Евгений Герасимов: «Архитектура — это точный срез развития общества»

Руководитель архитектурной мастерской «Евгений Герасимов и партнеры» рассказал в интервью «Новому проспекту», почему Петербург оказался на задворках мировой архитектуры, как решить проблему сохранения исторического центра и нужны ли России такие звезды, как Заха Хадид.

Евгений Львович, несколько лет назад вы начали собственные девелоперские проекты. Что сейчас происходит с ними? Например, со зданием бывшей насосной станции, которую вы приобрели? 

— Мы провели работы по очистке здания, которое не эксплуатировалось 30 лет, оно было затоплено и замусорено. В одном из помещений мы обнаружили 4,5-метровый слой воды, ила, грязи, покрышек, трупов животных — просто ужас, что там было! Теперь и здание, и территория расчищены, откачана вода, убрана грязь — ее с глубины 13 метров поднимали бочками. Мы уже получили градплан участка и запросили технические условия у различных ведомств, но они, мягко говоря, не торопятся: «Ленэнерго» и «Водоканал СПб» месяцами безосновательно не выдают мне техусловия на подключение. 

Почему так происходит?

— Просто у них нет никакого интереса и желания.

А что там будет?

— Это точно будет некоммерческий проект, но окончательное решение пока не принято, потому что общая судьба всего района еще не определена. Там эспланада от Кожевенной линии до залива прямо создана как общественное пространство! Конечно, на мой взгляд, это должно быть городское пространство, но расположенный рядом Балтийский завод сделал себе там заезд на парковку. Мне кажется, это неправильно.

Что вы хотели бы там увидеть?

— Например, художественную галерею.

На ваш взгляд, в какие сроки можно проект реализовать, если не учитывать задержки?

— Время покажет. Это будет зависеть от экономической ситуации и от того, как все-таки будет решаться судьба смежных территорий и зданий. Особняк Брусницыных, памятник архитектуры, разрушается, и что с ним будет, непонятно. Мое здание очень небольшое, соответственно, оно не может задавать тренд развития всей территории. 

Сейчас ваши экспозиция проходит в Эрмитаже, а недавно завершилась в Музее блокады. Что, по-вашему, вы могли бы выставлять в своей галерее? 

— Пока не знаю. Может быть, там будет и не художественная галерея, а какое-то другое пространство, но это обязательно будет что-то интересное. Это точно не история про то, чтобы купить, подремонтировать и сдать в аренду. Нет, идея остается: сделать что-то необычное, общественное, художественное, и именно в контексте развития всего района. 

Вы же понимаете, что в наших условиях можно десятилетиями ждать развития района в целом.

— Мне кажется, там всё будет развиваться довольно динамично, поскольку между соседним с моим зданием на Кожевенной, 26, и «Севкабелем», который имеет адрес Кожевенная, 40, почти нет государственной собственности. 

Есть еще какие-то общественные пространства, которые были бы вам интересны для развития?

— Мне многое интересно. Например, по нашему проекту, опять же благотворительному, строится новый храм в честь Иоанна Кронштадтского на углу проспектов Ленинского и Стачек. Это долгий проект, мы им годами занимаемся, и, слава богу, сейчас общими усилиями строительство возобновилось. Оно было приостановлено из-за отсутствия средств. 

Еще одна сфера моих интересов — это издание книг про архитекторов, издание графического наследия наших ленинградских архитекторов. Мы уже издали книги графики Бориса Костыгова, Виктора Левиаша, Леонида Лаврова, Владимира Попова. 

Плюс коллекционирование: меня интересует искусство 1920–1930-х годов, особенно ленинградская графика этого периода. У меня была возможность выкупить в Германии графическое наследие Соломона Юдовина, его блокадную графику. И я это сделал —покупал в течение нескольких лет. 

Как она оказалась в Германии?

— Неизвестно. Вероятно, была вывезена кем-то из ленинградцев в эмиграцию. Я выкупил графику — рисунки, эскизы, гравюры, и к 75-летию снятия блокады Ленинграда, в январе 2019 года, мы совместно с Русским музеем в Строгановском дворце сделали выставку — большую, красивую, каталог издали. За дизайн этой выставки я получил в этом году золотой диплом конкурса «Золотой Трезини». Почти полгода выставка гравюр Соломона Юдовина проходила в Музее обороны и блокады Ленинграда, она открылась 9 мая к 75-летию победы.

Также в Эрмитаже сейчас проходит выставка мелкой пластики из вашей коллекции. 

Да, действительно, вместе с моим другом и коллекционером Сергеем Морозовым мы предложили Эрмитажу сделать экспозицию. Директор музея Михаил Пиотровский с радостью поддержал идею, потому что это направление западноевропейского искусства в Эрмитаже не представлено: в 1920–1930-х годах в Советском Союзе царило совсем другое искусство. 

Зачем вам это надо?

— Мне нравится аккумулировать красоту, показывать ее людям. Во-первых, я с отличием окончил художественную школу, поэтому не чужд рисованию. Во-вторых, мне важно чтобы всё это не распылялось, не уходило далеко от широкой публики. Искусство, которое хранится под кроватью, теряет смысл. Каждый художник, безусловно, хотел бы, чтобы на его произведения смотрели люди. И мы это делаем. Собственно, выставок скульптур ар-деко у нас в Петербурге не было до сегодняшнего дня, а последняя выставка Юдовина была в Ленинграде в 1956 году — его посмертная выставка. Я уверен, что обязательно нужно показывать людям блокадную графику. Судя по книге отзывов, которая есть у меня из Русского музея, это нужно и важно многим ленинградцам-петербуржцам. 

Зачем издавать книги о наших архитекторах? Чтобы люди тоже видели лучших — тех, кто всю жизнь отдал архитектуре и нашему городу. Александр Лишневский — многие ли знают о нем, хотя все любуются его зданиями?

Лишневский жил и работал в Петербурге и Ленинграде, умер в 1942 году истощенным — его эвакуировали из блокадного города. До революции 1917 года он уже был признанным архитектором, очень небедным человеком, имел свои доходные дома. В революцию у него всё отобрали. Два его внука погибли на фронте. Но здания Лишневского стоят и украшают Петербург, мы ими восхищаемся. Он сделал десятки прекрасных домов.

И если есть возможность и желание обобщить творческое наследие таких людей, как он, почему бы это не сделать? Столько созидателей, творцов, тех, кто создал наш город, забыто! Мы слышали и знаем про Трезини, Растрелли, Росси, Кваренги, уже меньше про Тона и Лидваля, а про многих, кто построил десятки первоклассных зданий, мы не знаем ничего. 

О ком еще вы планируете издавать книги?

— Сейчас решаем, кого из значимых архитекторов вернуть из забвения. 

Обычно, когда мы говорим о великой архитектуре, мы имеем в виду XVIII–XIX века…

— Вы совершенно правы, когда говорите, что у нас ценят XVIII, XIX, начало XX века. Закон № 820 гласит, что исторические здания — это здания, в основном построенные до 1917 года. О чём это говорит? Мы декларируем, что до 1917 года в архитектуре всё было хорошо, а потом всё стало плохо? Это полнейшая глупость. Это аналогично утверждению, что литература или музыка до 1917 года были хорошими, а потом стали плохими. И до, и после 1917 года была хорошая архитектура, средняя архитектура и была слабая. В любом периоде есть первоклассные здания, есть второстепенные, есть проходные, которые время потом само заменит. От каждого времени должны оставаться шедевры. А у нас на сегодняшний день всё, что построено до 1917 года, нельзя тронуть: ни один сарай, как, например, Аракчеевские казармы. При этом первоклассные образцы сталинской архитектуры, получается, можно сносить. Нонсенс! Глупость! Этот закон требует переработки.

А если говорить о начале XXI века, у нас построено что-то, что со временем может стать памятником архитектуры и визитной карточкой нашего времени?

— Сейчас мы этого сказать не можем. Время само расставит всё по местам. Всё хорошее останется, а всё что не очень либо поменяет как-то свою форму, либо перестанет существовать. Посмотрите, сколько сооружений, построенных в XVIII и XIX веке, в начале XX века было надстроено и перестроено в модерн. И что? Это нормально! Дома для людей, а не люди для домов.

Шедевры они и есть шедевры — ни у кого же не поднялась рука надстраивать или сносить Росси. Но тот же Росси этим занимался: посмотрите, какой была Дворцовая площадь до него. Там же до него по дуге были выстроены очень хорошие красивые дома, но архитектор вместе с императором недрогнувшей рукой их убрали, и получилась Дворцовая площадь. Вот оно — градостроительство! 

Или вот Николай Варфоломеевич Баранов с его идеей о непрерывных парках от Петропавловской крепости до Тучкова Буяна и далее. Когда Баранов был главным архитектором Ленинграда (почитайте его книжку «Архитектура и строительство Ленинграда» 1948 года), он опять же недрогнувшей рукой расчищал территорию от Манежной площади до Михайловского замка. Там, где сейчас парк, всё было заставлено разными домиками. И теперь у нас есть этот ансамбль Манежной площади — Михайловского замка. 

Всё хорошее, первоклассное оставалось, второстепенное заменялось, а третьестепенное никому и в голову не приходило беречь, как сейчас берегут дровяные сараи или старые каретники в третьем дворе. 

Кстати, как вы относитесь к сносу СКК?

— Это варварство. СКК — это памятник даже не только архитектурной, но и технической мысли советского народа, советских архитекторов и инженеров. А то, что там погиб человек, это уголовное преступление, и я не слышал, чтобы дело было расследовано, а виновные наказаны.

По вашему мнению, это несовершенство законодательства или попустительство органов власти?

— И то, и другое.

Почему так происходит? Вроде бы у нас на посту главного архитектора города именно архитектор.

— Да, он архитектор, и он неплохой архитектор, но он представляет исполнительную власть, а не законодательную. Он назначаем и точно так же снимаем.

А какая она — современная архитектура, ведь для каждого времени характерно что-то своё?

— Она разная. На сегодняшний день и в мире, и в России, и в Петербурге нет какого-то одного господствующего стиля. Полный плюрализм, разностилие, кто во что горазд. И наша страна здесь впереди планеты всей. Мне кажется, власть отпустила ситуацию, перестала заботиться о том, как выглядят города. Соответственно, сама архитектура и профессия архитектора никак законодательно не защищены. И если девелопер хочет построить здание получше, он это делает, не хочет — не делает, никто его заставить не может. Я не говорю, что надо принуждать кого-то, я говорю о том, что надо создавать условия для того, чтобы девелоперы строили как можно лучше. Должен быть как кнут, так и пряник. У нас же количественные параметры застройки как-то описаны, а вот качественные — никак. 

Девелоперы у нас, с одной стороны, что хотят, то и воротят. А с другой стороны, если мы возьмем, например, центр города, там они зажаты в тиски со всех сторон. И как решать эту проблему?

— Этот вопрос нужно решать на законодательном уровне. Если нам всем нравится исторический центр, значит, нужно его возрождать. Но на сегодняшний день инвестиций в исторический центр нет, потому что это убыточное мероприятие. А без привлечения частных инвестиций мы его не спасем, несмотря на все эти лозунги и декларации властей. Нужно менять санитарные нормы, пожарные нормы, нужна либерализация законодательства для работы в историческом центре. Но это если мы хотим сохранить исторический центр, пока же я вижу только то, что он разрушается. 

Но у нас ничего не делаешь — всё разрушается, что-то начинаешь делать — сразу же попадаешь под огонь.

— Как сказал один из городских девелоперов Игорь Водопьянов, всё это «разрушается в полном соответствии с российским законодательством». Например, разрушается памятник номер один промышленной архитектуры — «Красный треугольник». Это 90 тыс. м² нашей народной собственности, которая стоит без окон, без дверей, без отопления. Что государство делает с ним? Ничего! Он просто гибнет на глазах. И так гибнут десятки, сотни зданий. Вместо того чтобы, как рачительный хозяин, заняться им или продать его с аукциона, город просто за этим наблюдает. А что у нас сейчас продается с аукционов? Подвалы по 30 м² со входом со двора. 

Вы же делали реконцепцию «Красного треугольника».

— Мы ее делали по заказу Фонда имущества, и она не встретила никаких возражений. Но руководство фонда поменялось, и всё заглохло. Я был бы только рад, если бы проект отдали в хорошие руки, потому что это уникальная территория, там можно много чего сделать. Наша концепция подразумевала многофункциональный район. Я уверен, что монофункциональные вещи плохо существуют, как те же моногорода. Наша концепция была именно многофункциональной: это район, в котором должно быть и жильё, и офисы, и школы, естественно, и детские сады, и парк как сердце территории, и невредная промышленность. 

Мы сегодня говорили о том, что город развивается эклектично. А сами вы какой стиль в архитектуре предпочитаете? 

— Я не приверженец одного языка в архитектуре, мне лично тесно в рамках какого-либо одного направления.

А какое здание в нашем городе, по вашему мнению, может служить хорошим образцом современной архитектуры?

Мне нравится здание на Казанской улице, дом 3, архитекторов Рейнберга и Шарова. Мне нравится дом на Фонтанке за цирком, который смотрит на Михайловский замок — его архитекторы Земцов и Кондиайн. Это сегодняшняя архитектура, которая очень хорошо смотрится в историческом окружении. Я считаю, что в Петербурге полно профессионалов, достойных людей, которые сделали много хорошего. У нас вводят по 3 млн м2 в год — их же кто-то проектирует. Слава богу, дома стоят, ими пользуются. Поэтому говорить о том, что современные архитекторы неумехи, мягко говоря, несправедливо и неумно.

У нас обычно говорят плохо об архитекторах не потому, что жилье некачественное, а потому что много типовой неинтересной застройки…

— Архитектура — это все-таки сфера услуг. Такие дома проектируются не потому, что архитекторы не способны создать ничего лучше, а потому что такова наша жизнь и таково экономическое развитие страны на данный момент. Архитектура — это точный срез развития общества. Писатель или художник в своих грезах может уйти далеко вперед или быть в прошлом, а архитектор этого сделать не может — он отвечает на запрос общества. И на сегодняшний день покупательная способность такова, что денег хватает только на студию в Мурино, а на паркинг там же уже не хватает.

А какие современные объекты вы считаете градостроительной ошибкой?

— Я не хотел бы говорить об ошибках. Мне кажется, лучше говорить о положительных примерах. Я как представитель цеха считаю некорректным показывать пальцем на неудачи коллег. С другой стороны, всё определяет время.

Сколько было пересудов вокруг Елисеевского магазина: купец Елисеев заказал своему зятю Барановскому проект, который совершенно не вписывается в Невский проспект! А дом, спроектированный Минашем на Невском пр., 72, критик Лукомский называл «чухонским модерном». 

Ну и что? Прошло время, которое показало, что это прекрасные здания.

Бывают ли у вас конфликты с заказчиками по поводу различного видения проекта?

— Это не конфликты, а обсуждения и нормальные рабочие дискуссии. Это нормально, потому что задача девелоперов — извлечение прибыли, ничего нового, эта задача и в XIX веке была точно такой же. Архитектор предлагает проект, а девелопер считает деньги и говорит, сколько он может отпустить, чтобы проект оставался рентабельным.

Если архитектор не решает задачу, значит, он неадекватен. Архитектор, чтобы его идеи не остались на бумаге, в первую очередь, и это его главное качество, должен быть адекватным человеком: соотносить место и время, возможности девелопера, экономическую ситуацию, требования рынка. У девелопера нет цели построить плохо, создать какое-то уродство. Как любой бизнесмен, он хочет решить свои задачи. Девелопер, заплатив за участок земли, взяв кредит, а потом привлекая деньги дольщиков, несет колоссальную ответственность. Надо быть очень смелыми, ответственными, уверенными в себе людьми, чтобы заниматься таким бизнесом. У меня такой смелости нет. 

В нашей стране вести бизнес вообще задача не для слабых людей. У нас появилось много архитектурных подразделений при девелоперских компаниях. Составляют ли они конкуренцию? Как это влияет на заказы, на качество архитектуры?

— Да, многие девелоперы обзавелись своими проектными подразделениями, это своего рода натуральное хозяйство: удобно и сокращает издержки, что называется «все деньги в семью». Завести собственных сотрудников им кажется правильнее, чем отдавать деньги на сторону. Некоторые девелоперы идут по этому пути, некоторые не идут. Я думаю, что это решение неких сиюминутных девелоперских задач, но это не путь развития архитектуры.

Появились ли за последние 5–10 лет новые интересные архитектурные мастерские в Петербурге? Сейчас примерно 30 имен на слуху, и эти архитекторы начинали создавать свои компании в 1990-х годах.

— Новичков мало. Почему — сложно сказать, время непростое для начала бизнеса, экономика на спаде, поэтому начинать свое дело сейчас тяжело, и смелых мало. Кто готов рискнуть и отказаться от зарплаты в большой устоявшийся компании ради начала собственного бизнеса? Здесь опять же играет роль политика городских властей. В Москве ситуация другая: там много новых компаний, постоянно проходят архитектурные конкурсы, появляются новые имена. В Москве бурлящая архитектурная жизнь, у нас стагнация. Поэтому в Петербурге почти нет новых имен, почти нет архитектурных событий.

Получается, людям, которые завершили обучение, один путь — в девелоперские компании?

— Ну почему же, мы постоянно ищем новых сотрудников, у нас в команде непрекращающаяся смена поколений. 

Однако стать отдельной звездой у них перспективы уже нет?

— Почему нет? Есть, на это нужны желание и смелость. Кто хочет, ищет возможности, кто не хочет, ищет причины. Всегда нужно пробовать. Мы же в начале девяностых пробовали — наша компания начиналась с двух-трех человек, потом стало 160 человек, сейчас снова сократилось до 120. На мой взгляд, молодому архитектору, перед тем как открывать своё дело, всё-таки нужно около 10 лет поработать в большой серьезной компании. На Западе это нормально. Архитектура — это не та профессия, чтобы со студенческой скамьи сразу в мастера. Такое может быть, но исключения лишь подтверждают правило, хотя я даже исключений не припомню… Это не та работа, что тебе раз — и приснилась мелодия «бесаме мучо», и ты утром знаменит и обеспечен на всю жизнь. Набраться опыта, познать все нюансы профессии, все стадии процесса проектирования и строительства и только после начать своё дело — это нормально.

Как ваша отрасль переживала период локдауна во время пандемии? Какие последствия вы испытываете на себе сейчас? Приведет ли это к снижению количества заказов?

— Счастье, что наша профессия позволяет работать удалённо. Наш офис таким образом работает с апреля, хотя в конце августа мы пробовали потихонечку возвращаться на рабочие места. Мы организовали работу сотрудников так, что коллектив продолжает функционировать благодаря технологиям и программному обеспечению. Стали ли мы работать лучше? Вряд ли. Стали ли мы работать хуже? Да тоже не особенно. Отсутствие ежедневного контакта, конечно, снижает эффективность, но не критично. Из наших заказчиков никто не закрылся, проекты реализуются, стройки продолжаются, поэтому мы с оптимизмом смотрим в будущее. Всё равно ведь нужно жить, всё равно люди покупают квартиры, всё равно до насыщения рынка квадратными метрами еще далеко.

Но вы же понимаете, что вся сегодняшняя ситуация отражается и на кошельках граждан. 

— Да, покупательная способность падает, люди не богатеют. Да, импортные материалы становятся дороже и перестают применяться. Что-то мы смогли заменить отечественными аналогами, а что-то приходится закупать за границей, и делать это всё сложнее. Наступает время жесточайшей экономии. Что значит дешевле в жилищном строительстве? Это проще фасады, меньше квартиры, лапидарная архитектура. Мы идём к своего рода современным хрущёвкам. 

Возможен ли у нас футуризм, подобный проектам Захи Хадид? Что вы думаете о приглашенных иностранных архитекторах?

— В Москве построили одно здание по проекту Захи Хадид. Девелопер позволил себе такой эксперимент, художественный жест. И если кто-то хочет и может себе позволить такой жест, то почему бы не пригласить западную архитектурную звезду? Просто желающих делать жесты, мне кажется, всё меньше. То, что наш российский рынок огражден от иностранных архитекторов, это заблуждение. Когда в СМИ рассказывают (кто-то по глупости, кто-то из зависти, кто-то от обиды на коллег и отсутствия самореализации) о том, что Градостроительный совет Петербурга — это мафия, которая не пускает чужаков — ни иностранных, ни наших российских молодых, — это всё полная ерунда. Градостроительный совет Петербурга, наоборот, приветствует появление иностранных архитекторов, архитекторов из Москвы, из регионов. 

Почему их нет? Потому что нет запроса. Ещё раз: архитекторы строят не на свои деньги. Заказчики у нас — девелоперы или государство. Значит, и государство, и девелоперы не видят никакого смысла в привлечении иностранных, иногородних или молодых архитекторов. Почему — это другой вопрос. Девелоперы раньше использовали иностранных архитекторов как рекламу своих проектов, подобно тому, как политические партии привлекают актеров или спортсменов на выборах. Это был паровоз для накачки проекта, его капитализации. А потом за дальнейшей ненадобностью такого архитектора убирают. Это первое. Второе: Россия — специфическая страна со специфическим законодательством, поэтому иностранцу здесь работать, безусловно, непросто. Хотя они нас тоже не приглашают. Зачем приглашать российского архитектора, когда своих полно? 

Петербург всё же во многом создавался иностранными архитекторами. Сейчас их мало приглашают. Это хорошо или плохо?

— Обмен идеями — это всегда хорошо. Сказать, что мы впереди планеты всей в области архитектуры, нельзя. Это всё равно что запретить нам ездить на машинах иностранного производства и сказать: наши «лады» лучше всех. Это же не так. Можно сколь угодно долго вариться в своей каше с ощущением собственной значимости, но ничего хорошего из этого не выйдет. Петербург всегда был окном в Европу. Вы правы, он во многом строился иностранными архитекторами, которых сегодня в Россию приглашают редко. Хорошо ли это? Конечно, это плохо. 

Готово ли наше общество к принятию новых смелых форм?

— Мне кажется, наше общество не верит в себя, в завтрашний день и считает, что ничего хорошего у нас нет и быть не может, всё хорошее осталось в прошлом, будь то победа в войне, достижения в хоккее, архитектуре, литературе, музыке... Мы живём прошлым, отчаянно за него цепляясь. Это видно и по архитектуре, например, Петербурга, в которой много консервативного и хватает снобизма. Власть этому только способствует. В Москве ситуация другая: там много новой архитектуры, и она разная. Город развивается, строится метро, появляются новые учреждения культуры. У нас же практически ничего нового нет, последние десять лет я не вижу никакого развития, для архитектуры это потерянные годы…

Что бы вы хотели построить? Что вас вдохновляет? О чём вы мечтаете?

— Конечно, каждый архитектор (я подчеркиваю — каждый, потому что если кто-то говорит иное, он лукавит) мечтает строить общественные здания: театры, библиотеки, музеи, храмы… И я не являюсь исключением. Я мечтаю построить Музей Достоевского. 

Справка «Нового проспекта»:

Евгений Герасимов родился в 1960 году. В 1983 году окончил ЛИСИ, в 1983–1990 годах работал на разных должностях в проектном институте «ЛенНИИПроект».
В 1991 году основал в Санкт-Петербурге «Персональную творческую архитектурную мастерскую под рук. Е. Л. Герасимова», а в 1999 году — ООО «Евгений Герасимов и партнеры». На сегодняшний день «Евгений Герасимов и партнеры» — одно из старейших и наиболее крупных архитектурных бюро в Санкт-Петербурге.

За годы работы мастерской создано более 70 проектов и построек в разных стилях: правительственные комплексы, жилые дома, офисные центры, отели, выставочные и музейные здания, объекты реставрации. Многие работы мастерской удостоены престижных архитектурных наград в России и за рубежом.

Сейчас в коллективе около 120 человек: это пять групп архитекторов, четыре группы конструкторов и группа Генплана. Мастерская сотрудничает с ведущими застройщиками Северо-Запада РФ: компаниями LEGENDA, RBI, «ЛенСпецСМУ», «ЛСР», SetlCity и другими.

Многие знаковые постройки созданы в соавторстве с архитектором Сергеем Чобаном, его московским бюро SPEECH и германским — Nps Tchoban Voss.