Лев Каплан: «Пугает волна идиотских запретов: все притихли, боятся»

Вице-президент, директор Санкт-Петербургского Союза строительных компаний «Союзпетрострой» Лев Каплан в интервью «Новому проспекту» поделился своим мнением о том, что сейчас происходит в строительном комплексе Петербурга, рассказал, как дружил с Анатолием Собчаком и о чем спорил с Валентиной Матвиенко, а также чем его беспокоит нынешняя политическая ситуация.

Лев Моисеевич, вы уже столько лет занимаетесь строительным рынком и знаете всех застройщиков. Кого вы можете назвать самым везучим и почему?

— У нас, в отличие от западных стран, крупных застройщиков можно посчитать на пальцах двух рук. Они вводят около 90% всего жилья, так что в этой отрасли нет никакой конкуренции. Но дело в том, что многие из них сами ничего не строят. Они нанимают подрядчиков, причем за бесценок, и продают квартиры. И всё.

А другие действительно работают на совесть. Вы знаете, мне очень нравится ЦДС. Правда, я Михаилу Медведеву говорил, что у его компании не модное название, но он работает очень хорошо. Я могу назвать «ЛенСпецСМУ», правда, Вячеслав Заренков уехал на Кипр и не занимается больше этими делами. Setl Sity, «Росстройинвест», «Прок», «Инжпетрострой», «Строительный трест», RBI... Есть застройщики, которые дорожат своим именем и работают прилично.

В 1990-е годы вы были одним из инициаторов системы долевого строительства. Сейчас строительный комплекс уходит от долевки и переходит к работе по эскроу-счетам? Оправдает ли себя эта практика? 

— Долевое строительство спасло Россию от нехватки жилья, когда всё финансирование из бюджета прекратилось в 1990-е годы. Оно останется основным способом жилищного строительства только с одним изменением: деньги с дольщиков раньше собирали застройщики, теперь будут собирать только банки на эскроу-счетах. Это гарантирует безопасность, что актуально, потому что количество обманутых дольщиков по стране приближалось уже к 100 тыс. человек. 

А с другой стороны, неизбежно вырастет цена квартир, потому что к стоимости строительства добавляются кредиты банков. Но я должен отметить, что всё это будет потом. Сегодня в Петербурге 70% всего жилья строится по старой системе. Но стоимость жилья в принципе постоянно растет, вне зависимости ни от чего.

Получить квартиру, кроме как ее купить, почти невозможно, потому что бюджетное финансирование составляет всего лишь примерно 4,6%, всё остальное — это частные инвестиции, то есть средства граждан и кредиты банков. Поэтому никуда не денешься. Тот, кому нужно жилье, поднатужится, будет меньше потреблять, но купит квартиру.

Надо сказать, что в западной практике всё по-другому: там никаких дольщиков нет, там банки сами покупают землю, финансируют стройку, а потом продают готовые квартиры.

Есть еще любопытная цифра: в Петербурге из 3 млн м² жилья, которые вводятся в последние годы, 27% покупают иногородние. На этом весь рынок держится. То есть к нам едут с Севера, с Дальнего Востока. Меня это очень настораживает, потому что растет также нагрузка на социальную и инженерную инфраструктуру. 

Кроме того, еще беда в том, что у нас гонят жилье, но за последние два десятилетия появилось крайне мало общественных пространств. К сожалению, градостроительство, качество городской среды у нас долгие годы было в загоне, в приоритете было количество построенных квадратных метров. А такое соотношение ни к чему хорошему не приводит.

К градостроительной политике действительно много вопросов. А что касается архитектуры, мне кажется, даже в жилом строительстве у нас есть хорошая, качественная архитектура, но она касается в основном проектов бизнес-класса или премиального класса.

— Вы знаете, тут еще она проблема, я о ней тоже говорю всё время: у нас нет четкой узаконенной классификации жилья. Понятно, что есть элитное жилье, а вот всё остальное — комфорт-класс, экономкласс, бизнес-класс — тут черт знает что творится. Никто не может сказать, чем отличается, скажем, бизнес-класс от комфорт-класса. Все отличия придумали риелторы, хотя они должны быть утверждены на уровне законодательства. Но мне возражают, что, дескать, покупатели сами разберутся. 

В экономклассе, особенно в Ленинградской области — в Кудрово, в Мурино, Девяткино —вообще понастроили муравейники трущобные, в которых жить невозможно. Если вы посмотрите с высоты птичьего полета на Парнас, там все дворы заполнены автомобилями, пройти невозможно, потому что там нет паркингов. Из Кудрово выехать и въехать можно только по одной дороге. Там люди часами добираются до дома. Всё это качество жизни, которое определяет градостроительная политика.

На ваш взгляд, насколько справедливо перекладывать на застройщиков строительство социальной инфраструктуры? Это вопрос, который много лет обсуждается…

— Петербург — единственный город, где это делается. Это несправедливо, конечно, но тут палка о двух концах. Например, на детские сады нужно 100 млрд рублей, и их нет в бюджете. Конечно, это ложится на застройщиков и в итоге — на покупателя. 

Понимаете, еще в чем дело, застройщики сами не очень рыпаются, потому что тот факт, что у них в кварталах есть школы и детские сады, увеличивает привлекательность квартала. То есть они смирились с этим делом и исправно строят социальную инфраструктуру. Так мне говорили крупные застройщики Setl City, RBI и «Строительный трест». В конце концов, они понимают, что без этого им не продать жилье. Покупателю тоже нужно куда-то детишек водить. Это такая вынужденная мера. Меня возмущает только, что всё, что было собрано с застройщиков на строительство социальных объектов, в итоге пустили на достройку стадиона для «Зенита» — его построили в том числе и за счет детских учреждений.

Сейчас продажи довольно-таки активно стимулирует льготная ипотека. На ваш взгляд, помогает она или все-таки это пузырь, который лопнет?

— Льготную ипотеку установили для комфорт-класса, но никто не знает, что это такое. А основная масса жилья осталась безо всякой поддержки, безо всякой льготной ипотеки. Мы писали об этом губернатору Александру Беглову и вице-губернатору Евгению Елину, что эти 6,5% (ставка по льготной ипотеке) надо распространить на всё жилье, а не только на комфорт-класс. Реакции не было. Строительная отрасль в период пандемии, в эти тяжелые времена осталась безо всякой помощи. Это дикость какая-то! До сих пор этот вопрос так и не решен. 

Кроме того, у нас колоссальная задолженность по кредитам: только по ипотеке это около 3 трлн рублей. Банки стонут, что невозможно вернуть деньги. Но у нас не ипотека, а коммерческий кредит банка. Ипотека во всем мире дается на готовую квартиру. А ипотека, когда дом на уровне фундамента, — этого мир не знает, это наше изобретение. Конечно, у нас работает нерыночный механизм, это, так сказать, от большой нужды придумано и не что иное, как издержки перехода к рыночной экономике. У меня пятитомник вышел, называется «У истоков рыночной экономики в инвестиционно-строительном комплексе России». Вот там я всё это описываю: как должно было бы быть и как это трансформируется у нас.

На ваш взгляд, как пандемия повлияла на строительную отрасль в минувшем году? Застройщики говорят о всплеске спроса. 

— Петербург — один из очень немногих городов, где не прекращалось строительство. В Москве оно было приостановлено. Это положительный момент, связанный с эпидемией. Но вместе с тем передо мной сейчас сборник Росстата: у нас за 2 года на 17% уменьшилось число строительных организаций в городе, в том числе только в III квартале этого года еще на 3%. То есть происходит банкротство предприятий, потому что ощущается недостаток работ. 

Тот же Росстат пишет, что у нас на 22% снизилась загрузка строительных компаний. У нас огромный город, но практически нет ни одной крупной подрядной организации, которая могла бы построить значимый объект. Был «Метрострой» — и тот угробили. В результате за 5 лет введено всего лишь две станции метро. А в Москве каждый год появляется пять-семь новых станций.

В последние годы у нас вообще кризис за кризисом. На этом фоне остро стоит кадровый вопрос. Очень многие мигранты уехали из России. Как вы считаете, строительная отрасль может жить без мигрантов?

— Нет, не может. Дело в том, что у нас полностью прекратился приток рабочей силы в строительстве. Раньше было два источника: это, во-первых, оргнабор из деревень и второй — это производственно-технические училища. Оргнабор полностью прекратился, никто не едет на стройки, в городе почти не осталось учебных заведений, которые готовят или повышают квалификацию рабочих кадров. 

Да, очень большой дефицит квалифицированной рабочей силы. Я уже рассказывал, для того чтобы сварить крышу на стадионе на Крестовском, нашли только семь сварщиков во всем городе.

Надо возрождать систему производственно-технического обучения, потому что другого пути нет. Остались старики и гастарбайтеры, а гастарбайтеры иногда не могут отличить водопроводный кран от башенного крана. Среди них есть учителя, врачи — кто только здесь не работал! Я проводил исследования: квалифицированных строителей так и не приезжало в город. И это большая проблема — обучения, получения квалификации, вообще подготовки рабочих, для того чтобы строить в таком огромном городе жилье и другие объекты. 

Ежегодно комитет по строительству расторгает до 50 контрактов из-за низкого качества, срыва сроков строительства. У нас городская инвестиционная программа из года в год недовыполняется на 40–60 млрд рублей. Это значит непостроенные детские сады и так дальше. В общем, надо в строительном деле наводить порядок. Я надеялся на губернатора Александра Беглова, но он руководит городом в тяжелый период, конечно. Хотя в 2020 году председателем комитета по строительству стал Игорь Креславский, он профессионал в строительстве и начал наводить порядок. Результат — в 2020 году инвестпрограмма его комитетом впервые за много лет выполнена почти полностью — на 93,7%.

Но есть и еще одна большая проблема для застройщиков — это градозащитники. Доводилось ли вам сталкиваться с ними и что вы об этом думаете?

— Существует две группы: одни градозащитники действительно болеют за исторический город, который страшно изуродовали этими «муравейниками», а другие хотят, чтобы вообще ничего не строили. Вы знаете, во время войны на Невском было разрушено два дома, а за последние годы — полтора десятка домов, которые представляют историческую ценность. Конечно, надо защищать исторический центр, но не так, чтобы ничего не строить. 

С другой стороны, многие паразитируют на этом деле и, кроме того, есть люди, которые, возмущаются, когда рядом с их домом начинают строить. Это неприятно, это шум, это пыль и так далее. 

Что касается редевелопмента «серого пояса», насколько я знаю, вы выступаете за то, чтобы там сохранялась промышленность, а не строилось жилье. 

— Да, там бы надо развивать промышленность — не металлургическую, а, скажем, организовать высокотехнологичное производство. Сейчас не хватает рабочих мест, для того чтобы занять население. Но там строится элитное жилье, а заводы погибают. У нас вообще промышленного строительства нет в городе. Много говорят о выводе промышленных предприятий с берегов Невы в промзоны, а промзоны не обустраиваются, потому что на это не хватает средств. Я не раз говорил: создайте концепцию развития «серого пояса», утвердите и жестко контролируйте. Но пока всё идет стихийно в буквальном смысле слова.

А что вы думаете о программе реновации хрущевок?

— О, это полный провал. Дело в том, что в самом начале передали 23 квартала «СПб Реновации», и всё это заглохло. На мой взгляд, нужно, чтобы это дело взяло на себя государство, потому что идея повесить на застройщика расселение жильцов и строительство новых домов заранее обречена на провал. В Москве пробили такую программу, но тоже всё идет со страшным скрипом и сопротивлением. Кроме того, реновация ни в коем случае не должна быть монополией одной компании. Это как раз возможность одновременно загрузить работой десятки средних застройщиков. Сотни людей получат работу, а буксующая больше 10 лет в городе программа реновации получит наконец реальное воплощение.

Расселения требуют и коммуналки, а у города на это крайне мало средств. Хотя коммуналки — это бесконечный позор. Я жил в такой квартире на углу канала Грибоедова и Римского-Корсакова. В квартире с печным отоплением и отсутствием ванн и всего с одним краном проживали 38 человек. Такое встречается до сих пор. Кстати, я там в блокаду тушил «зажигалки» на крыше дома… 

Знаю, что вы пережили блокаду, и как раз хотела спросить вас про проект Музея блокады. Как вы считаете, нужен ли он городу в таком масштабе или должен быть другим? 

— Вы знаете, в Соляном переулке был Музей обороны Ленинграда до 1949 года. Сталин его уничтожил, он терпеть не мог Ленинград. Там можно выделить небольшие площади, но масштабно строить… Нет, это слишком помпезно, не похоже на то, что было в блокаду. 

А кто из губернаторов Петербурга вам наиболее симпатичен?

— Самый тусклый наш губернатор — это Полтавченко. Никогда из кабинета не вылезал, вообще мало что сделал для города. 

Мы до сих пор дружим с Владимиром Анатольевичем Яковлевым. Он настоящий хозяйственник, много что сделал для города. 

Анатолий Собчак — это особая история. Мы с ним дружили. Он был романтиком, вообще удивительный человек, необыкновенного мужества. Конечно, его просто угробили. Я ему говорил: «Анатолий Александрович, будьте вы только мэром, не руководите вы правительством, то есть городским хозяйством, у вас не получится». Он говорил: «Всё, за что я брался, у меня всегда получалось». Не получилось. Он очень яркая фигура, которую знал весь мир, и руководил городом на изломе истории, на переходе к рыночной экономике. 

Помню, мы с ним ездили в Париж, чтобы обсудить тогда еще строительство «Новой Голландии». Он загорелся этой идеей. И вот после этого он принимал в Петербурге делегацию французских бизнесменов и на банкете начал речь такую: «С Францией дружить нельзя…» Повисла тишина. Все переглянулись. «Францию можно только любить», — так он продолжил.

С Валентиной Ивановной Матвиенко у нас были своеобразные отношения. Она очень не любила, когда я ее критиковал. «Я так много делаю, а вы меня критикуете», — говорила она. Но всегда добавляла: «Как я вас люблю, Лев Моисеевич». В ней есть смесь женского и начальственного, она очень необычный человек, но дельный. Еще с Матвиенко была такая штука. Как-то на совещании строителей она сказала: «Товарищи строители, прошу вас, не делайте подарки чиновникам в виде конфет, букетов цветов». Я не выдержал, говорю: «Валентина Ивановна, неужели вы не знаете, какие подарки преподносят в безналичном расчете?» Она тогда возмутилась: «У нас коррупции нет». 

Сейчас вообще во многом просто политика у нас такая бездумная, которая ни к чему хорошему привести не может. Главное — это не сделать что-то, а отсидеть свой срок в руководящей должности. Ведь инициатива всегда наказуема. А за «тихое» выполнение приказов могут и похвалить. Ни качества, ни количества, ничего не может быть без конкуренции. Конкуренция — это душа рынка, а у нас ее нет. 

Да, Валентина Ивановна была зажигательная женщина, хотя такая сложная, неоднозначная, и все ее ругали, а потом пришел Полтавченко, и тут-то мы поняли, что чего-то нам не хватает Валентины Ивановны с ее огоньком. Но, в общем-то и время было другое, нежели сейчас. Кстати, вы активно занимаетесь общественной деятельностью, а в политику почему не пошли? 

— Нет, это не для меня. Я 15 лет работал в строительных компаниях, 25 лет преподавал в Институте повышения квалификации и 25 лет руковожу «Союзпетростроем». Вот вся моя биография. Как говорят, два «николаевских» срока по 25 лет.

Вас наверняка приглашали участвовать в выборах или предлагали должности в Смольном? 

— Пытались использовать как-то, но я всё время уклонялся. Хотя многих политических деятелей знаю неплохо. Леша Кудрин (председатель Счетной палаты Алексей Кудрин. — Прим. «НП») мой ученик. У Анатолия Чубайса я был оппонентом по кандидатской диссертации... Я всех реформаторов хорошо знаю, в том числе и президента Владимира Путина. С Путиным мы знакомы с 1991 года, практически я его Собчаку рекомендовал в свое время.

При каких обстоятельствах это произошло?

— Дело в том, что Путин был помощником проректора Университета по международным связям после того, как окончил службу в КГБ. И я Собчаку говорю, что вот есть такой человек, но он из КГБ. А он говорит: «Душил диссидентов?» Отвечаю: «Нет, не душил». «Ну, пусть будет моих врагов вынюхивать», — так Собчак сказал. И сделал он его сначала помощником Валерия Голубева, руководителя своей администрации (экс-зампред ПАО «Газпром»). А потом Путин вошел в доверие и стал председателем комитета по внешним связям. И, кстати говоря, много сделал в городе. Все области тогда в начале 1990-х отказались поставлять нам продовольствие, а Путин вместе с Собчаком организовал иностранную помощь, были же пустые полки совершенно. Как он говорил, «чекисты бывшими не бывают». 

Кстати, в начале 1990-х годов Путин и Собчак преподавали в группах глав администраций и председателей комитетов на моей кафедре в Ленинградском институте методов и техники управления. Так что был период, когда я был их «начальником». Надо отдать должное, они преподавали очень полезные вещи, ибо в переломную эпоху было очень трудно сориентироваться, как жить и работать дальше.

Вы сказали, что Собчак спросил: «А диссидентов душил?» Может быть, тогда и нет, а вот сейчас вполне себе душит.

— Конечно, всем тяжело. Как говорил Мандельштам, «живем, не чуя под собой земли, наши дни темны». Всё это преследование оппозиции, иностранные агенты, аресты… очень расстраивает. Свободы слова практически нет, все притихли, все чего-то боятся.

Вы тоже чувствуете нарастание страха в обществе? 

— Безусловно. У всех свободомыслящих людей такое чувство, уже постоянно опасаешься что-нибудь не то сказать. Я жил при Сталине, при Хрущеве, при Брежневе, при Горбачеве — всё могу сравнивать. Конечно, это не сталинские времена. Я тут как-то вспомнил убийство Кирова, мне было 5 лет, помню. И что за этим было страшное время, жуткое. Сейчас, конечно, время не то, но всё же… Мы все сейчас похожи на человека, стоящего одной ногой на берегу, а другой — в лодке. И никуда мы не плывем, только враскорячку стоим. 

Как при Сталине нас пока еще массово нас не расстреливают, к счастью. Как вы думаете, что будет дальше?

— Не дай бог только репрессий, это вообще страшное дело. У Даниила Гранина есть очень хорошая книжка — «Страх» называется. Он пишет о том, что нами всегда правил страх во всех его проявлениях. Вот не дай бог! Когда в обществе воцарится страх, все замолкнут окончательно. Потому что это было очень страшно, когда исчезали люди, соседи по квартире. Порядок был, конечно, и тишина. Но тишина на кладбище в основном бывает. Вот такой тишины не хотелось бы. 

Сейчас пугает волна идиотских запретов. Иностранные агенты, запрещение одиночных пикетов, приравнивание их к массовым мероприятиям, массовым протестам, Государственная дума (как ее Познер назвал, «Государственная дура») плодит такие законы, что просто диву даешься. Запреты, запреты, запреты — вот это меня беспокоит больше всего. Потому что демократия и отсутствие среднего класса, отсутствие гражданского общества — в этих условиях никакой рынок развиваться не может. Нужна совершенно другая конкурентная среда и действительно демократический институт — тогда рынок будет. 

Внутри страны правила ужесточаются всё больше. Сейчас нас не любят во всем мире, но боятся. Но я всё же надеюсь, что будет потепление.

А с Путиным когда вы последний раз общались? 

— Когда было 300-летие Петербурга, он меня пригласил на трибуну. Еще когда было 65 лет со дня снятия блокады Ленинграда, он ко мне подошел, я ему подарил гвоздичку, которую нам давали в Октябрьском зале. Вот, пожалуй, и всё. А так, в общем, далеко и высоко он теперь.

Что больше всего беспокоит вас, когда вы думаете о молодом поколении? 

— Очень больной вопрос. Вы знаете, в моем окружении практически никто не работает по специальности. Это значит нет никакой профориентации, государственной политики в этой части. То есть нет перспективы для молодежи работать по той специальности, которую избрали и которой посвятили годы обучения. Это печалит. Я тоже поступал в 1946 году на факультет журналистики и там проучился всего 2 месяца. Это был 1946 год, после войны. Но в итоге я перешел на экономический факультет. Кстати, моя супруга Наталья поступила на японское отделение и тоже проучилась 2 месяца, потом тоже перешла на экономический факультет. Там мы встретились и поженились 70 лет тому назад. Это судьба. 

70 лет вместе — поделитесь секретом, как вам это удалось.

— Когда мы поженились, она совершенно неожиданно взяла мою фамилию Каплан, при том что у нее была фамилия Иванова. Я ей говорил: «Ты с ума сошла, в период борьбы с космополитизмом». «Ну, я вышла замуж, я должна носить фамилию мужа», — так она ответила. Может, это тоже сыграло большую роль. Моя супруга — очень хороший человек, у нее врагов нет. Ну и потом столько пережили вместе, что не дай бог. 

Чем вы увлекаетесь в свободное от основной деятельности время? Я знаю, что вы болеете за «Зенит».

— Болею за «Зенит» с тех пор, как он выиграл Кубок СССР по футболу в 1944 году, 24 августа. После страшной блокады это был подвиг. И классическая музыка, конечно. Я люблю классическую музыку, но легкую. Скажем, Шнитке я не понимаю, а Рахманинова, Чайковского и Глинку понимаю. В филармонию часто ходили, всю жизнь, начиная со студенческих лет, к сожалению, сейчас уже трудно ходить куда-то… У меня полный дом пластинок классической музыки: и Чайковский, и Скрябин — слушаю по вечерам.

Справка «Нового проспекта»: 

Лев Моисеевич Каплан родился в Ленинграде 14 апреля 1929 года, житель блокадного города. В 1951 году окончил с красным дипломом экономический факультет Ленинградского государственного университета. В течение 15 лет возглавлял экономические службы крупнейших трестов Ленинграда, а затем, перейдя в систему высших учебных заведений, проводил работу по переподготовке и повышению квалификации работников строительства.

В 1995 году создал и возглавил Санкт-Петербургский Союз строительных компаний.

Лев Каплан — автор более 300 научных работ, в том числе 11 книг по экономике строительства, доктор экономических наук, профессор, заслуженный экономист РФ, Почетный строитель России, Почетный академик Российской академии наук.

Награжден медалью «За оборону Ленинграда», медалью «Житель блокадного города», почетным знаком «За заслуги перед Санкт-Петербургом» и многими другими наградами.