Совладелец юридической компании «Дювернуа Лигал» Егор Носков, один из самых успешных юристов России, специализирующихся на корпоративном праве, уже 7 лет живет в Лондоне, но не теряет связи с родиной. В интервью «Новому проспекту» он рассказал, как стал владельцем бизнес-центра «Глобус» на Выборгской стороне и что из этого вышло, кто населяет Лондонград и какие перемены переживает юридический рынок на фоне пандемии.
Егор, несколько лет назад вы купили бизнес-центр «Глобус» у семьи экс-владельцев Международного банка Санкт-Петербурга (МБСП) Сергея и Татьяны Бажановых, а теперь бывшие собственники эту сделку оспаривают и у вас идут судебные разбирательства. Удивительно вообще, что вы, зная о всех рисках подобных активов, решились приобрести его, учитывая, что покупка совпала по времени с отзывом лицензии у банка.
— Да, действительно, история вышла, мягко скажем, неприятная. После отзыва лицензии у банка Сергей Бажанов обратился с просьбой помочь найти ему покупателя на этот бизнес-центр. Было совершенно очевидно, что по какой цене он бы ни продал актив, в дальнейшем при его личном банкротстве АСВ будет оспаривать сделки, а кто захочет заплатить по верхней планке рынка и впоследствии гарантировано судиться с АСВ? Я посчитал, что в отличие от всех остальных потенциальных покупателей у меня есть собственная юридическая фирма, на услуги которой мне, по крайней мере, не придется тратиться. С учетом этих рисков мы договорились Сергеем Бажановым о справедливой цене, которая устроила обе стороны и которую я был бы готов отстаивать в возможном конфликте с АСВ.
Но дальнейшее развитие событий было предугадать довольно сложно. Когда по заявлению ЦБ РФ было возбуждено уголовное дело по фактам хищения имущества банка, Сергей Бажанов уехал из России и перестал выходить на связь, зато вышла на связь его супруга Татьяна Бажанова.
Спустя полгода после совершения сделки Татьяна Бажанова потребовала ее расторгнуть, поскольку посчитала, что муж заключил её под влиянием момента, то есть страха перед возбуждением уголовного дела, которое на тот момент еще не было возбуждено. Хотя Татьяна Бажанова не была стороной по сделке, она лично давала нотариальное согласие на ее совершение. Поэтому я подивился на эти претензии и потребовал, чтобы Бажанов заявил свои претензии лично, если таковые действительно имеются, чего он, к слову, до сих пор так и не сделал.
Поскольку, как выяснилось, Татьяна Бажанова не привыкла к тому, чтобы ей отказывали, она написала десяток заявлений о возбуждении уголовного дела и подала множество исков. Любопытно, что ее консультантом на тех переговорах был петербургский юрист Павел Кузнецов, который сейчас оказался на скамье подсудимых по делу о мошенничестве.
И как идут судебные разбирательства?
— Там целый ряд процессов. К настоящему моменту четыре мы выиграли в первой инстанции и один в двух. Наши оппоненты настроены на бесконечное затягивание процесса, поскольку они не могут представить доказательства своей правоты. Из-за этого основное дело в первой инстанции слушалось рекордные 14 месяцев. Думаю, что суды по поводу этой сделки будут идти еще долго, поскольку я постоянно сталкиваюсь с желанием разных влиятельных людей посочувствовать интеллигентной женщине, чья деятельность стоила бюджету Российской Федерации 15 млрд рублей.
К слову, сами Бажановы в судебных процессах ведут себя очень некрасиво. В частности, Татьяна Бажанова отправила апелляционную жалобу из Иркутска, где она сообщает, что не знала о шедшем 14 месяцев процессе в первой инстанции, в то время как она лично нанимала адвокатов и подавала документы из этого процесса в другие судебные споры, получала почтовые извещения за Сергея Бажанова. Также спустя год после продажи Бизнес-центра Татьяна Бажанова представила в Арбитражный суд Петербурга и Ленобласти решение о выплате Сергею Бажанову дополнительного размера дивидендов за период, пока они еще владели бизнес-центром, которого никогда не существовало в действительности, о чем возбуждено уголовное дело.
А Сергей Бажанов как-то появлялся за это время? Может быть, имеет смысл разговаривать с ним?
— Это как раз тот риск, который мы не смогли просчитать. Очень уравновешенный и интеллигентный Сергей Бажанов, как впоследствии мною с изумлением выяснилось, всю жизнь находился под полным влиянием своей чрезвычайно энергичной супруги, известной своей вздорностью и конфликтностью. Многие из тех, кто работал в их банке, утверждают, что краху его банка во многом крайне способствовала сама Татьяна Васильевна, рассорившись как с крупнейшими клиентами, так и с менеджерами. Что касается самого Бажанова, то на связь со мной он не выходил, а в последний раз, когда я его видел, никакого конфликта между нами еще не было. Татьяна Бажанова убеждает всех, что ее муж тяжело болен астмой. Более того, она регулярно рассказывает многим уважаемым людям, как ее имущество похитили рейдеры, изображая из себя несчастную обманутую пожилую женщину. А ведь Татьяна Васильевна — профессиональный банкир, и банковская деятельность ее семьи уже обошлась бюджету РФ в 15 млрд рублей.
Бажановых хорошо характеризует тот факт, что сами они активно выводили из банка свои деньги, в то время как крупнейших вкладчиков, в том числе и своих близких друзей, просили не забирать средства со счетов. В итоге только их друзья потеряли сотни миллионов рублей, например известный благотворительный фонд «Константиновский», где Бажанов состоял одним из попечителей, или их подруга — владелица Экси-банка Прасковья Копанева, потерявшая в их банке 400 млн рублей. В частности, более 61 млн рублей они вывели на ООО «Бизнес-центр «Глобус», пока он им еще принадлежал, переведя эти деньги из своего банка в Райффайзенбанк, точно так же поступив с деньгами радио «Эрмитаж» и других своих бизнесов. Этот выведенный 61 млн рублей мне пришлось отдавать АСВ из привлеченных средств.
А вообще есть в планах заняться чем-то еще кроме юридического бизнеса?
— Уже более 10 лет мой основной бизнес связан в том числе с фидуциарным управлением холдинговыми компаниями, но сейчас из-за изменений в законодательстве фидуциарная отрасль, в отличие от юридической, не процветает, а юридические услуги, наоборот, пользуются высоким спросом.
Изначально наша компания специализировалась на сделках слияния и поглощения, но сейчас в связи с известной экономической и политической ситуацией их крайне мало, и мы, как и многие юридические фирмы, сфокусировались на корпоративных конфликтах, судах и банкротствах.
Для юристов в целом этот год был неплохим, поскольку, к сожалению, на фоне кризисных явлений из-за пандемии обострились конфликты и противоречия между соучредителями огромного количества компаний. Случается, что люди по 20-30 лет работали душа в душу, а когда речь зашла не о том, как делить прибыль, а о том, как выживать и финансировать кассовые разрывы и убытки, отношения в корне изменились. Так что мы наблюдаем гигантский всплеск корпоративных конфликтов, и значительная их часть заканчивается уголовными делами. Наверное, это не та работа, которой юристы мечтают заниматься. Что бы ни шутил про юристов мировой фольклор, всем приятнее сопровождать проект с прямыми инвестициями в экономику своей страны, чем заниматься банкротством клиентов, которые в течение долгого времени кормили фирму за счет классических юридических услуг.
Я не могу сказать, что произошел какой-то стремительный рост, мы не бьем рекорды, но однозначно чувствуем себя не хуже, чем в 2019 году, когда никакой пандемии не было.
Вы работаете и в России, и за рубежом. На ваш взгляд, российские власти оказали адекватную поддержку бизнесу, пострадавшему от пандемии?
— Я пока вижу, что меры поддержки, которые оказывались в России и в развитых странах, несопоставимы. У нас фактически произошло разделение на тех, кто ее получил, и тех, кто о ней мечтал, пока не обанкротился. Первые — это бизнес, который так или иначе аффилирован с государством, а вторые — это частный бизнес, который в основном оказался предоставлен сам себе. Я сам как владелец бизнеса и работодатель, имея в штате более 50 человек только в Петербурге и фонд оплаты труда в несколько миллионов рублей в месяц, не получил ни копейки: ни грантов, ни льготных кредитов.
В итоге у нас страна получилась разделена в экономическом смысле на земщину и опричнину. Опричнина чувствовала себя очень уверенно, а земщина выживает как может. Таково было политическое решение. Нам жаловаться не приходится, хотя, когда началась вся эта ситуация, мы чувствовали себя весьма неуверенно. Совершенно очевидно, что политические решения выглядят следующим образом: всех спасти не удастся, поэтому давайте поддержим только крупные государственные компании.
В развитых странах к этому вопросу подошли по-другому: там фактически залили экономику деньгами. Могла ли Россия себе такое позволить — вопрос. Видимо, не могла.
Вообще, давно ясно, что частный бизнес в России — это скорее категория, с которой мирятся. На словах все его поддерживают, а по факту просто мирятся, потому что вертикально курируемые госкорпорации приносят достаточный доход, чтобы пренебречь возней с сотнями тысяч каких-то маленьких предпринимателей. В таких странах, как Сингапур, Финляндия, Нидерланды, Норвегия, если ты запустил бизнес-проект, предоставил рабочие места, оплатил налоги, то государство реально будет тебе помогать. И в Норвегии, и в Сингапуре, например, существуют специальные государственные агентства, которые только и занимаются тем, что помогают запускать новый бизнес. В России поддержка малого и среднего бизнеса происходит только на словах, а по факту он существует сам по себе. Такова реальность.
Одно время у нас был очень сильный отток капитала за границу. Что сейчас происходит с деньгами?
— Есть известная пословица: капитал — это такая трепетная птичка, что если ее вспугнуть, она сразу летит в Швейцарию. Понятно, что отток капитала будет происходить до тех пор, пока собственники будут чувствовать, что за рубежом их средства лучше защищены. За последние несколько лет мне, как человеку, живущему за границей, стало очевидно, что многие наши бизнесмены стали токсичны для иностранных банков в силу внешней политики России, хотя еще10 лет назад буквально все зарубежные банки были счастливы иметь русских клиентов. К тому же если раньше для вывода капитала использовались офшоры, то сейчас, благодаря мировой борьбе с ними, это в основной своей массе делается уже через использование частных личных счетов.
Если были бы созданы стабильные комфортные условия, позволяющие предприимчивым людям себя реализовать, не только работая на должности в госкорпорации, но и создавая свой бизнес без страха, что его отнимут, обанкротят или задавят, задушат проверками, тогда всё было по-другому.
Я полагаю, что всё упирается в то, что при нынешнем политическом режиме держать все капиталы в России небезопасно. Но существует мнение, что, наоборот, российские бизнесмены хотят переводить сбережения из-за рубежа в российские активы. Заметен ли такой процесс? С чем он связан? Какие сложности возникают у таких патриотов?
— Если предприниматель хочет вернуть деньги в Россию, то никаких сложностей не возникает. Другое дело, что статистика — коварная вещь. Если какой-нибудь один олигарх, близкий к политическому руководству, перевел $ 10 млрд в Россию, то об этом узнают и услышат все, а когда ежегодно выводится, условно говоря, $ 50 млрд, то эти деньги выводят 20 тыс. человек и делают это тихо.
После налоговой амнистии ряд наших клиентов действительно пожелал вернуть свои деньги в Россию, но ни о какой системности или тенденции я говорить не могу, просто есть отдельные случаи. Например, какой-то бизнесмен уходит на госслужбу и все свои капиталы переводит в Россию, поскольку не имеет права на зарубежные счета. Это одно из правил игры.
Но многие же это правило прекрасно обходят.
— Конечно, но я знаю случаи, когда деньги действительно возвращались из-за границы в Россию в связи с тем, что человек шел на госслужбу. Такое условие, видимо, ставилось. Но это не экономические реалии, а политические требования.
Как вообще работать бизнесу в условиях постоянно меняющихся правил игры? Вот Конституцию у нас в один день переписали, а она, казалось бы, как раз должна быть незыблемой.
— По моему профессиональному мнению, необходимости внесения в Конституцию многочисленных поправок точно никакой не было. То, что активно рекламировалось по телевизору, а именно: защита семьи, стариков, МРОТ и всё прочее — в российском законодательстве и так было достаточно стройно прописано. С точки зрения правоприменения все эти проблемы прекрасно решались и без внесения изменений в Конституцию. На мой взгляд, никаких фактических изменений в жизни россиян благодаря поправкам не произошло и не произойдет. А то, что это создало прецедент очень странного голосования по всей России, это факт.
Кстати, что вы думаете об идее создания российского суда по правам человека, учитывая, что российская власть разрешила себе не исполнять международные судебные решения? Выскажите свое мнение, пожалуйста.
— Я думаю, что в России суд по правам человека не нужен. В ситуации, где зачастую невозможно добиться справедливости в защите своих основополагающих прав, какая разница, где именно ты его не сможешь добиться?
Вы большую часть времени проживаете в Лондоне и упомянули о том, что сейчас к нашим бизнесменам относятся как к токсичным персонам. Чувствуется ли это отношение именно в Великобритании?
— Я живу в Лондоне уже почти 7 лет. Сообщество россиян в Лондоне принципиально отличается, например, от сообщества поляков, которых, к слову, здесь гораздо больше, чем россиян. Для того чтобы поляку приехать в Великобританию, достаточно было до последнего времени (до Брексита) просто купить билет, приехать, зарегистрироваться по месту жительства и пойти работать. Польское сообщество в Великобритании составляет около миллиона человек, это в основном так называемые синие воротнички, которые работают строителями, электриками и пр.
Россиянин не может приехать и устроиться на работу, он должен обладать определенным финансовым благосостоянием и получить вид на жительство. При этом русских здесь, по разным оценкам, более 300 тыс. человек, но все они так или иначе должны были пройти непростой юридический путь, чтобы переехать и остаться жить. Среди них, конечно, есть и профессионалы, работающие в международных компаниях по рабочей визе, но гораздо больше собственников бизнеса и членов их семей. Русское сообщество в Лондоне очень необычно как по объему активов в собственности, так и по половому и возрастному составу. Значительную его часть составляют женщины и дети тех россиян, кто продолжает вести свой бизнес и фактически постоянно проживать в России. Из проживающих мужчин большинство состоит из тех, кто продал свои активы и стал по факту рантье, и тех, кто имеет проблемы с законом в России. В частности, в Лондоне проживает большинство бывших владельцев и менеджеров банков, у которых были отозваны лицензии.
Действующих бизнесменов, которые открыли в Великобритании реальные бизнесы, очень-очень мало, и все они довольно публичны. Я имею в виду таких, как Чичваркин (3 июня 2022 года признан физлицом-иноагентом), Зельман… Не думаю, что у них есть какие-либо проблемы с российской токсичностью. Проблемы возникают в основном у тех, кто переехал сравнительно недавно, но при этом пытается израсходовать крупные средства на приобретение недвижимости или придерживается привычки очень много тратить на жизнь, так как репутация россиян с точки зрения происхождения их средств в последние несколько лет, мягко скажем, неоднозначна. Хотя никакой ксенофобии я никогда не чувствовал, и никто из моих знакомых тоже. Наоборот, жить очень комфортно, к тому же очень приятный климат.
А как же туманы, дожди? Или после Питера ничего не страшно?
— За счет Гольфстрима климат в Лондоне несопоставимо мягче, чем в Петербурге, и теплее, чем, например, даже в Париже. Миф о лондонских туманах был основан на том, что в XIX веке город топили углем, и печной дым периодически застилал его. Лично я плотного тумана не видел ни разу, а в Париже видел не раз, хотя и бывал только как турист. В Лондоне снег на моей памяти выпадал два раза.
А почему Вы, кстати, выбрали Лондон? Ведь у нас есть и более теплые страны. Многие вот Испанию любят.
— У меня несколько крупнейших клиентов переехали в Великобританию, и я далеко не единственный юрист, который перебрался поближе к своим клиентам.
Но тем не менее в России у вас остались не только судебная тяжба с Бажановыми и юридический бизнес. Вы также возглавляете совет директоров Кировского завода, где недавно суд поставил точку в многолетнем конфликте с миноритариями.
— Действительно, было больше ста арбитражных дел, в ходе которых истцы пытались оспорить сделки предприятия и взыскать убытки с генерального директора, директоров дочерних обществ и членов совета директоров. Но за 14 лет судебных тяжб, которые шли не только в России, но и на Кипре, наши оппоненты не получили ни одного рубля и не смогли доказать незаконности ни одной сделки, потому как мы выиграли все основные судебные разбирательства.
Неужели за столько лет не было возможности договориться?
— Было несколько попыток договориться и найти консенсус между оппонентами. Более 20% акций Кировского завода принадлежало двум бенефициарам: Максиму Яковлеву и Игорю Устинову. Максим Яковлев заключил мировое соглашение с Георгием Семененко и, насколько мне известно, более не участвует в конфликте, а вот Игорь Устинов получил юридическое образование и сейчас в большинстве судов представляет сам себя и подконтрольные ему общества. Это стало, по моему мнению, его навязчивой идеей, и конфликт для него не закончится никогда, так как очевидно, что он получает большое удовольствие от самих судебных процессов, не концентрируясь на цели споров и сути претензий. Суды всех уровней уже высказались по этому поводу, все дела проиграны, остались лишь юридические споры второстепенного значения.
Как это всё отражалось и отражается на развитии Кировского завода?
— Конечно, не слишком позитивно. Например, приходилось всё время переплачивать по кредитам, потому что все банки, финансирующие Кировский завод, особенно на протяжении первых лет конфликта, закладывали в процентную ставку кредита риски проигрыша генерального директора и группы акционеров, которая его поддерживала в корпоративном конфликте. Можете себе представить, какая за 14 лет сумма по кредитам была переплачена в результате сотни поданных исков.
Сейчас эта ситуация изменится?
— По факту она уже несколько лет назад изменилась, потому что все основополагающие для корпоративного конфликта решения судов вступили в силу, и при этом сам завод за это время продемонстрировал значительные успехи под руководством генерального директора. Впервые с советского времени были построены турбины для атомных ледоколов и для линейных кораблей, до этого Кировский завод не выпускал турбины 20 лет в связи с отсутствием заказов. Это грандиозное событие в масштабах не только города Петербурга, но и страны, когда сложнейшая машиностроительная продукция изготавливается, при этом возрождается сложное наукоемкое производство. Эта продукция и востребована, и конкурентоспособна. Помимо этого, Петербургский тракторный завод тоже бьет рекорды сейчас: количество техники, которое производится ПТЗ, максимальное за все постсоветское время, и конкурирует она в первую очередь с лидирующими европейскими и американскими компаниями.
