Борис Вишневский*: «Там, где нет свободы, колбаса обязательно исчезнет»

Борис Лазаревич, вы подали документы для выдвижения в качестве кандидата в губернаторы Петербурга. Как успехи в сборе подписей для прохождения муниципального фильтра?

— До конца месяца у меня есть время на то, чтобы собрать 155 подписей муниципальных депутатов. Это задача крайне сложная. Большинство муниципальных депутатов — это «Единая Россия», отнюдь не мои политические союзники. Усложняет задачу то, что уже проведена абсолютно мошенническая операция по псковскому образцу. В Пскове год назад было ровно то же самое. Назначаются выборы губернатора, и дальше администрация строем гонит всех подконтрольных ей муниципальных депутатов к нотариусам — поставить подпись за действующего губернатора или депутата от Кремля и его спарринг-партнеров. Чтобы все подписи были разобраны, и никому больше не удалось бы уже ничего собрать.

Вот как если бы вы стояли в очереди за сосисками, и сосиски уже кончились, на вас не хватило. Скажу больше, на вас и не могло хватить, потому что это был не магазин, это был распределитель, как в советские времена. И кому ни попадя там сосиски не отпускают.

Если вы относитесь к нынешней номенклатуре, если вы согласованный кандидат, вам в этом распределителе отпустят эти сосиски, то есть нужное количество подписей муниципальных депутатов. А ежели вы к номенклатуре этой не относитесь, то вам скажут: знаете, вот было немножко сосисок, но они уже давно кончились. Эта технология называется «бетонирование муниципального фильтра», чтобы никто не мог прорваться.

Какой вывод я из этого делаю? Несколько согласованных кандидатов знали заранее, что уже на следующий день после назначения выборов (это было сделано в пятницу, 31 мая) нужно провести конференцию, прибежать с документами в субботу, а в воскресенье днем уже погонят строем к нотариусам муниципальных депутатов… Это очевидный сговор, политическое мошенничество и, на мой взгляд, в нем очень постыдно участвовать. Это я о тех людях, которые очевидно есть в этом списке — среди них Михаил Амосов, Надежда Тихонова, Владимир Бортко и еще несколько разных персонажей. Я не даю персональных оценок, но участвовать в такой комбинации, на мой взгляд, неприлично.

От кого из них вы ожидали приличия?

— От администрации я не ожидал никаких приличий, а что касается кандидатов, среди них есть люди, которые, как мне кажется, не должны были соглашаться в этом участвовать. Например, Амосов и Тихонова. Это люди, которые публично всегда выступали за политическую конкуренцию и против сговоров со Смольным. Ну и как теперь? Или политическая конкуренция это только для других?

Вот из чего я делаю вывод, что они хотят устроить спектакль. Это уже факт, это не мои оценки. Никто из выдвинувшихся кандидатов в губернаторы, включая тех, за кого уже собирали муниципальные подписи, не намерен всерьез бороться с Александром Бегловым. Все они либо уже его поддерживают, либо говорят, что действия Беглова соответствуют их партийной программе, либо, не намерены его критиковать, потому что собираются выступать с позитивной повесткой.

Всерьез собирался бороться только я, меня и пытаются, естественно, лишить этой возможности. Но есть и второе очевидное доказательство того, что они меня боятся: на конференцию «Яблока», когда меня выдвигали кандидатом в губернаторы, была прислана шпана, чтобы попытаться ее сорвать. Ни к кому больше не приходили, только к нам.

Из чего я делаю вывод, что они меня очень боятся. Смольный мог бы бояться Оксаны Дмитриевой, но она давно прекратила какие бы то ни было усилия в этом направлении. Я не знаю почему, я у нее об этом не спрашивал, но фактом является то, что она прекратила бороться. Смольный мог бы опасаться Марины Шишкиной, но Марину отказалась выдвигать ее собственная партия «Справедливая Россия». В результате, когда у них происходило выдвижение Тихоновой, Марина просто уехала в отпуск. И понятно, что все это делалось по согласованию с Кремлем и с Сергеем Михайловичем Мироновым персонально.

Но все кандидатуры так или иначе согласуются с Кремлем. Явлинский-то, наверное, как-то обсуждал вас? Какую обратную связь он получил?

— Особенность «Яблока» заключается в том, что мы ни у кого ничего не просим и не согласовываем. Я думаю, что какие-то разговоры были, но лишь для выяснения позиции. И, судя по тому, что происходит, Кремль меня боится тоже. Боятся второго тура выборов, боятся вариантов Хакасии и Хабаровского края, боятся варианта Усть-Илимска, где домохозяйка стала мэром города. Вот они доиграются таким путем.

Кого-то из муниципалов прессуют ради этой сдачи подписей?

— Я думаю, что многих даже не надо прессовать, потому что они и так привыкли выполнять любую команду. Кого-то, наверное, прессуют, хотя большая часть муниципальных депутатов работает в другом месте. У кого-то свой маленький бизнес, кто-то в бюджетном учреждении, кто-то в муниципальном учреждении, которое специально создано, чтобы депутатов пристроить на какую-то денежку. Мы же прекрасно знаем, как это устроено. То есть большинство у них на крючке. Я рассчитываю на то, что все-таки отыщется значительное количество депутатов, которые не охвачены этим массовым сговором и которые будут готовы за меня подписаться.

Кроме того, я могу сказать, что люди из «Единой России», особо не стесняясь, мне говорили: «Ну что же ты хочешь, твое участие в выборах — это сразу второй тур. А во втором туре Беглов проигрывает любому, не только тебе». То есть, если сапог поставить против Беглова во втором туре, то выиграет сапог. Это же надо выставить настолько слабого кандидата, чтобы его надо было так ограждать от любой конкуренции! И когда я сейчас разговариваю с муниципальными депутатами или когда мои коллеги их обзванивают, самая распространенная фраза, которую мы слышим: «А с нас уже все собрали, мы все уже сдали». Как это так? Только что нотариус, у которого мы заверяли подпись муниципального депутата в мою поддержку, удивлялся: что вы так поздно? Все давно уже прошли в организованном порядке…

Сейчас многие в шоке от того, что происходит с раскладкой политических сил в городе. Никогда такого не было, чтобы город был отдан на откуп одной какой-то команде — я говорю о совладельце банка «Россия» Юрии Ковальчуке.

— Действительно, никогда не было такого, чтобы в полпредстве и в Смольном сидели люди, очень прочно связанные с одной группировкой. И второе, чего никогда не было, это чтобы городом управляли политтехнологи. Беглов не знает, как управлять городом, вместо этого из каждого утюга только пиар, бессмысленный и беспощадный. Он лично и пожар тушит, и женщину с пятого этажа спасает, и квартиры раздает, и лекарства. Одно, другое, третье… Не хочу им подсказывать, но мысль напрашивается: как он не начал еще в больницах исцелять наложением рук? Почему об этом нам еще не рассказывают? Приехал, наложил руки, сказал «встань и иди», и человек пошел! Это у нас еще впереди. Если они дойдут до воскрешения Лазаря, то я не знаю уже, чего дальше. Правда, дальше выясняется, что и пожар он не тушил, и никого он ниоткуда не спасал, и все это просто вранье.

Думаете в Кремле этого не понимают?

— Мы имеем дело с системой, где никто не осмеливается перечить первому лицу. Чего далеко ходить: масса людей, в том числе в Москве, в президентской администрации, прекрасно понимает, кто такой Беглов. Это очень серьезная кадровая ошибка. Но никто не решается сказать это Путину.

Это все равно, что сказать ему: «Вы ошиблись, вы приняли неверное решение». И люди боятся, что для них это может кончиться сломом карьеры. Потому что опора на верных, а не на умных. Потому что люди мало-мальски самостоятельные и способные возражать, спорить — они вытравлены из власти, они там долго не удерживаются. Систему менять надо, как говорил тот водопроводчик. Три десятка лет тому назад система была примерно такая же. И как только в нее проникла политическая конкуренция, так она начала рушиться, потому что выяснилось, что те, кто представляет власть, патологически неконкурентоспособны. Они не выдерживают политического состязания со своими оппонентами так же, как «Жигули» не выдерживают состязания с BMW.

Все это, впрочем, не мешает вам дружить с спикером ЗакСа и главой петербургских единороссов Вячеславом Макаровым.

— Меня действительно связывают с Макаровым дружеские отношения, но не политические. Есть ситуации, когда и дружеские, и политические отношения совпадают. Например, Оля Покровская, член горизбиркома и моя давняя, еще школьная, подруга. Или Лева Шлосберг (16 июня 2023 года признан иностранным агентом), пожалуйста. А Макаров — это пример того, когда дружеские отношения есть, а политически мы совершенно противоположны. Мои инициативы же не поддерживаются, за мои законы не голосуют. Мои предложения фракция, которой он руководит, вычеркивает из повестки дня.

Но вы же понимаете, каким неадекватным временами кажется Макаров?

— Это к нему вопрос, как он воспринимается, а не ко мне.

Вот пример с Сергеем Кагермазовым — журналистом, на которого Макаров открыл охоту после критических публикаций. Наверняка, вы это обсуждали.

— Не раз. И не только я. И я упираюсь в стену. Это как раз к вопросу о том, что дружеские отношения могут быть, а политические нет. Я не могу объяснить, не могу пробить эту стену. Ну что делать… Мне кажется, ситуация очень простая: он чувствует себя человеком, абсолютно встроенным в систему, ее винтиком. И он понимает, что как только он выйдет за какие-то рамки, его тоже выкинут.

И через два года политическая судьба Макарова под большим вопросом, поскольку с нынешними властями, есть информация, у него не лучшие отношения. Так зачем ему прогибаться дальше?

— Я много раз ему говорил, что надо занимать куда более жесткую позицию в отношении Смольного, но он встроен в свою единороссовскую вертикаль, и, видимо, в этой вертикали до сих пор нет соответствующего решения на эту тему.

А если брать отдельных членов команды Беглова, у вас какие-нибудь симпатии?

— Что за команда-то такая! В прошлой администрации можно было работать с Игорем Албиным, Михаилом Мокрецовым, Анной Митяниной. При Полтавченко члены правительства все же чуть приличнее вели себя. А сейчас человек с образованием института советской торговли отвечает за внутреннюю политику, чего, собственно, от нее ждать? Вот у нее, видимо, такое понимание политики: не задавив товар конкурентов, она не продаст собственный — его никто не купит. Представьте себе, вот на рынке два торговца. У одного овощи-фрукты хорошие и не очень дорогие, у второго гнилые и дорогие. Что сделать, чтобы купили гнилые и дорогие? Прогнать первого торговца с рынка. Вот тебе хорошая аналогия действий госпожи Совершаевой.

Евгений Елин молодец, вполне нормальный. Эдуарда Батанова я знаю лет двадцать, и, честно говоря, у меня сейчас вызывает серьезное непонимание его позиция по отношению к проекту парка на Смоленке. Что это вообще такое? Вы исполняйте там законы! Нет, там глухая оборона, отчаянное сопротивление. Ищет все углы и зацепки, чтобы не исполнить закон, не создать там парк, чтобы не прекратить разрешение на строительство, не аннулировать аренду земельных участков. Впрочем, только что удалось добиться расторжения арендных договоров. Теперь есть большая надежда, что парк будет создан.

Сейчас, кстати, многие добрым словом вспоминают прежнего губернатора Георгия Полтавченко. Я уже не говорю о Валентине Матвиенко.

— Еще когда Владимир Яковлев уходил, это был 2003 год, он говорил: вы еще вспомните свободу и демократию. Когда ушла Валентина Ивановна и пришел Георгий Сергеевич, стали вздыхать по Валентине Ивановне. Ушел Георгий Сергеевич — стали вздыхать по Георгию Сергеевичу. Так мы и о Беглове через несколько лет жалеть начнем. Мой любимый Станислав Ежи Лец, которого я цитирую к месту и не к месту, одна из самых знаменитых его фраз: «Когда он думал, что достиг дна, снизу постучали». Вот снизу стучали уже не раз на моей памяти. Теперь уже только такие, как Беглов, остались.

А делать-то что? Я последние лет 10 слышу про то, что власти боятся оппозицию и скоро все рухнет. Но так ничего и не происходит.

— Надо настаивать на изменении этой системы, настаивать на честных выборах, не давать им подделывать результаты, давить на них. Представьте себе (я понимаю, конечно, что это фантастика): а если журналистское сообщество и крупнейшие издания потребуют честных и конкурентных выборов с такой же энергией, как они требовали прекращения преследования журналиста Ивана Голунова? Представьте себе, что РБК, «Коммерсантъ», «Ведомости» выйдут с одной шапкой: «Мы требуем честных и конкурентных выборов в Петербурге». Только я уверен, что они не выйдут.

Между прочим, без таких выборов не изменится ситуация и у журналистов. Это ровно та же аналогия, как со свободой и колбасой: там, где есть свобода слова, колбаса всегда появится, а там, где свободы нет, колбаса обязательно исчезнет. Просто нужно понимать, что эти ситуации будут повторяться. Хорошо, сейчас мы имеем дело с такой замечательной профессиональной солидарностью, потому что речь шла о человеке, представляющем авторитетное издание, и все это распространилось, как лесной пожар.

А завтра возникнет такая же ситуация с человеком менее известным, и он сядет, или, скажу цинично, они лучше подготовятся. Потому что, на самом деле, есть огромное количество ситуаций, когда подкидывают наркотики и невозможно оправдаться.

В октябре прошлого года после очередной публичной акции я, как обычно, бегаю по отделам полиции. Приезжаю в 76-й отдел на Мытнинской. А там совсем молодые ребята и девчонки (скорее всего, сторонники Навального, но, может быть, и не они). Я не спрашиваю ни у кого о политической принадлежности. Их задержали, не отпускают, хотят держать до утра и только потом вести в суд, потому что им инкриминируют такую зверскую статью КоАПа, как создание помех движению пешеходам при проведении публичной акции.

И вот они сидят в отделе полиции — в одной камере парни, в другой девушки. И там просто невозможно находиться больше нескольких минут, там абсолютная духота, спертый воздух, запах соответствующий. Я говорю полицейским: «Зачем вы издеваетесь? Не хотите отпускать — так переведите их в другое помещение. Есть же у вас актовый зал, что-то более просторное». Мне начальник отдела, полковник, ухмыляясь, говорит: «Я им посоветовал «Молодую гвардию» перечитать, молодогвардейцам хуже приходилось». Потом моя хорошая знакомая сказала то, что нужно было на это немедленно ответить, но мне тогда это в голову не пришло. Я, честно говоря, настолько обалдел от этих условий содержания, что сам не сообразил. Надо было сказать: «Полковник, если ты их с молодогвардейцами сравниваешь, то себя ты, выходит, сравниваешь с фашистом?»

Одиночный политический пикет у нас в городе невозможно провести, чтобы тебя тут же не повязали по ложному доносу, якобы у тебя есть намерение совершить какое-то правонарушение. И ты попадаешь в полицию на три часа. А когда тебя оттуда выпустят, уже бессмысленно продолжать этот пикет. Я статистику собрал: после прихода господина Беглова за три месяца было больше ста таких случаев. Мы с хорошими юристами и адвокатами все это проанализировали, объяснили, почему все это совершенно незаконно, почему людей за это нельзя вести в полицию. Я направил письмо в прокуратуру, в полицию. Получил какие-то отписки, обжаловал их, опять получил отписки. Потом народ потихонечку стал судиться, и даже какие-то случаи задержания были признаны незаконными. Но эта ситуация не вызвала у городских журналистов ни малейшего интереса.

Кто-то говорил «это не наша тема», кто-то просто говорил «мы про это писать не будем», кто-то говорил «для нас это мелко». Ну, подумаешь, в очередной раз задержали троих, привели в полицию. Вот если бы пятьсот человек задержали, тут-то мы бы написали! Я сказал тогда журналистке, которая, слегка наморщив носик, объясняла мне, что для них «это мелко» и «мы о пикетах не пишем»: «Знаешь, вот если бы твоего друга в таких условиях в полиции бы держали, ты бы не считала, что это мелко».

Я все же надеюсь на то, что история с Голуновым сейчас хоть немножко изменит эту парадигму. Вот по УДО выпустили Оюба Титиева. Я по пальцам одной руки могу пересчитать журналистов, которые вообще писали об этом деле, не говоря уже о том, чтобы встать где-то с плакатом «Свободу Оюбу Титиеву». А ему точно так же подкинули наркотики. Причем он отсидел не два дня, как Ваня Голунов, а полтора года!

Опять же, я никаким боком не поклонник Алексея Навального, у меня с ним довольно много серьезных расхождений, но когда его сторонников задерживают на публичных акциях, первый, кто кидается им помогать, это я. Сам Навальный обычно в это время находится в автозаке в Москве и оттуда раздает интервью.

У вас выборы, митинги, социальная скорая помощь, градозащита. Но основная деятельность политика и депутата — все-таки законотворческая. Успеваете ею заниматься?

— С этим, конечно, сейчас очень тяжело. При таком раскладе сил, как у нас, лучшее, на что можно рассчитывать, что твои инициативы украдут и внесут от себя. Простейший пример: вопрос по проезду в электричках. Я еще в январе предлагал сделать так, чтобы льготники, в частности почетные доноры, могли бы бесплатно ездить в электричках, а не только в автобусах и троллейбусах. Беглов написал мне отрицательный отзыв, а потом сам же это внес. А сколько лет я бился за то, чтобы отменить этот дурацкий четырехмесячный ценз при получении статуса жителя блокадного Ленинграда. Я многократно с разных трибун вопрошал: «А если человек был три месяца и десять дней, то что, он страдал меньше? А если два месяца, а если месяц? Признайте их всех блокадниками, их не так-то много и осталось».

Месяца два назад мы проводили большое совещание с комитетом по социальной политике, и даже блокадники уже поддержали эту идею, хотя раньше они возражали. До этого все инициативы на данную тему, в том числе мои, отклонялись. Тут вдруг товарищ Беглов впервые говорит: будем менять закон. Хорошо! Хоть так примите!

Еще пример: год назад администрация еще при Полтавченко вносила закон о том, чтобы плату за капремонт во всех домах, которые никогда этого ремонта не видели, но в нем нуждались на момент приватизации квартир, брать из бюджета, а не из кармана. «Яблоко» этого требовало пять лет подряд. Так вот в марте прошлого года они провалили наш закон в очередной раз, а в апреле то же самое предложение внес Полтавченко. И его приняли. Хорошо, что идея реализована. К сожалению, сейчас только таким путем можно действовать.

Поэтому основная работа у меня происходит не в рамках законодательного процесса, а в рамках всевозможных совещаний, рабочих групп, обсуждений, попыток надавить на чиновников, чтобы чего-то добиться. Тот же самый парк на Смоленке. Я пять лет подряд вносил поправки про парк на Смоленке! Потом, наконец, в декабре эту идею присвоила «Единая Россия», только тогда поправки приняли. Мне их пять лет отклоняли.

Кстати, к вопросу о парках, зеленых насаждениях, градозащите. Наши бизнесмены часто упрекают активистов в том, что они только всем недовольны, но сами ничего не предлагают и сделать не могут.

— Очень простой ответ. Я неоднократно общался с бизнесменами, которые вели те или иные крупные проекты в историческом центре Петербурга. Я всегда им говорил одно и то же: есть два условия, абсолютно необходимых для успешной реализации проекта. Первое — это соблюдение закона. Не пытайтесь сделать то, что незаконно, не пытайтесь обойти закон, объехать его на кривой козе. А второе — вступайте в диалог.

Надо сказать, что в большей части случаев они в диалог вступать не очень-то хотят. Я говорил и говорю: вот вы хотите что-то там сделать, вы придите к тем людям, которые профессионально занимаются охраной памятников, к общественным активистам, поговорите с ними, обсудите что-то, обнаружьте свои слабые места, попробуйте ответить на возражения. Начните разговаривать! Да, это может кончиться тем, что вас не поддержат, такое возможно. Но может кончиться тем, что вы составите протокол разногласий, и постепенно будете сближать позиции.

Самый известный пример такого рода, это когда обсуждался проект приспособления к современному использованию казарм Павловского полка (бывшего здания «Ленэнерго»). Прошла серия обсуждений, и все претензии Общества охраны памятников были сняты, замечания учтены, проект доработан. Там сейчас ничего не делается, но по совсем другим причинам. Очень хороший был проект приспособления здания Малого Мраморного дворца на Гагаринской улице, где находился Европейский университет. Но он не реализовался по другой причине — университет выселили…

Я не считаю, что надо автоматически противодействовать любому проекту, который затеян в центре города. Но жизнь меня научила, что пока большинство этих проектов содержат те или иные неприемлемые для меня вещи: это попытки разорвать изнутри историческое здание, изменить его габариты, сделать что-то побольше и повыше, перестроить, чтобы получить прибыль. Этому я буду мешать.

Сейчас с тем же Конюшенным ведомством, мне кажется, процесс развивается в технологически правильном направлении, потому что его инвесторы — люди трезвые, вменяемые, адекватные. Они начали с того, что обратились к градозащитникам, показали проект, сказали, что готовы слушать и учитывать замечания, обсуждать, устранять противоречия. Это нужно, это может привести к результату. А когда люди пытаются сперва пробить через властные структуры какое-то решение, а потом удивляются, почему же общественность возмущается… Так она возмущается потому, что вы не сочли нужным ни с кем поговорить. Петербург — такой город, где люди очень чувствительны к вторжению в историческую среду. Вот моя позиция.

Очень неудачный «Лахта-центр», он не вписывается в стилистику Петербурга. Если бы он стоял где-нибудь на Поклонной горе, точнее даже за ней, или в Шушарах, или на дальнем северо-востоке — нормально. Но когда этот силуэт высовывается из-за панорамы Стрелки Васильевского острова или Петропавловской крепости, это никуда не годится. Это прямое вторжение в историческую панораму города. Я считаю, что это очень плохой пример. Да, остановить его мне и моим коллегам не удалось. Жаль. Я считаю, что городу вообще не нужны небоскребы, у нас другие архитектурные традиции.

Кстати, вы упомянули про Европейский университет. Почему вы прекратили в нем работать?

— Европейский университет — это моя боль. Нет, даже не боль, а сожаление. Я же два года занимался защитой Европейского университета. Нам удалось добиться восстановления его лицензии на образовательную деятельность, студенты смогли продолжить обучение. На празднике мне торжественно вручили значок «Защитник Европейского университета», потом пригласили преподавать политологию. И прочел я ровно одну лекцию. Причем лекция эта была сделана по материалам моей статьи, опубликованной в «Вестнике Высшей школы экономики». Тема одна из моих любимых: как у нас принимаются законы, которые затрудняют реализацию конституционных прав, как исполнительная власть не обеспечивает возможность эти права реализовать, а суд их не защищает. И получается, что граждане бесправны по сути дела.

Доброжелатели, снимавшие эту лекцию, написали сразу несколько доносов «наверх», и руководству университета оттуда пригрозили, что если я там останусь, им опять не дадут лицензию, прикроют аккредитацию. Нельзя ли как-нибудь сделать так, чтобы Вишневского там не было. Когда я услышал это от ректора, я сказал, что не хочу подставлять университет и готов уйти. Но мне жаль, что они проявили такую трусость. Они все прекрасно понимают. История печальная, я, в общем-то, этого не ожидал. Они знали прекрасно, кого они приглашают преподавать. Так что, профессором Европейского университета я пробыл лишь два с половиной месяца…