"Если бы на месте Ельцина в Беловежской пуще был Горбачёв, мы бы сейчас с вами не разговаривали". Юрий Иванов — фотограф, снявший смерть СССР

Фото: скриншот YouTube / Телеканал Беларусь 24

Юрий Сергеевич, к своему стыду, только благодаря Борису Пастернаку узнал, что вы — единственный фотограф, которому в Беловежской пуще 30 лет назад удалось зафиксировать для истории юридическую смерть СССР. Кем вы были тогда и как попали к столу хозяев Белоруссии, Украины и России того времени?

Фото: Юрий Иванов

— В то время я работал фотокорреспондентом агентства печати «Новости» (АПН) по Белорусской ССР. Это нынешнее РИА «Новости». До АПН было Совинформбюро, которому в этом году исполняется 80 лет, кстати. Когда 7 декабря в Минск приехал Борис Николаевич Ельцин подписать договоры о дружбе и сотрудничестве с Шушкевичем (Станислав Шушкевич — председатель Верховного Совета Белорусии в 1991—1994 годах. — Прим. «НП»). Я, естественно, был аккредитован в Верховном Совете БССР. Дружеская встреча. И прошёл слух, что «едут в Беловежскую пущу». А туда ездили отдыхать, на охоту. Пресс-служба, в которую я обратился с моими телевизионными друзьями Вадимом Бицаном и Володей Андроновым, коллегами с белорусского телевидения, нам заявили, что «никто никуда не едет». Завеса тайны. Официально «нет», но все понимали, что «да».

Юрий Иванов с коллегами в Беловежской пуще. Фото из личного архива Юрия Иванова

Я был лично тогда знаком с нашим премьер-министром Вячеславом Францевичем Кебичем (1936-2020, в 1991—1994 — председатель совета министров Беларуси, в 1994 году проиграл президентские выборы Александру Лукашенко. — Прим. «НП»), и я пошёл на авантюру. Не стал спрашивать, едет ли он, а просто сказал: «Вячеслав Францевич, возьмите меня с собой». Он так посмотрел на меня, оценил ситуацию за секунду: «А что, поехали».

Вячеслав Кебич с коллегами в Беловежской пуще. Фото: Юрий Иванов

Потрясающе. Вы можете себе представить такую ситуацию сегодня? Что будет с человеком не из команды, кто случайно задаст такой вопрос премьеру?

— Да (улыбается). Но в то время отношение и личностное, и к прессе в целом было другим. Я на тот момент его уже фотографировал, дарил ему портрет. Он с этим портретом потом участвовал в президентских выборах. Была симпатия. И он отправил меня к управляющему делами: «Скажи ему, что я сказал». «Напишите на блокноте, что это ваше решение», — говорю. «Нет, я ничего писать не буду, но самолёт через полчаса — успевай», — отвечает. И я оказался на самолёте, захватив плёнки. Там уже были другие люди. Никто никого не спрашивал, как мы туда попали. «Взяли на охоту». Як-40. Мы полетели в Пружаны. Военный аэродром.

Вы сорвались неизвестно куда, неизвестно на сколько. А семью предупредить? Еды какой-то захватить?

— Такие вопросы не возникали (смеётся). Ну и мы предполагали, что это именно Беловежская пуща. Не могли же нас отправить в Москву или Ленинград. Хотя хороший вопрос… Была такая песня: «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете. Если снова начать, я бы выбрал опять бесконечные хлопоты эти…» («Песня журналистов», В. Мурадели / А. Левиков. — Прим. «НП».)

Вы летели из Минска с массажистами и поварами, цитирует вас Борис Натанович. Ну, повара ещё понятно зачем, а массажисты?

— Массажисты — на отдых. Массаж делать. Для здоровья (улыбается).

Мы теперь знаем секрет, почему подписи получились идеально ровными.

— Ну да! Каллиграфические получились подписи.

Фото из личного архива Юрия Иванова

Мы прилетели. Через некоторое время приземлился Кравчук, потом ждали Ельцина. Стемнело, и нас от основной группы отсекли, поселили далеко от Вискулей. Вискули в центре Беловежской пущи, а нас отправили в Каменюки, на окраину (в 20 км от места встречи лидеров. — Прим. «НП»). И был дичайший мороз! Под 30 градусов. Как спустя 30 лет, кстати. Природа реагирует на безобразие своим способом (улыбается).

Согласитесь, это странно, что освещать такое мероприятие никого особо не позвали, а вы попали туда практически случайно. Как будто что-то нехорошее задумывалось…

— Там были телевизионные корреспонденты Первого канала, был гендиректор БелТА, ну и я попал — иностранный корреспондент, потому что официально я работал на Москву. Но я не пришлый. До попадания в АПН в 1965 году я успел поработать в местных газетах «Знамя юности», «Советская Белоруссия». Меня просто знали. Так вот нас посадили в гостиницу на окраине. Могу только предположить, что это было связано с охраной Ельцина. Он прилетел с охраной — так называемая девятка (девятое Управление КГБ при Совете министров СССР на которое были возложены задачи по охране руководителей партии и правительства. — Прим. «НП»). Видимо, они и сказали, что никаких посторонних быть не должно.

Самые строгие были у Ельцина?

— Я так полагаю. Наши люди знали меня, всех нас, а там была охрана другая. Но о чём они на самом деле думали, нужно у них спрашивать (смеётся). Мои же наблюдения о том, что было очень холодно. Такой температуры обычно там не бывает. В Брестской области около Польши всегда мягкая зима, а тут вдруг мороз.

Чем грелись?

— Ну, грелись… Одеждой! Был смешной момент. Гендиректора БелТА Якова Яковлевича Алексейчика поселили в люкс, а нам остальным дали общую комнату на четверых. И уже ночью вдруг стук в дверь. Открываем — стоит дрожащий Алексейчик: «Ребята, пустите переночевать». «Что случилось, Яша? У тебя же люкс», — спрашиваем. «Люкс-то люкс, но там окон нет», — говорит. И действительно, ни одного стёклышка не было целого, всё разбито, такой люкс. Грелись до утра. На следующий день за нами только ближе к обеду приехали. Мы всё пытались дозвониться, объяснить, что была преддоговорённость. Кебич знал, что мы где-то рядом сидим в засаде. Прислали рафик, отвезли в Вискули.

Дом, где шло обсуждение договора, который там же потом был подписан. Фото: Юрий Иванов

Первое впечатление, когда вас привезли на место?

— Нас сначала отправили в столовую, накормили горячим обедом, но не приглашали в дом, где шло обсуждение. Мы 2-3 часа сидели ждали в соседнем доме. Потом пригласили. И когда мы пришли туда, там уже носили бумажки. Там уже в углу сидела машинистка… Было полное ощущение, что всё, что там происходило, было спонтанно. Всё искали на месте. Из столиц не взяли ни машинистку, ни ксерокс, ничего. Всё было вдруг.

Обустройство столов для церемонии подписания. Фото: Юрий Иванов

Вы хотите сказать, что исторический документ печатала местная машинистка из пансионата, которую вообще не предупреждали?

— Да. Машинистку привезли из дома, а машинку взяли из дирекции Беловежской пущи. Потом она ещё ездила за бумагой, потому что выяснилось, что не было бумаги. Суматоха. И мы поняли, что готовится нечто, заглянув в её бумаги.

Вас пригласили, когда уже набирался текст документа, и вам удалось его почитать?

— Да. Нас пригласили в холл первого этажа. Просторное помещение, сновали мимо люди с бумагами, а машинистка сидела рядом. Я подошёл, сделал снимок, увидел слово «соглашение». Ага! Стало понятно, что будет нечто важное. Телефоны работали. Я смог позвонить в Москву. Сказал, что я там-то и там-то. «Да-да, Юра, сиди и жди», — сказал мне главный редактор Константин Петрович Слюсаренко.

Накануне в Минск приехал редактор АПН Реваз Горешвили, привёз прибор «лифакс». Закупили два таких прибора. Интернета же не было. Но через телефонную сеть можно было передавать картинки. В приборе был сканер для негативов: и цветных, и чёрно-белых, и слайдов. Второй такой прибор был в Москве. И когда приехал Ельцин, мне сказали, что мне эту штуку привезли «на испытания». И я полагаю, что в Москве всё знали уже тогда, что за испытания готовятся. Девиз ведь у АПН был работать «на благо мира». Мы так и работали (улыбается). В то время было два информационных агентства: ТАСС, которое оперативно телетайпом передавало всю информацию, и было АПН — аналитика, размышления, нет погони за скоростями. Но такие приборы дали не ТАСС, а АПН.

Когда стало понятно, что не будет Назарбаева (первый секретарь ЦК КП Казахстана. — Прим. «НП»)? Его же ждали.

— Ждали, да. Помню, как ко мне подошли коллеги, потому что я раньше жил в Казахстане, в городе Уральске. Там у меня отец работал на военном заводе. Я вообще родился в Крыму. Когда началась война, отца вместе с заводом эвакуировали из Феодосии в Уральск, Западный Казахстан. И меня спросили: «Юра, ты там жил, как выглядит казахский флаг?» «Спросите что-нибудь полегче. Откуда же я помню?» — говорю. И как раз прошёл слух, что Назарбаев летит. Вылетел из Алма-Аты. Самолёт сел в Москве. Горбачёв задержал его. Назарбаев пришёл к нему, рассказал про Беловежскую пущу. «Тебе там нечего делать. Твой самолёт не дозаправлю», — якобы ответил ему Горбачёв. И Назарбаев не прилетел к нам, а мы часа полтора сидели в машинах, ждали, что поедем встречать ещё один самолёт из Москвы. Не произошло, и флаг не понадобился.

Фото: Юрий Иванов

Какое было общее настроение в холле, когда уже писался документ? Собравшиеся улыбались? Что вы запомнили?

— Рабочая обстановка. Не скажу, что ситуация казалась экстремальной… Хотя она такой была. Было ожидание. И не надо было долго ломать голову, чтобы понять, что будут подписывать документы. Понесли столы, флажки поставили. Первый снимок я сделал на фоне стола. Коржаков там сидел (начальник охраны Бориса Ельцина. — Прим. «НП»), а потом вышел Ельцин, счастливый такой.

Фото: Юрий Иванов

А потом уже все остальные. Сели, и пошёл протокол.

Быстро справились?

— Быстро. Я даже успел сделать снимок документа сразу после подписей, когда его уже мимо меня уносили. Оставаться там дальше нам уже не было смысла: всё подписано, надо передавать. Но помню, что первый звонок Ельцина был президенту США, он потом сам про это рассказывал. Второй звонок был Горбачёву. Но с Горбачёвым разговаривал Шушкевич. Почему-то сначала предупредили американцев.

Вас на банкет не звали?

— Я не знаю, был ли банкет (смеётся). Но нам там оставаться не было надобности в любом случае. Нас покормили уже в самолёте, когда мы летели в Минск из Бреста.

Есть устойчивый миф, что в Беловежской пуще начальники «крепко отмечали».

— Я не знаю об этом. Если меня приглашали на такие мероприятия, я старался побыстрее уйти. Фотографировать там я не хотел никогда. Непротокольные дела. Я такой человек.

Если протокольная часть была быстрой, то насколько долго продолжалось обсуждение текста? Известно, что вы видели, как люди с черновиками ходили в бильярдную и из неё.

Фото: Юрий Иванов

— Министр иностранных дел Пётр Кузьмич Кравченко общался с министрами иностранных дел России и Украины (Андреем Козыревым и Анатолием Зленко. — Прим. «НП»). Они вместе подбивали текст. Сначала же там было сказано что-то вроде «Союза славянских государств», потом появилось «Содружество независимых государств»…

Андрей Козырев (слева) и Анатолий Зленко. Фото: Photo by Mikhail Evstafiev / R. D. Ward

Вслух никто ничего не говорил, перешёптывались. Но я из тех, кто никогда никого не подслушивал. Главные гости сидели отдельно, да, в бильярдном зале. Туда носили все эти бумаги. Я попытался туда пройти — мне сказали: «Нельзя. Не ваше дело. Ждите. Выйдут».

Фото: Юрий Иванов

Вы помните, кто вам сказал, что вопросов Ельцину задавать нельзя?

— Это всем Кебич сказал. «Вопросов Ельцину не задавайте», — сказал он. Но Ельцин не из тех, кто будет молчать. Помню, как попросил его сделать снимок с коллегами-президентами. Сначала я сфотографировал всех вместе с премьер-министрами, конечно.

Фото: Юрий Иванов

Потом попросил только президентов, втроём. Ельцин сказал: «Да! Конечно!». Сграбастал обоих двумя руками. Я нажал на спуск затвора. И тогда Ельцин спросил у нас: «Ребята, а чего вы не спрашиваете нас ни о чём?» И дальше он прочитал текст. У меня был диктофон, я тут же его подставил, всё было записано. Борис Николаевич продиктовал весь текст. Сам взял слово, сам рассказал. Сомнений, что это будет не по протоколу, не было. Всё было красиво и хорошо.

Ваши кадры кто и как потом цензурировал?

— Никакой цензуры не было. Прилетели в Минск. Не помню, как добрался до конторы, где сидел Горешвили, который уже заболел от морозов. Дальше проявка, сушка феном. Позвонили в Москву, предупредили. Нас похвалили. Мы вдвоём были сами и операторами, и редакторами. Передали всю информацию, включая кулуарные фотографии. Всё остальное осталось у меня. Никто ничего потом не спрашивал. Какая цензура? Свобода уже была.

Я к тому, что на фото бывает открытый рот или закрытые глаза, такое ведь не пропустили бы точно в СССР.

— Коль, самоконтроль никогда не снимал с себя никто. Мы не делали провокационных фотографий. Это потом началась жёлтая пресса, провокационные фото. Я никогда не был папарацци, никогда не работал исподтишка, из-за угла. Я всегда представлялся. Более того, охранники всегда просили: «Юра, сфотографируй меня, пожалуйста». Да нет проблем! Потом приезжали ко мне, дарил им фотографии.

Тот факт, что вам удалось тогда туда попасть, как-то потом повлиял на вас, вашу работу?

— Дальше я уже был автоматически аккредитован, и первый полёт был на совещание СНГ в Алма-Ату. «Летят в Алма-Ату?» — спрашиваю. «Да», — ответил вроде бы Кебич. «Я тоже», — говорю. Взяли полетели, это было нормой. Никто не приглашал, но мы там были уже своими людьми. Конечно, всё было с согласия Москвы. Ну, а потом я продолжал работать в АПН. Информация всегда необходима: и в верхушке, и не просто в верхушке. Мы были на Минском тракторном заводе, БелАЗе, других предприятиях. Но в Минске был штаб СНГ. Сюда приезжали и Ельцин, и Черномырдин, и все остальные. Зная, что они здесь, я приходил. Не было никакого специального удостоверения. Не было проблем, знали в лицо.

Помню даже, как ко мне потом обратился председатель Верховного Совета Мечеслав Гриб: «Юра, давайте мы тебе звание дадим?» Я сказал, что не надо. «Нет, пиши. Я подпишу», — настаивал. Я же был ленивым человеком. Прошло время, Гриб снова спрашивает, где бумага. Пришёл в Союз журналистов за характеристикой. Завертелось. Если бы я дальше возился с этими бумажками, дали бы какое-то звание (смеётся), но я относился к этому как к ненужной вещи. Я не отказывался, но и не продвигал сам себя. Когда все бумаги были готовы, случились президентские выборы, и вся верхушка поменялась. Гриба убрали, и я уже не спрашивал про это.

От греха подальше?

— Вот-вот! «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь…» Это Александр Сергеевич Грибоедов написал (улыбается).

Вы знаете, как потом сложилась судьба директора в Беловежской пуще Сергея Балюка, его машинистки Евгении Патейчук?

Фото: Юрий Иванов

— С директором потом встречались. Были моменты, когда я продолжал работать в АПН, а мы были уже друзьями. Сергей Балюк дружил с таким человеком, дважды героем соцтруда Владимиром Бедулей. Мы с ним встречались, когда он ещё не был героем соцтруда, после первой звезды. Я сделал материал, который был напечатан в нашем журнале АПН «Совьет Юнион хойте» — «Советский Союз сегодня». Материал о женщине из Витебской области, почтальоне из деревни Пронское, которая создала кладбище советских солдат, погибших под Лиозно. Фотоочерк. Домна Сильвестровна Рогалева её звали. Мне позвонил коллега из Кёльна, Владимир Борисович Милютенко. Говорит: «Тут один сумасшедший назначил твоей героине пенсию в 150 марок в месяц». Но при условии, что она получит лично в руки. Попросил узнать. Я объяснял, что это кладбище советских солдат. «Да-да. Я ему [немцу] это тоже говорил, но он сказал, что ему понравилась фотография, лицо женщины. Хочет помочь», — говорит коллега. Я узнал. Мне сказали, что перевод у нас примут, но женщина эти деньги не получит. Такое было время. Сказали, что если поедет за границу она, то ей часть дадут. Она никуда не поехала…

Фото: Юрий Иванов

Немец не остановился, снарядил две фуры гуманитарной помощи. А я был в командировке в ФРГ. Съездили к нему. Симпатичный человек, Хельмут Брандль его зовут. Я ему объясняю, что солдаты-то советские, «враги». Но он настаивал, что видел лицо человека и принял решение. И он поехал в Белоруссию. Мы его встречали. Я позвал друзей Бориса Луценко: режиссёра с оператором. И тогда я позвонил в пущу Сергею Сергеевичу Балюку (директор. — Прим. «НП»). Он сразу сказал: «Нет проблем, привози, покажем». Ему там и охоту устроили. Правда, немец стрелял в воздух, чтобы не убить никого. И банкет был на поляне. Мы с этим Хельмутом дружим до сих пор. Сергей Сергеевич, к сожалению, уже ушёл… Мы встречались с его сыном, делали фотографии. Помните мультфильм про кота Леопольда? Вот и я стараюсь жить дружно с теми, кто мне симпатичен.

А что известно о дальнейшей судьбе машинистки?

— Не знаю про неё… Знаю, что её машинку марки «Ятрань» некий москвич то ли купил, то ли отнял для своей коллекции. Но я с ней больше не встречался…

Фото: Юрий Иванов

Спустя 30 лет как вы оцениваете случившееся тогда? У нас тут власти любят рассказывать про геополитическую катастрофу.

— Я считаю, что всё-таки поторопились… Инициатором развала был президент России Борис Николаевич Ельцин, а он был не в очень добрых отношениях с президентом СССР Михаилом Сергеевичем Горбачёвым. Это была не острая необходимость. Можно было придумать какой-то механизм… Не мертворождённый СНГ… В результате есть союз России и Белоруссии. Это стало более стабильным. Уже тогда можно было создавать механизм, чтобы не рассыпаться всем по своим квартирам. Любой развод болезнен. И когда резко происходит… Я же не политик. Китай остался цельным. Они вторые в мире после США. А мы сейчас где-то не там…

Горбачёва пропаганда в РФ формально не трогает, но общий фон очевиден — «предал страну». Кравчук и Шушкевич в этом смысле у себя на Родине герои или предатели?

— (Долгая пауза.) Я таких резких вещей не могу сказать… Я в своё время был в командировке в Западном Берлине. Был такой обмен: два фотографа — оттуда в Минск, я и мой коллега — туда. Готовили совместную фотовыставку «Другими глазами». Они смотрели на нас, мы на них. Все знали, что я из АПН. Журналист меня там спросил: «Как вы относитесь к берлинской стене?» Стена стояла. Я ответил, что это решение советского правительства, я не имею права его обсуждать, это было результатом Великой Отечественной войны. «А как бы вы относились к этой стене, если бы она проходила по центру Минска?» — спросил он тогда. Я посмотрел на него и сказал: «Это абсурдный вопрос». Надо отдать должное, он слово в слово повторил в публикации все слова.

Честная пресса — это основа.

— Да. Я никогда не был в оппозиции самому себе.

Какое впечатление оставил Геннадий Бурбулис (первый заместитель председателя правительства РСФСР, госсекретарь РСФСР, считается одним из идеологов Беловежских соглашений. — Прим. «НП») тогда?

Геннадий Бурбулис (третий слева) работает с коллегами над текстом, крайний справа — Вячеслав Кебич. Фото: Юрий Иванов

— Ни одним словом не обмолвились. Знаю только со стороны, не более. Но общались немного с Черномырдиным. Однажды, пятясь назад, натолкнулся на него. Врезался в фигуру, посмотрел, а это Черномырдин! «Извините, пожалуйста», — говорю. «Да, ничего, ничего!» — ответил Виктор Степанович. Всё моё общение с лидерами России кроме Ельцина. С Бурбулисом не довелось. Он был среди подписантов, воспринимался как «один из».

Я знаю, что для вас события 30-летней давности — «грустное событие». Почему?

— Апээновцев было 42 собкора-фотокорреспондента по всему СССР, мы дружили. Союз рассыпался — и мы рассыпались. Потом в Америке я случайно встретил своего коллегу Иосифа Будневича из Алма-Аты! Не нашлось ни человека в партии с её «руководящей и направляющей ролью», ни коллектива, кто бы был способен создать механизм перехода из социализма то ли в капитализм, то ли в обновлённый социализм.

Фото: Юрий Иванов

Был такой депутат Верховного Совета СССР Виктор Алкснис. Он рассказывал, что резиденция в Беловежской пуще была окружена спецназом КГБ, который ждал приказа из Москвы, чтобы арестовать ликвидаторов СССР. Но приказа не случилось. Вы что-нибудь знаете об этом?

— Был такой слух, да. Мой коллега Володя Андронов, оператор белорусского ТВ, рассказывал об этом в телевизоре. Ему кто-то сказал, что якобы там была «Альфа». Сначала обрадовался, а потом понял, что если начнётся, мордой в снег лягут все (улыбается).

Зря Горбачёв не отдал приказа, если мы допускаем такой вариант?

— Меня иногда спрашивают, что бы было, если бы на месте Ельцина в Беловежской пуще был Горбачёв. Если бы так было, то мы бы сейчас с вами не разговаривали.

Фото: скриншот YouTube / Советское телевидение. Гостелерадиофонд

Вопрос про другое. Зря не пресекли мероприятие в пуще?

— (Пауза.) Не мне вопрос этот надо задавать.

Так грустно же вам.

— Потому что потерял друзей. В Ленинграде был собкором Лёша Варфоломеев… теперь там Сергей Компанийченко. Передавайте привет! Грустно, потому что рассыпалось… Потому что не нашлось мозгового центра… А было только решение Ельцина. Человека, который сделал то, что сделал. Изменился бы ход истории, не будь соглашения 8 декабря? Можно только фантазировать. Но мы же не фантазёры, мы фиксируем настоящее.

Решение в том числе привело к тому, что из Белоруссии и Украины убрали ядерное оружие потом. Теперь Лукашенко говорит, что может его вернуть на свою территорию. Вы когда это слышите, как к этому относитесь?

— Я в этом не участвую и не хочу участвовать. Политика — не моё (улыбается).

Фото: kremlin.ru

Лукашенко — это надолго? Про него у меня, собственно, только один вопрос.

— (Смеётся.) Ну откуда я знаю. За такими ответами нужно обращаться к экстрасенсу. Это не я. Коль, у меня есть формула, мне её мой шеф Константин Петрович Слюсаренко подарил. К сожалению, он уже ушёл… Он мне говорил: «Юр, как будет, так и будет. А будет хорошо!» «А будет хорошо» — дарю формулу.

Скорее бы было хорошо.

— Конечно, мы все хотим, чтобы это было не завтра, а сегодня.

А лучше вчера.

— Да. Мне иногда предлагают сделать выставку. Спрашиваю, сколько есть времени, говорят, что надо было «вчера». Туда и отправляю (смеётся). Воспоминания о будущем.

30 лет назад вы могли себе представить войну между Москвой и Киевом? То, что мы наблюдаем сегодня, на ваш взгляд, это навсегда?

— (Долгая пауза.) Моя мама всегда говорила нам: «Лишь бы не было войны». Не дай Бог! Думаю, что войны не будет. Разумный Путин не допустит этого.

Согласитесь, что есть некий символизм в том, что СССР умер в Белоруссии, а именно Белоруссия больше всего сегодня похожа на Советский Союз, уж в плане силы государства как органа управления точно.

— Я был октябрёнком, пионером, комсомольцем, но в партию не вступил. У меня выходил срок быть комсомольцем, пошёл к секретарю в газете. «Да ты что! Какая тебе партия! Был бы рабочим или слесарем, а ты интеллигенция. У нас на тебя квоты нет», — ответили. И я понял: в такую партию мне не надо. Животное какое-то, которое съедает всех желающих.

Но у вас даже КГБ остался.

— Ну, это название. Мой любимый поэт Евтушенко в интервью Гордону сказал на вопрос про Солженицына, за которого он заступался, и про ввод войск в Чехословакию, который поэт поддержал: «Такой у меня склад ума». Я занят теперь тем, что сканирую все свои плёнки. СССР сейчас нет. Был бы — у нас было бы пусто в магазинах. А сейчас — зарабатывай, покупай всё что надо. В СССР купить машину было нельзя, даже если были деньги. У меня никогда не было денег, но, по крайней мере, машина теперь есть. Нет, у нас не Советский Союз.

Фото: Юрий Иванов

Сегодня 41% молодых россиян не знают, как расшифровывается СССР, рассказал к годовщине ВЦИОМ. Только 6% россиян смогли перечислить сегодня все 15 республик СССР, 27% не смогли назвать ни одной. Скажи вам такое летом 1991 года, вы бы сильно удивились?

— Конечно. Я работаю в Университете культуры и искусств. Встречаемся со студентами. Спрашиваю: «Ленина знаете?» «Смутно», — говорят в ответ. Я им тогда рассказываю, что камень, брошенный в прошлое, всегда летит в будущее. Надо знать свои истоки, знать свою историю, иначе камень прилетит по-настоящему. Будущее нам никак нельзя делать плохим.

Главная ассоциация у нынешних россиян при произнесении «СССР» — спокойствие, уверенность в завтрашнем дне (21%). Второй по популярности ответ — теплые, приятные воспоминания (13%). А вот дефицит, очереди в магазины, талоны вспоминают только 5% россиян. Только 4% говорят, что ничего хорошего не было, обман людей, ограничение свободы, бедность населения, несправедливость, застой. Хорошие стартовые условия для строительства нового СССР?

— Опять политический вопрос (смеётся), а я в этом не участвую. Советский Союз для меня — это друзья, которые со временем растерялись, вот что печально. Но я работаю в университете специалистом по общественным связям, я там создал совет по общественным связям: известные композиторы, писатели, режиссёры, артисты. Есть у нас там народный артист СССР Геннадий Степанович Овсянников, есть драматург Алексей Онуфриевич Дударев, есть поэт Василий Шнип, есть писатель Владимир Липский, есть журналист Яков Яковлевич Алексейчик, был мой друг Игорь Михайлович Лучинок, светлый человек, есть народный артист Эдуард Ханок. Мы создали аудиторию Владимира Муляфина на основе моей выставки «Неизвестные фотографии Мулявина», в которой занимаются наши студенты. Я это к чему: вот есть 40 человек, мы все из СССР, мы советские люди. Мы не говорим «верните нам Советский Союз», СССР — это очереди за продуктами. Но мы все оттуда.

Всё, что могу добавить в конце, это анекдот. Армянское радио сообщило: вместо объявленного к 1980 году коммунизма в Москве пройдут Олимпийские игры. (Улыбается.) Так и живём. И передавайте привет ленинградцам. Я помню, как однажды заблудился молодой в центре, спрашивал, как мне пройти к Фонтанке, и меня одна пожилая женщина довела до нужного мне места. Я ей говорю: «Вам же в другую сторону!» «Ничего», — ответила, проводила и пошла обратно. Это был 1956 год. Ленинград — город особенных людей. Я смотрю ваши телеканалы через спутник. Они всегда отличаются от всех остальных.

Фото: Сергей Трефилов

Николай Нелюбин специально для «Нового проспекта»

Летучка. 1990. Фото: Юрий Иванов

Юрий Иванов рассказывает о своих фотографиях в рамках проекта «Беларусы»