузия и Армения очень улучшились. Мы похожи на очень давнюю Украину, но там никогда не было единого источника фальсификаций. Если что-то аномальное и происходило, то на бо́льшей части Украины считали более-менее честно, на востоке «гнули» за Януковича, а на дальнем Западе — за Тимошенко. На остальной территории явка и результаты такие же, как могли бы быть у нас при честном подсчёте.

Очень показательно, что у них село от города отличается не так сильно, как у нас. В России всегда в городе явка 50%, а вокруг сельская местность или малые города — там аж под 80%, и, скорее всего, явка рисованная. Украинская городская явка — 50%, малые города — 48%, село — 52%. Порядки такие. Совсем другое поведение. В основном сейчас ни на кого мы не похожи, мало у кого такой опыт 70-летней имитации выборного процесса.

Правда, вот люди добывали данные из Уганды, там похожее что-то, но это работа десятилетней давности. Местами странные вещи происходят в Турции, но там надо понимать турецкую политику, национальный вопрос. При этом Анкара или Стамбул голосуют так же, как Париж — там ничего удивительного нет.

После недавних протестов и, по сути, госпереворота в Казахстане вам не доводилось заглянуть к ним в статистику? Кажется, там тоже есть своя специфика…

— Казахстан не публикует официально результаты выборов по участкам, так что напрямую наши методы к ним неприменимы, но внимательные аналитики, например электоральный географ Александр Киреев, автор сайта www.electoralgeography.com, находили признаки фальсификаций и так: многие публикуемые цифры выглядят так, будто их посчитали на калькуляторе. Например, взяли число избирателей, умножили ровно на 80%, округлили до целого человека и опубликовали как число проголосовавших, и так много раз по разным регионам.

На президентских выборах 2019 года, когда был выбран Токаев, наблюдатели собрали довольно много участковых протоколов, и они сильно расходятся с объявленными результатами. Но в целом Казахстан значительно менее доступен для анализа (как и Беларусь, с которой он в этом отношении на одной ступени).

Вы анализировали наши последние выборы и московский казус с электронным голосованием?

— Я совсем не специалист по электронному голосованию, этим занимались квалифицированные люди, но то, что это чёрный ящик, нет никаких сомнений. Грубо говоря, люди проголосовали офлайн, в ходе чего выиграло очень много независимых кандидатов. Потом приходит комиссия электронного голосования, вываливает какие-то числа и говорит «а у нас тут вот так». По сути, достаёт из рукава ещё шесть тузов, после чего все независимые кандидаты проигрывают.

Когда результаты модифицируются с использованием закрытой системы, а из чёрного ящика вываливается непонятное число, которое предлагают всем принять на веру, потому что «это же электронное голосование и прогресс», где нет способа проверить, что в ящике произошло, это никуда не годится! Так уж получилось, что московское ЭГ было на виду, но оно проходило и еще в нескольких регионах, например в Ростовской области, где голосовали граждане России из непризнанных республик (Луганской и Донецкой народных республик. — Прим. «НП»). Там был такой же черный ящик, просто ему не столько внимания уделили. Я думаю, нас ожидает широкое применение ЭГ.

Каковы для вас главные итоги 2021 года и чего нам ждать от следующих избирательных кампаний 2022 и 2024 годов? Может ли измениться картина с фальсификациями?

— По-моему, всё плохо. Итоги года печальны: политические заключённые, дискриминация, репрессии в виде «иностранного агентства», миллионы человек, потерянных за прошлый год… Я не вижу никаких особенно светлых тонов. Год был довольно грустный, и всем как-то хорошо бы взяться за голову.

Может ли поменяться картина? Я слабо себе это представляю. Во всяком случае при том состоянии, в котором наша избирательная система сейчас существует. Опять гайки закрутят, повесят ещё какую-нибудь капчу. Тенденция будет идти туда же, куда шла: электронное голосование, максимально затруднённый доступ к данным и т. д. Главная идея — нарисовать какое-то нужное число. В прошлый раз оно заключалось в том, чтобы получить 50% голосов всех избирателей. Теперь я, кажется, больше согласен с мыслью, что всё будет меняться не через выборы, а если через выборы, то только опосредованно. Скорее прилетят инопланетяне и проведут честные выборы.