Антон Барчук: «Единственная защита от коронавируса — физическая дистанция»

Уже 8 месяцев в Петербурге идет популяционное исследование, которое выявляет распространенность ковидных антител у местных жителей. Эти данные помогут оценить реальные масштабы пандемии. О значении этого исследования для науки, о «плохих» политиках, кривой статистике и лечении ковида антибиотиками «Новый проспект» побеседовал с одним из авторов этого исследования — петербургским эпидемиологом Антоном Барчуком.

Почти весь 2020 год новый Covid-19 не выходит из топа новостей. Заболеваемость и смертность бьют ежедневные рекорды, места в стационарах заканчиваются, а информация о новой инфекции не перестаёт удивлять противоречиями.

Чтобы оценить реальные масштабы пандемии коронавируса, в мае стартовало единственное в России популяционное исследование, которое определит распространение коронавирусных антител у жителей Петербурга. Это совместный проект Европейского университета, клиники «Скандинавия» и лаборатории Genetico (при поддержке АО «Полиметалл»).

Антон, расскажите, чем лично вас увлекло это популяционное исследование?

— С помощью этого исследования мы узнаем, каков реальный масштаб пандемии в конкретном регионе. Первый срез исследования проходил с конца мая по конец июня, потом с середины июля до середины августа. Сейчас мы сделали уже третью случайную выборку. Первые результаты будут готовы в декабре. Посмотрим, как изменилась доля людей — носителей антител. К лету переболевших было около 10%, сейчас мы ожидаем, что их будет около 20–30%.

А как вы ищете людей для исследования и сколько человек уже через него прошли?

— Выборку мы формировали с помощью случайного обзвона людей. В исследование нельзя просто попасть, записаться. Там можно оказаться только случайным образом. Мы вынуждены были использовать те же колл-центры, что и для опросов, рекламы. В этом есть свои минусы, поскольку многие вешают трубку, но иных инструментов у нас нет. Во втором раунде исследования было сделано около 66 тыс. звонков, и только 6 тыс. человек согласились поучаствовать в опросе. А тестирование для проекта прошли более 2 тыс. человек

О чем может говорить распространённость антител и как определить их наличие?

— Наше исследование — это анализ крови, который выявляет антитела к новому коронавирусу. И кто бы что ни говорил, если для нашего исследования тест на антитела — главный метод, то для диагностики он лишь дополнительный. В начале заболевания антител может и не быть вовсе, поэтому для диагностики этот тест не нужен. Мы же, используя тест, можем примерно прикинуть, сколько человек в популяции уже сталкивались с вирусом и оценить, сколько людей переболело и каков еще потенциал для распространения заболевания.

Это важно, особенно для инфекций, вызванных вирусами, которые поражают верхние дыхательные пути. Многие сравнивают коронавирус с гриппом, но смертность при коронавирусе больше (по последним данным, она составляет от 0,68% в Израиле до 5% в США, а в России — 2,8%. — Прим. «НП»). Но бывают настолько легкие случаи, что они даже не воспринимаются людьми, как болезнь.

Первые наши опросы давали нереально большие цифры переболевших — 50% населения. Скорее всего потому, что тесты делали тем, кто находился в больницах или обращался в медучреждения. Но нам-то нужен реальный результат, поэтому выборку респондентов скорректировали.

Много было разговоров о популяционном иммунитете, которого якобы успешно добились в Швеции, где не было жесткого карантина. Как это работает на самом деле?

— Мы видим по нашим исследованиям в Петербурге, что до лета переболела ковидом очень маленькая часть населения, в лучшем случае каждый десятый, остальные — нет. Значит, и ни о каком популяционном иммунитете не могло быть и речи.

Что касается ситуации в Швеции, то она несколько неверно интерпретируется. Чтобы создать популяционный иммунитет, нужна вакцинация. А просто сидеть и ждать, пока все переболеют и часть людей погибнет, — плохая затея. Это так не работает. Нельзя сказать, что в Швеции вообще не принимали никаких мер для борьбы с ковидом. Были рекомендации по профилактике, и многие шведы им следовали. Что касается смертности, то она в Швеции оказалась выше, чем в соседних скандинавских странах. Плюс, к сожалению, вирус проник в дома престарелых — это большая проблема в Швеции.

Можно ли считать антитела к перенесенной инфекции защитой от повторного заражения?

— Повторные случаи заражения уже зафиксированы. Возникают вопросы: какова будет доля этих повторных случаев и как долго сохраняется иммунитет? Мы видим, что примерно 5–6 месяцев после перенесенного ковида люди не заболевают, но что дальше, пока неясно. Одна из задач нашего исследования — за этим проследить.

Если число антител через год падает, то никакого популяционного иммунитета не будет. А если это так, то единственный способ выйти из пандемии — тотальная вакцинация. Так что надеемся, что хоть какая-то из разработанных вакцин покажет эффективность и будет запущена в массовое производство.

А что вы скажете о переливании плазмы крови от переболевших тем, кто сейчас тяжело болен коронавирусом? Этот метод лечения эффективен?

— Это тоже глобальный вопрос: а могут ли антитела помогать другим людям? Пока даже нет уверенности, что антитела — это защита. Есть два вида антител — связывающие и нейтрализующие вирус. Первые не защищают организм при повторном контакте с болезнью. А вторые — да, делают это. Но тесты очень мало говорят о свойствах антител с точки зрения нейтрализации вируса, для этого нужны специальные лаборатории и несколько дней на каждое исследование. Так что на поток такие тесты не поставить.

И все-таки может ли лечить плазма?

— Любая гипотеза имеет право на существование, но любую теорию нужно проверять в исследованиях. Для того чтобы протестировать работу нового препарата (а препарат на основе плазмы — это новый биологический препарат), нужно тщательное исследование, которое может занять несколько месяцев. А у нас нет времени, чтобы оценить, насколько эффективно данное лечение. Опять же, этот метод может оказаться не только нерабочим, но даже опасным для людей.

Что можете сказать об официальной статистике по ковиду — можно ли ею пользоваться в исследованиях?

— Смотрите, для учёта заболевания в разных странах используется ПЦР-тест — это всем знакомый мазок из носа и горла. У теста есть свои ограничения: он может быть ложноположительным, но чаще бывает ложноотрицательным (или тест-система не нашла вирус, хотя он есть, или таковы свойства вируса у конкретного человека). Тем не менее тест важен для диагностики.

Но статистика по ПЦР-тестам не отражает реального распространения вируса, скорее она отражает интенсивность тестирования. И так во всём мире. Так что статистика очень относительна. Разница между болеющими людьми и инфицированными может быть в 10 раз.

Много говорят о том, рисуют ли статистику по COVID-19...

— Манипуляции с данными видны сразу, и такая статистика уже не представляет никакого научного интереса. Для оценки чего-либо всегда нужно выбирать точный показатель, а если мы будем выбирать показатель, подверженный ошибке, то мы всегда будем эту ошибку получать. Но есть множество естественных ограничителей качества данных, не связанных с манипуляциями.

Зачем тогда нужны тесты ПЦР, если даже достойную статистику по ним не собрать?

— Тесты важны не для статистики, а для того, чтобы отследить контакты заболевшего и посадить всех дома на карантин. Но в Петербурге отследить контакты нереально — город очень большой. А в небольших городах, по 100–200 тыс. человек, вполне можно отслеживать цепочки.

Мы видим серьёзный всплеск заболевания в России и в Петербурге. Много вопросов вызывают принимаемые меры, которые гораздо мягче, чем в апреле, но, по мнению горожан и предпринимателей, «абсурдны». Так кто виноват и что можно сделать?

— Единственная мера, об эффективности которой мы можем сказать наверняка, — это физическая дистанция. Появились минимальные симптомы? Оставайтесь дома! Да, вирус могут распространять и бессимптомные носители. Но у большинства людей (у 70%) есть хоть какие-то симптомы. В Петербурге, например, очень много заболевших, которые заразились от тех, кто пошел на работу с условным насморком. Через три дня выяснилось, что у носителя положительный тест на коронавирус, а потом заболели все.

Знаете, я никогда не перекладываю вину за распространение вируса на население. Многие идут на работу потому, что нужно деньги зарабатывать, а небольшое недомогание не аргумент для работодателя. Так что нужно менять систему: упрощать получение больничного, менять отношение собственников бизнеса к теме профилактики и мотивировать персонал не ходить на работу в больном состоянии.

Нет ли у вас ощущения, что противоречивая информация о ковиде со стороны власти и то, что сами чиновники не везде надевают маску и не всегда отказываются от рукопожатий, приводит к глобальному недоверию со стороны населения: сначала были ковид-диссиденты, теперь вот «антимасочники»?

— Противоречивой информации действительно много, да и сами ученые ее выдают. Что касается масок, я считаю, что не надо заставлять людей их носить. Это должен быть осознанный выбор. «Крестовые походы» в данной ситуации не нужны. Нельзя гнобить тех, кто не ходит в масках. Маска — всего лишь дополнительная мера профилактики, она может уменьшить распространение вируса, но нельзя подменять ею социальную дистанцию. И надо помнить, что маска одноразовая! Если вы ее надели, а потом положили в карман, и так два месяца подряд, то уж лучше не надо никакой маски. Объяснить всё это людям, на мой взгляд, проще, чем контролировать ношение маски. Люди поймут проблему и не будут воевать.

Что касается властей, то лично я всегда радуюсь, что не являюсь чиновником. Решения и действия, которые они принимают, всегда сложные и всегда «плохие». Если мы всех закрываем — это плохо, ведь людям не на что жить. Если не закрываем — тоже плохо, ведь инфекция распространяется и больницы переполнены. Трудно искать баланс. Во всех странах происходит одно и то же.

В федеральных СМИ постоянно появляется информация о «новых лекарствах от коронавируса». Есть ли они в протоколах лечения и в госзакупках? Какова реальная ситуация с лекарствами от коронавируса?

— К сожалению, де-факто у нас нет эффективного лекарства от коронавируса. Есть некоторые методы стандартной терапии, которая снижает риск смертельного исхода. Очень многие препараты, которые торопились объявить лекарством от коронавируса, проваливались на стадии клинических исследований. Было много шума. Но пока мы имеем то, что имеем, — ничего.

Я успела переболеть ковидом в начале осени. Врач назначил антибиотики, да и в рекомендациях Минздрава они изначально были…

— Это тоже большая проблема. От такого назначения может быть больше вреда, чем пользы. Антибиотики работают в отношении бактерий. Не нужно быть врачом или биологом, чтобы это знать. Но антибиотики у нас часто назначают там, где не надо. Даже бактериальные инфекции могут проходить без них, но нам их выписывают, и мы их принимаем. И у людей возникает «привыкание». Поэтому с каждым новым поколением нам нужны новые антибиотики, так как старые уже не работают.

А почему рекомендуют дополнительно прививаться от гриппа?

— Это попытка снизить нагрузку на медучреждения. Пока нет эффективной вакцины от коронавируса, это довольно логично.

Как влияет пандемия коронавируса на раковых больных?

— Сейчас в Петербурге 20–30% переболевших, среди них есть и онкобольные, которые были вынуждены приостановить лечение в онкологических учреждениях. Многие во время пандемии не смогли попасть на обследование или операцию, получить химиотерапию. Все аппараты компьютерной томографии были заняты пациентами с ковидом или с подозрением на него. А ведь это основной метод диагностики онкозаболеваний. Он показан не только при постановке первичного диагноза, но крайне важен и при оценке эффективности лечения. Это один из ключевых методов. Хорошо бы, чтобы очередь коронавирусных пациентов не сильно двигала очередь на КТ онкологических больных.

Важно, чтобы ковидные пациенты по возможности не заполняли все медучреждения и не купировали медицинские службы, которые оказывают помощь по иным заболеваниям.

Коронавирус влияет на течение онкозаболеваний и смертность?

— Рак ведь не просто онкозаболевание, это поражение органов и нарушение их функций. На фоне ковида они могут усугубляться. Кроме того, рак — болезнь пожилых людей. Ковид у них тоже протекает тяжело. И уже сейчас есть трудности со статистикой регистрации умерших: когда от ковида умирает онкобольной, что считать основной причиной смерти? С точки зрения науки, когда есть конкурирующие причины смерти, их всегда очень трудно изучать. Единственное, что мы знаем наверняка: ковид увеличил общую смертность. Это точно видно в статистике. Но разобраться в этих данных мы сможем только через год-два.

Справка «Нового проспекта»:

родился в Ленинграде в 1982 году. Окончил Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет им. И.П. Павлова, поступил в ординатуру в НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова Минздрава России. В 2010 году защитил кандидатскую диссертацию, посвящённую ранней диагностике рака лёгкого и работал в научном отделении торакальной онкологии, доцент отделения дополнительного профессионального образования ФГБУ «Национальный медицинский исследовательский центр онкологии им. Н.Н. Петрова» Минздрава России. С 2015 года является научным сотрудником Университета Тампере. С 2015 года является исполнительным, а затем научным директором Ассоциации онкологов Северо-запада. С 2020 года — научный сотрудник Европейского университета в Санкт-Петербурге.

Научные интересы: разработка и внедрение эпидемиологических исследований, программ скрининга и профилактики, а также исследований на базе данных регистров заболеваний. 

С весны 2020 года вместе с социологом Кириллом Титаевым, ассоциированным профессором ПАО «МТС» по эмпирико-правовым исследованиям Дмитрием Скугаревским, аналитиком научного отдела клиники «Скандинавия» Даниилом Широковым и другими учёными Европейского университета проводит большое популяционное исследование о реальном масштабе распространения SARS-Cov-2 в Петербурге.